Сценарий сказки "снежная королева" на английском языке. Снежная королева. Сравнение переводов Ганзен и "советского"
Рассказ первый,
ГДЕ РЕЧЬ ИДЕТ О ЗЕРКАЛЕ И ЕГО ОСКОЛКАХ
Ну, начнем! Дойдя до конца нашей истории, мы будем знать больше, чем теперь. Так вот, жил-был тролль, злющий-презлющий; попросту говоря, дьявол. Как-то раз он был в особенно хорошем расположении духа: он смастерил такое зеркало, в котором все доброе и прекрасное уменьшалось донельзя, все же плохое и безобразное, напротив, выступало еще ярче, казалось еще хуже. Прелестнейшие лужайки выглядели в нем вареным шпинатом, а лучшие из людей - уродами, или казалось, что они стоят кверху ногами, а животов у них вовсе нет! Лица искажались до того, что нельзя было и узнать их; случись же у кого веснушка или родинка, она расплывалась во все лицо. Дьявола все это ужасно потешало. Если человеку приходила добрая, благочестивая мысль, то она отражалась в зеркале невообразимой гримасой, так что тролль не мог не хохотать, радуясь своей выдумке. Все ученики тролля - у него была своя школа - рассказывали о зеркале, как о каком-то чуде.
Теперь только, - говорили они, - можно увидеть весь мир и людей в их настоящем свете!
И вот они бегали с зеркалом повсюду; скоро не осталось ни одной страны, ни одного человека, которые бы не отразились в нем в искаженном виде. Напоследок захотелось им добраться и до неба, чтобы посмеяться над ангелами и самим творцом. Чем выше поднимались они, тем сильнее кривлялось и корчилось зеркало от гримас; они еле-еле удерживали его в руках. Но вот они поднялись еще, и вдруг зеркало так перекосило, что оно вырвалось у них из рук, полетело на землю и разбилось вдребезги. Миллионы, биллионы его осколков наделали, однако, еще больше бед, чем самое зеркало. Некоторые из них были не больше песчинки, они разлетались по белу свету, попадали, случалось, людям в глаза и так там и оставались. Человек же с таким осколком в глазу начинал видеть все навыворот или замечать в каждой вещи одни лишь дурные стороны, - ведь каждый осколок сохранял свойство, которым отличалось самое зеркало. Некоторым людям осколки попадали прямо в сердце, и это было хуже всего: сердце превращалось в кусок льда. Были между этими осколками и большие, такие, что их можно вставить в оконные рамы, но уж в эти окна не стоит смотреть на своих добрых друзей. Наконец, были и такие осколки, которые пошли на очки, только беда была, если люди надевали их с целью смотреть на вещи более зорко и судить о них вернее! Злой тролль хохотал до колик, так приятно щекотал его успех этой выдумки. А по свету летало еще много осколков зеркала. Сейчас мы об этом услышим!
Рассказ второй
МАЛЬЧИК И ДЕВОЧКА
В большом городе, где столько домов и людей, что не всем и каждому удается отгородить себе хоть маленькое местечко для садика, и где поэтому большинству жителей приходится довольствоваться комнатными цветами в горшках, жили двое бедных детей, но у них был садик чуть побольше цветочного горшка. Они не были в родстве, но любили друг друга, как брат и сестра. Родители их жили в мансардах смежных домов. Кровли домов почти сходились, а под выступами кровель шло по водосточному желобу, приходившемуся как раз под окошком каждой мансарды. Стоило, таким образом, шагнуть из какого-нибудь окошка на желоб, и можно было очутиться у окна соседей.
У родителей было по большому деревянному ящику; в них росли лук, петрушка, горох и небольшие кусты роз - в каждом по одному, - осыпанные чудными цветами. Родителям пришло в голову поставить эти ящики на водосточный желоб; таким образом, от одного окна к другому тянулись словно две цветочные грядки. Горох спускался из ящиков зелеными гирляндами, розовые кусты заглядывали в окна и сплетались ветвями; образовалось нечто вроде триумфальных ворот из зелени и цветов. Так как ящики были очень высоки и дети твердо знали, что им нельзя перевешиваться через край, родители часто позволяли мальчику с девочкой ходить друг к другу по крыше в гости и сидеть на скамеечке под розами. И что за веселые игры устраивали они тут!
Зимою это удовольствие прекращалось, окна зачастую покрывались ледяными узорами. Но дети нагревали на печке медные монеты и прикладывали их к замерзшим стеклам - сейчас же оттаивало чудесное кругленькое отверстие, а в него выглядывал веселый, ласковый глазок, - это смотрели, каждый из своего окна, мальчик и девочка, Кай и Герда. Летом они одним прыжком могли очутиться в гостях друг у друга, а зимою надо было сначала спуститься на много-много ступеней вниз, а затем подняться на столько же вверх. На дворе порхали снежинки.
Это роятся белые пчелки! - говорила старушка бабушка.
А у них тоже есть королева? - спрашивал мальчик; он знал, что у настоящих пчел всегда есть королева.
Есть! - отвечала бабушка. - Снежинки окружают ее густым роем, но она больше их всех и никогда не остается на земле - вечно носится на черном облаке. Часто по ночам пролетает она по городским улицам и заглядывает в окошки; вот оттого-то они и покрываются ледяными узорами, словно цветами!
Видели, видели! - говорили дети и верили, что все это сущая правда.
А Снежная королева не может войти сюда? - спросила раз девочка.
Пусть-ка попробует! - сказал мальчик. - Я посажу ее на горячую печку, вот она и растает!
Но бабушка погладила его по головке и завела разговор о другом.
Вечером, когда Кай был уже дома и почти совсем разделся, собираясь лечь спать, он вскарабкался на стул у окна и поглядел в маленький, оттаявший на оконном стекле кружочек. За окном порхали снежинки; одна из них, побольше, упала на край цветочного ящика и начала расти, расти, пока наконец не превратилась в женщину, укутанную в тончайший белый тюль, сотканный, казалось, из миллионов снежных звездочек. Она была так прелестна, так нежна, вся из ослепительно-белого льда и все-таки живая! Глаза ее сверкали, как звезды, но в них не было ни теплоты, ни кротости. Она кивнула мальчику и поманила его рукой. Мальчуган испугался и спрыгнул со стула; мимо окна промелькнуло что-то, похожее на большую птицу.
На другой день был славный морозец, но затем наступила оттепель, а там пришла и весна. Солнышко светило, цветочные ящики опять были все в зелени, ласточки вили под крышей гнезда, окна растворили, и детям снова можно было сидеть в своем маленьком садике на крыше.
Розы цвели все лето восхитительно. Девочка выучила псалом, в котором тоже говорилось о розах; девочка пела его мальчику, думая при этом о своих розах, и он подпевал ей:
Дети пели, взявшись за руки, целовали розы, смотрели на ясное солнышко и разговаривали с ним, - им чудилось, что с него глядел на них сам младенец Христос. Что за чудное было лето, и как хорошо было под кустами благоухающих роз, которые, казалось, должны были цвести вечно!
Кай и Герда сидели и рассматривали книжку с картинками - зверями и птицами; на больших башенных часах пробило пять.
Ах! - вскрикнул вдруг мальчик. - Мне кольнуло прямо в сердце и что-то попало в глаз!
Девочка обвила ручонкой его шею, он мигал, но в глазу ничего как будто не было.
Должно быть, выскочило! - сказал он.
Но в том-то и дело, что нет. В сердце и в глаз ему попали два осколка дьявольского зеркала, в котором, как мы, конечно, помним, все великое и доброе казалось ничтожным и гадким, а злое и дурное разрасталось, недостатки каждой вещи сразу бросались в глаза. Бедняжка Кай! Теперь сердце его должно было превратиться в кусок льда! Боль в глазу и в сердце уже прошла, но самые осколки в них остались.
О чем же ты плачешь? - спросил он Герду. - У! Какая ты сейчас безобразная! Мне совсем не больно! Фу! - закричал он вдруг. - Эту розу точит червь! А та совсем кривая! Какие гадкие розы! Не лучше ящиков, в которых торчат!
И он, толкнув ящик ногою, вырвал две розы.
Кай, что ты делаешь? - закричала девочка, а он, увидя ее испуг, вырвал еще одну и убежал от миленькой маленькой Герды в свое окно.
Приносила ли после того ему девочка книжку с картинками, он говорил, что эти картинки хороши лишь для грудных детей; рассказывала ли что-нибудь старушка бабушка, он придирался к словам. Да если бы еще только это! А то он дошел до того, что стал передразнивать ее походку, надевать ее очки и подражать ее голосу! Выходило очень похоже, и это смешило людей. Скоро мальчик научился передразнивать и всех соседей - он отлично умел выставить напоказ все их странности и недостатки, - и люди говорили:
Что за голова у этого мальчугана!
А причиной всему были осколки зеркала, что попали ему в глаз и в сердце. Потому-то он насмехался даже над миленькой маленькой Гердой, которая любила его всем сердцем.
И забавы его стали теперь совсем иными, такими мудреными. Раз зимою, когда шел снежок, он вышел с большим зажигательным стеклом и подставил под снег полу своей синей куртки.
Погляди в стекло, Герда! - сказал он.
Каждая снежинка казалась под стеклом куда больше, чем была на самом деле, и походила на роскошный цветок или десятиугольную звезду. Чудо что такое!
Видишь, как искусно сделано! - сказал Кай. - Это куда интереснее настоящих цветов! И какая точность! Ни единой неправильной линии! Ах, если бы они только не таяли!
Немного спустя Кай появился в больших рукавицах, с санками за спиною, крикнул Герде в самое ухо: «Мне позволили покататься на площади с другими мальчиками!» и убежал.
На площади каталось множество детей. Те, что были посмелее, привязывали свои санки к крестьянским саням и уезжали таким образом довольно далеко. Веселье так и кипело. В самый разгар его откуда-то прикатили большие сани, выкрашенные в белый цвет. В них сидел человек, укутанный в белую меховую шубу и с такой же шапкой на голове. Сани объехали кругом площади два раза; Кай живо привязал к ним свои санки и покатил. Большие сани понеслись быстрее и затем свернули с площади в переулок. Сидевший в них человек обернулся и дружески кивнул Каю, точно знакомому. Кай несколько раз порывался отвязать свои сани, но человек в шубе кивал ему, и он ехал дальше. Вот они выехали за городские ворота. Снег повалил вдруг хлопьями, стемнело так, что кругом не было видно ни зги. Мальчик поспешно отпустил веревку, которою зацепился за большие сани, но санки его точно приросли к большим саням и продолжали нестись вихрем. Кай громко закричал - никто не услышал его! Снег валил, санки мчались, ныряя в сугробах, прыгая через изгороди и канавы. Кай весь дрожал, хотел прочесть «Отче наш», но в уме у него вертелась одна таблица умножения.
Снежные хлопья все росли и обратились под конец в больших белых куриц. Вдруг они разлетелись в стороны, большие сани остановились, и сидевший в них человек встал. Это была высокая, стройная, ослепительно-белая женщина - Снежная королева; и шуба и шапка на ней были из снега.
Славно проехались! - сказала она. - Но ты совсем замерз? Полезай ко мне в шубу!
И, посадив мальчика к себе в сани, она завернула его в свою шубу; Кай словно опустился в снежный сугроб.
Все еще мерзнешь? - спросила она и поцеловала его в лоб.
У! Поцелуй ее был холоднее льда, пронизал его холодом насквозь и дошел до самого сердца, а оно и без того уже было наполовину ледяным. На миг Каю показалось, что вот-вот он умрет, но нет, напротив, стало легче, он даже совсем перестал зябнуть.
Мои санки! Не забудь мои санки! - спохватился он.
И санки были привязаны на спину одной из белых куриц, которая и полетела с ними за большими санями. Снежная королева поцеловала Кая еще раз, и он позабыл и Герду, и бабушку, и всех домашних.
Больше я не буду целовать тебя! - сказала она. - А не то зацелую до смерти!
Кай взглянул на нее; она была так хороша! Более умного, прелестного лица он не мог себе и представить. Теперь она не казалась ему ледяною, как в тот раз, когда она сидела за окном и кивала ему головой; теперь она казалась ему совершенством.
Он совсем не боялся ее и рассказал ей, что знает все четыре действия арифметики, да еще с дробями, знает, сколько в каждой стране квадратных миль и жителей, а она только улыбалась в ответ. И тогда ему показалось, что он и в самом деле знает мало, и он устремил свой взор в бесконечное воздушное пространство. В тот же миг Снежная королева взвилась с ним на темное свинцовое облако, и они понеслись вперед. Буря выла и стонала, словно распевая старинные песни; они летели над лесами и озерами, над полями и морями, под ними дули холодные ветры, выли волки, сверкал снег, летали с криком черные вороны, а над ними сиял большой ясный месяц. На него смотрел Кай всю долгую-долгую зимнюю ночь, - днем он спал у ног Снежной королевы.
Рассказ третий
ЦВЕТНИК ЖЕНЩИНЫ, УМЕВШЕЙ КОЛДОВАТЬ
А что же было с Гердой, когда Кай не вернулся? Куда он девался? Никто не знал этого, никто не мог о нем ничего сообщить. Мальчики рассказали только, что видели, как он привязал свои санки к большим великолепным саням, которые потом свернули в переулок и выехали за городские ворота. Никто не знал, куда он девался. Много было пролито о нем слез; горько и долго плакала Герда. Наконец порешили, что он умер, утонул в реке, протекавшей за городом. Долго тянулись мрачные зимние дни.
Но вот настала весна, выглянуло солнышко.
Кай умер и больше не вернется! - сказала Герда.
Не верю! - отвечал солнечный свет.
Он умер и больше не вернется! - повторила она ласточкам.
Не верим! - ответили они.
Под конец и сама Герда перестала этому верить.
Надену-ка я свои новые красные башмачки - Кай ни разу еще не видал их, - сказала она однажды утром, - да пойду к реке спросить про него.
Было еще очень рано; она поцеловала спящую бабушку, надела красные башмачки и побежала одна-одинешенька за город, прямо к реке.
Правда, что ты взяла моего названого братца? Я подарю тебе свои красные башмачки, если ты отдашь мне его назад!
И девочке почудилось, что волны как-то странно кивают ей; тогда она сняла свои красные башмачки, самую большую свою драгоценность, и бросила их в реку. Но они упали как раз у берега, и волны сейчас же вынесли их на сушу, - река как будто не хотела брать у девочки ее драгоценность, так как не могла вернуть ей Кая. Девочка же подумала, что бросила башмачки недостаточно далеко, влезла в лодку, качавшуюся в тростнике, стала на самый краешек кормы и опять бросила башмачки в воду. Лодка не была привязана и оттолкнулась от берега. Девочка хотела поскорее выпрыгнуть на сушу, но, пока пробиралась с кормы на нос, лодка уже отплыла на целый аршин и быстро понеслась по течению.
Герда ужасно испугалась и принялась плакать и кричать, но никто, кроме воробьев, не слышал ее криков; воробьи же не могли перенести ее на сушу и только летели за ней вдоль берега да щебетали, словно желая ее утешить:
«Мы здесь! Мы здесь!»
Берега реки были очень красивы; повсюду виднелись чудеснейшие цветы, высокие, раскидистые деревья, луга, на которых паслись овцы и коровы, но нигде не было видно ни одной человеческой души.
«Может быть, река несет меня к Каю?» - подумала Герда, повеселела, встала на нос и долго-долго любовалась красивыми зелеными берегами. Но вот она приплыла к большому вишневому саду, в котором приютился домик с цветными стеклами в окошках и соломенной крышей. У дверей стояли два деревянных солдата и отдавали ружьями честь всем, кто проплывал мимо.
Герда закричала им - она приняла их за живых, - но они, понятно, не ответили ей. Вот она подплыла к ним еще ближе, лодка подошла чуть не к самому берегу, и девочка закричала еще громче. Из домика вышла, опираясь на клюку, старая-престарая старушка в большой соломенной шляпе, расписанной чудесными цветами.
Ах ты, бедная крошка! - сказала старушка. - Как это ты попала на такую большую быструю реку да забралась так далеко?
С этими словами старушка вошла в воду, зацепила лодку своею клюкой, притянула ее к берегу и высадила Герду.
Герда была рада-радешенька, что очутилась наконец на суше, хоть и побаивалась чужой старухи.
Ну, пойдем, да расскажи мне, кто ты и как сюда попала? - сказала старушка.
Герда стала рассказывать ей обо всем, а старушка покачивала головой и повторяла: «Гм! Гм!» Но вот девочка кончила и спросила старуху, не видала ли она Кая. Та ответила, что он еще не проходил тут, но, верно, пройдет, так что девочке пока не о чем горевать - пусть лучше попробует вишен да полюбуется цветами, что растут в саду: они красивее нарисованных в любой книжке с картинками и все умеют рассказывать сказки! Тут старушка взяла Герду за руку, увела к себе в домик и заперла дверь на ключ.
Окна были высоко от полу и все из разноцветных - красных, голубых и желтых - стеклышек; от этого и сама комната была освещена каким-то удивительным ярким, радужным светом. На столе стояла корзинка со спелыми вишнями, и Герда могла есть их сколько душе угодно; пока же она ела, старушка расчесывала ей волосы золотым гребешком. Волосы у нее вились, и кудри окружали свеженькое, круглое, словно роза, личико девочки золотым сиянием.
Давно мне хотелось иметь такую миленькую девочку! - сказала старушка. - Вот увидишь, как ладно мы заживем с тобою!
И она продолжала расчесывать кудри девочки, и чем дольше чесала, тем больше Герда забывала своего названого братца Кая, - старушка умела колдовать. Она не была злою колдуньей и колдовала только изредка, для своего удовольствия; теперь же ей очень захотелось оставить у себя Герду. И вот она пошла в сад, дотронулась своей клюкой до всех розовых кустов, и те, как стояли в полном цвету, так все и ушли глубоко-глубоко в землю, и следа от них не осталось. Старушка боялась, что Герда при виде ее роз вспомнит о своих, а там и о Кае, да и убежит.
Сделав свое дело, старушка повела Герду в цветник. У девочки глаза разбежались: тут были цветы всех сортов, всех времен года. Что за красота, что за благоухание! Во всем свете не сыскать было книжки с картинками пестрее, красивее этого цветника. Герда прыгала от радости и играла среди цветов, пока солнце не село за высокими вишневыми деревьями. Тогда ее уложили в чудесную постельку с красными шелковыми перинками, набитыми голубыми фиалками; девочка заснула, и ей снились такие сны, какие видит разве только королева в день своей свадьбы.
На другой день Герде опять позволили играть на солнышке. Так прошло много дней. Герда знала каждый цветочек в саду, но как ни много их было, ей все-таки казалось, что какого-то недостает, только какого же? Раз она сидела и рассматривала соломенную шляпу старушки, расписанную цветами; самым красивым из них была роза, - старушка забыла ее стереть. Вот что значит рассеянность!
Как! Тут нет роз? - удивилась Герда и сейчас же побежала искать их по всему саду; она искала, искала, но так и не нашла ни одной!
Тогда девочка опустилась на землю и заплакала. Теплые слезы упали как раз на то место, где стоял прежде один из розовых кустов, и как только они смочили землю - куст мгновенно вырос из нее, такой же свежий, цветущий, как прежде. Герда обвила его ручонками, принялась целовать розы и вспомнила о тех чудных розах, что цвели у нее дома, а вместе с тем и о Кае.
Как же я замешкалась! - сказала девочка. - Мне ведь надо искать Кая!.. Не знаете ли вы, где он? - спросила она у роз. - Верите ли вы, что он умер и не вернется больше?
Он не умер! - сказали розы. - Мы ведь были под землею, где лежат все умершие, но Кая меж ними не было.
Спасибо вам! - сказала Герда и пошла к другим цветам, заглядывала в их чашечки и спрашивала: - Не знаете ли вы, где Кай?
Но каждый цветок грелся на солнышке и был поглощен только собственной своей сказкой или историей; их наслушалась Герда много, очень много, но ни один из цветов не сказал ни слова о Кае.
Что же рассказала ей огненная лилия?
Слышишь, бьет барабан? Бум! Бум! Звуки очень однообразны: бум, бум! Прислушайся к заунывному пению женщин! Прислушайся к крику жрецов!.. В длинном красном одеянии стоит на костре индийская вдова. Пламя вот-вот охватит ее и тело ее умершего мужа, но она думает о живом - о том, кто стоит здесь же, о том, чьи взоры жгут ее сердце сильнее пламени, которое сейчас испепелит ее тело. Разве пламя костра может загасить пламя сердца?
Ничего не понимаю! - сказала Герда.
Это моя сказка! - отвечала огненная лилия.
Что рассказал вьюнок?
Узкая горная тропинка ведет к гордо возвышающемуся на скале старинному рыцарскому замку. Старые кирпичные стены густо увиты плющом. Листья его цепляются за балкон, а на балконе стоит прелестная девушка; она перевесилась через перила и смотрит на дорогу. Девушка свежее розы, воздушнее колеблемого ветром цветка яблони. Как шелестит ее шелковое платье! «Неужели же он не придет?»
Ты говоришь про Кая? - спросила Герда.
Я рассказываю свою сказку, свои грезы! - отвечал вьюнок.
Что рассказал крошка подснежник?
Между деревьями качается длинная доска - это качели. На доске сидят две маленькие девочки; платьица на них белые как снег, а на шляпах развеваются длинные зеленые шелковые ленты. Братишка, постарше их, стоит на качелях позади сестер, зацепившись локтями за веревки; в одной руке у него - маленькая чашечка с мыльной водой, в другой - глиняная трубочка. Он пускает пузыри, доска качается, пузыри разлетаются по воздуху, переливаясь на солнце всеми цветами радуги. Вот один повис на конце трубочки и колышется от дуновения ветра. Черненькая собачонка, легкая, как мыльный пузырь, встает на задние лапки, а передние кладет на доску, но доска взлетает кверху, собачонка падает, тявкает и сердится. Дети дразнят ее, пузыри лопаются… Доска качается, пена разлетается - вот моя песенка!
Она, может быть, и хороша, да ты говоришь все это таким печальным тоном! И опять ни слова о Кае! Что скажут гиацинты?
Жили-были три стройные, воздушные красавицы сестрицы. На одной платье было красное, на другой голубое, на третьей совсем белое. Рука об руку танцевали они при ясном лунном свете у тихого озера. То были не эльфы, а настоящие девушки. В воздухе разлился сладкий аромат, и девушки скрылись в лесу. Вот аромат стал еще сильнее, еще слаще… По озеру плыли три гроба - они появились из лесной чащи, в них лежали красавицы сестры, а вокруг них порхали, словно живые огоньки, светляки. Спят ли девушки или умерли? Аромат цветов говорит, что умерли. Вечерний колокол звонит по усопшим!
Вы навели на меня грусть! - сказала Герда. - Ваши колокольчики тоже пахнут так сильно!.. Теперь у меня из головы не идут умершие девушки! Ах, неужели и Кай умер? Но розы были под землей и говорят, что его нет там!
Динь-дан! - зазвенели колокольчики гиацинтов. - Мы звоним не по Каю! Мы и не знаем его! Мы звоним свою собственную песенку; другой мы не умеем!
И Герда пошла к золотому одуванчику, сиявшему в блестящей, зеленой траве.
Ты, маленькое ясное солнышко! - сказала ему Герда. - Скажи, не знаешь ли ты, где мне искать моего названого братца?
Одуванчик засиял еще ярче и взглянул на девочку. Какую же песенку спел он ей? Увы! И в этой песенке ни слова не говорилось о Кае!
Ранняя весна; на маленький дворик приветливо светит ясное солнышко. Ласточки вьются возле белой стены соседнего дома. Из зеленой травки выглядывают первые желтенькие цветочки, сверкающие на солнышке, словно золотые. На двор вышла посидеть старенькая бабушка; вот пришла из гостей ее внучка, бедная служанка, и крепко целует старушку. Поцелуй девушки дороже золота, - он идет прямо от сердца. Золото на ее губах, золото в ее сердечке, золото и на небе в утренний час! Вот и все! - сказал одуванчик.
Бедная моя бабушка! - вздохнула Герда. - Как она скучает обо мне, как горюет! Не меньше, чем горевала о Кае! Но я скоро вернусь и приведу его с собой. Нечего больше и расспрашивать цветы - у них ничего не добьешься, они знают только свои песенки!
И она подвязала юбочку повыше, чтобы удобнее было бежать, но когда хотела перепрыгнуть через нарцисс, тот хлестнул ее по ногам. Герда остановилась, посмотрела на длинный цветок и спросила:
Может быть, ты что-нибудь знаешь?
И она наклонилась к нему, ожидая ответа.
Что же сказал нарцисс?
Я вижу себя! Я вижу себя! О, как я благоухаю!.. Высоко-высоко в маленькой каморке, под самой крышей, стоит полуодетая танцовщица. Она то балансирует на одной ножке, то опять твердо стоит на обеих и попирает ими весь свет, - она ведь один обман зрения. Вот она льет из чайника воду на какой-то белый кусок материи, который держит в руках. Это ее корсаж. Чистота - лучшая красота! Белая юбочка висит на гвозде, вбитом в стену; юбка тоже выстирана водою из чайника и высушена на крыше! Вот девушка одевается и повязывает на шею ярко-желтый платочек, еще резче оттеняющий белизну платьица. Опять одна ножка взвивается в воздух! Гляди, как прямо она стоит на другой, точно цветок на своем стебельке! Я вижу себя, я вижу себя!
Да мне мало до этого дела! - сказала Герда. - Нечего мне об этом и рассказывать!
И она побежала из сада.
Дверь была заперта лишь на задвижку; Герда дернула ржавый засов, он поддался, дверь отворилась, и девочка так, босоножкой, и пустилась бежать по дороге! Раза три обернулась она назад, но никто не гнался за нею. Наконец она устала, присела на камень и огляделась кругом: лето уже прошло, на дворе стояла поздняя осень, а в чудесном саду старушки, где вечно сияло солнышко и цвели цветы всех времен года, этого и не было заметно!
Господи! Как же я замешкалась! Ведь уж осень на дворе! Тут не до отдыха! - сказала Герда и опять пустилась в путь.
Ах, как болели ее бедные, усталые ножки! Как холодно, сыро было в воздухе! Листья на ивах совсем пожелтели, туман оседал на них крупными каплями и стекал на землю; листья так и сыпались. Один терновник стоял весь покрытый вяжущими, терпкими ягодами. Каким серым, унылым казался весь белый свет!
Рассказ четвертый
ПРИНЦ И ПРИНЦЕССА
Пришлось Герде опять присесть отдохнуть. На снегу прямо перед ней прыгал большой ворон; он долго-долго смотрел на девочку, кивая ей головою, и наконец заговорил:
Кар-кар! Здрасьте!
Чище этого он выговаривать по-человечески не мог, но, видимо, желал девочке добра и спросил ее, куда это она бредет по белу свету одна-одинешенька? Слова «одна-одинешенька» Герда поняла отлично и сразу почувствовала все их значение. Рассказав ворону всю свою жизнь, девочка спросила, не видал ли он Кая?
Ворон задумчиво покачал головой и сказал:
Может быть, может быть!
Как? Правда? - воскликнула девочка и чуть не задушила ворона поцелуями.
Потише, потише! - сказал ворон. - Я думаю, что это был твой Кай! Но теперь он, верно, забыл тебя со своей принцессой!
Разве он живет у принцессы? - спросила Герда.
А вот послушай! - сказал ворон. - Только мне ужасно трудно говорить по-вашему! Вот если бы ты понимала по-вороньи, я рассказал бы тебе обо всем куда лучше.
Нет, этому меня не учили! - сказала Герда. - Бабушка - та понимает! Хорошо бы и мне уметь!
Ну, ничего! - сказал ворон. - Расскажу, как сумею, хоть и плохо.
И он рассказал обо всем, что только сам знал.
В королевстве, где мы с тобой находимся, есть принцесса, такая умница, что и сказать нельзя! Она прочла все газеты на свете и уже позабыла все, что прочла, - вот какая умница! Раз как-то сидела она на троне, - а веселья-то в этом ведь немного, как говорят люди, - и напевала песенку: «Отчего бы мне не выйти замуж?» «А ведь и в самом деле!» - подумала она, и ей захотелось замуж. Но в мужья она хотела выбрать себе такого человека, который бы сумел отвечать, когда с ним заговорят, а не такого, что умел бы только важничать, - это ведь так скучно! И вот созвали барабанным боем всех придворных дам и объявили им волю принцессы. Все они были очень довольны и сказали: «Вот это нам нравится! Мы и сами недавно об этом думали!» Все это истинная правда! - прибавил ворон. - У меня при дворе есть невеста, она ручная, разгуливает по дворцу, - от нее-то я и знаю все это.
Невестою его была ворона - каждый ведь ищет жену себе под стать.
На другой день все газеты вышли с каймой из сердец и с вензелями принцессы. В газетах было объявлено, что каждый молодой человек приятной наружности может явиться во дворец и побеседовать с принцессой; того же, кто будет держать себя вполне свободно, как дома, и окажется всех красноречивее, принцесса изберет себе в мужья! Да, да! - повторил ворон. - Все это так же верно, как то, что я сижу здесь перед тобою! Народ повалил во дворец валом, давка была страшная, но толку не вышло никакого ни в первый, ни во второй день. На улице все женихи говорили отлично, но стоило им перешагнуть дворцовый порог, увидеть гвардию всю в серебре, а лакеев в золоте и вступить в огромные, залитые светом залы, как их брала оторопь. Подойдут к трону, где сидит принцесса, да и повторяют только ее последние слова, а ей вовсе не этого было нужно! Право, их всех точно опаивали дурманом! А вот выйдя за ворота, они опять обретали дар слова. От самых ворот до дверей дворца тянулся длинный-длинный хвост женихов. Я сам был там и видел! Женихам хотелось есть и пить, но из дворца им не выносили даже стакана воды. Правда, кто был поумнее, запасся бутербродами, но запасливые не делились с соседями, думая про себя: «Пусть себе поголодают, отощают - принцесса и не возьмет их!»
Ну, а Кай-то, Кай? - спросила Герда. - Когда же он явился? И он пришел свататься?
Постой! Постой! Теперь мы как раз дошли и до него! На третий день явился небольшой человечек, не в карете, не верхом, а просто пешком, и прямо вошел во дворец. Глаза его блестели, как твои; волосы у него были длинные, но одет он был бедно.
Это Кай! - обрадовалась Герда. - Так я нашла его! - И она захлопала в ладоши.
За спиной у него была котомка! - продолжал ворон.
Нет, это, верно, были его саночки! - сказала Герда. - Он ушел из дома с санками!
Очень возможно! - сказал ворон. - Я не разглядел хорошенько. Так вот, моя невеста рассказывала мне, что, войдя в дворцовые ворота и увидев гвардию в серебре, а на лестницах лакеев в золоте, он ни капельки не смутился, кивнул головой и сказал: «Скучно, должно быть, стоять тут, на лестнице, я лучше войду в комнаты!» Залы все были залиты светом; вельможи расхаживали без сапог, разнося золотые блюда, - торжественнее уж нельзя было! А его сапоги так и скрипели, но он и этим не смущался.
Это, наверно, Кай! - воскликнула Герда. - Я знаю, что на нем были новые сапоги! Я сама слышала, как они скрипели, когда он приходил к бабушке!
Да, они таки скрипели порядком! - продолжал ворон. - Но он смело подошел к принцессе; она сидела на жемчужине величиною с колесо прялки, а кругом стояли придворные дамы и кавалеры со своими горничными, служанками горничных, камердинерами, слугами камердинеров и прислужником камердинерских слуг. Чем дальше кто стоял от принцессы и ближе к дверям, тем важнее, надменнее держал себя. На прислужника камердинерских слуг, стоявшего в самых дверях, нельзя было и взглянуть без страха, такой он был важный!
Вот страх-то! - сказала Герда. - А Кай все-таки женился на принцессе?
Не будь я вороном, я бы сам женился на ней, хоть я и помолвлен. Он вступил с принцессой в беседу и говорил так же хорошо, как я, когда говорю по-вороньи, - так, по крайней мере, сказала мне моя невеста. Держался он вообще очень свободно и мило и заявил, что пришел не свататься, а только послушать умные речи принцессы. Ну и вот, она ему понравилась, он ей тоже!
Да, да, это Кай! - сказала Герда. - Он ведь такой умный! Он знал все четыре действия арифметики, да еще с дробями! Ах, проводи же меня во дворец!
Легко сказать, - ответил ворон, - да как это сделать? Постой, я поговорю с моею невестой, она что-нибудь придумает и посоветует нам. Ты надеешься, что тебя вот так прямо и впустят во дворец? Как же, не очень-то туда впускают таких девочек!
Меня впустят! - сказала Герда. - Только бы Кай услышал, что я тут, сейчас бы прибежал за мною!
Подожди меня здесь, у решетки! - сказал ворон, тряхнул головой и улетел.
Вернулся он уже совсем под вечер и закаркал:
Кар, кар! Моя невеста шлет тебе тысячу поклонов и вот этот маленький хлебец. Она стащила его на кухне - там их много, а ты, верно, голодна!.. Ну, во дворец так просто тебе не попасть: ты ведь босая - гвардия в серебре и лакеи в золоте ни за что не пропустят тебя. Но не плачь, ты все-таки попадешь туда. Невеста моя знает, как пройти в спальню принцессы с черного хода, и знает, где достать ключ.
И вот они пробрались в сад, пошли по длинным аллеям, усыпанным пожелтевшими осенними листьями, и когда все огоньки в дворцовых окнах погасли один за другим, ворон провел девочку в маленькую полуотворенную дверцу.
О, как билось сердечко Герды от страха и радостного нетерпения! Она точно собиралась сделать что-то дурное, а ведь она только хотела узнать, не здесь ли ее Кай! Да, да, он, верно, здесь! Она так живо представляла себе его умные глаза, длинные волосы, улыбку… Как он улыбался ей, когда они, бывало, сидели рядышком под кустами роз! А как обрадуется он теперь, когда увидит ее, услышит, на какой длинный путь решилась она ради него, узнает, как горевали о нем все домашние! Ах, она была просто вне себя от страха и радости.
Но вот они на площадке лестницы; на шкафу горела лампа, а на полу сидела ручная ворона и осматривалась по сторонам. Герда присела и поклонилась, как учила ее бабушка.
Мой жених рассказывал мне о вас столько хорошего, фрекен! - сказала ручная ворона. - Ваша vitaЖизнь (лат.). - как это принято выражаться - также очень трогательна! Не угодно ли вам взять лампу, а я пойду вперед. Можно смело идти, тут мы никого не встретим!
А мне кажется, кто-то идет за нами! - сказала Герда, и в ту же минуту мимо нее с легким шумом промчались какие-то тени: лошади с развевающимися гривами и тонкими ногами, охотники, дамы и кавалеры верхами.
Это сны! - сказала ручная ворона. - Они являются сюда, чтобы мысли высоких особ унеслись на охоту. Тем лучше для нас - удобнее будет рассмотреть спящих! Надеюсь, однако, что, войдя в честь, вы покажете, что у вас благородное сердце!
Есть о чем говорить! Само собою разумеется! - сказал лесной ворон.
Тут они вошли в первую залу, всю обтянутую розовым атласом, затканным цветами. Мимо девочки опять пронеслись сны, но так быстро, что она не успела и рассмотреть всадников. Одна зала была великолепнее другой - просто оторопь брала. Наконец они дошли до спальни: потолок напоминал верхушку огромной пальмы с драгоценными хрустальными листьями; с середины его спускался толстый золотой стебель, на котором висели две кровати в виде лилий. Одна была белая, в ней спала принцесса, другая - красная, и в ней Герда надеялась найти Кая. Девочка слегка отогнула один из красных лепестков одеяла и увидела темно-русый затылок. Это Кай! Она громко назвала его по имени и поднесла лампу к самому его лицу. Сны с шумом умчались прочь; принц проснулся и повернул голову… Ах, это был не Кай!
Принц походил на него только с затылка, но был так же молод и красив. Из белой лилии выглянула принцесса и спросила, что случилось. Герда заплакала и рассказала всю свою историю, упомянув и о том, что сделали для нее вороны.
Ах ты, бедняжка! - сказали принц и принцесса, похвалили ворон, объявили, что ничуть не гневаются на них - только пусть они не делают этого впредь, - и захотели даже наградить их.
Хотите быть вольными птицами? - спросила принцесса. - Или желаете занять должность придворных ворон, на полном содержании из кухонных остатков?
Ворон с вороной поклонились и попросили должности при дворе, - они подумали о старости и сказали:
Хорошо ведь иметь верный кусок хлеба на старости лет!
Принц встал и уступил свою постель Герде; больше он пока ничего не мог для нее сделать. А она сложила ручонки, подумала: «Как добры все люди и животные!» - закрыла глазки и сладко заснула. Сны опять прилетели в спальню, но теперь они были похожи на божьих ангелов и везли на маленьких саночках Кая, который кивал Герде головою. Увы! Все это было лишь во сне и исчезло, как только девочка проснулась.
На другой день ее одели с ног до головы в шелк и бархат и позволили ей оставаться во дворце, сколько она пожелает. Девочка могла жить да поживать тут припеваючи, но она прогостила всего несколько дней и стала просить, чтобы ей дали повозку с лошадью и пару башмаков, - она опять хотела пуститься разыскивать по белу свету своего названого братца.
Ей дали и башмаки, и муфту, и чудесное платье, а когда она простилась со всеми, к воротам подъехала золотая карета с сияющими, как звезды, гербами принца и принцессы; у кучера, лакеев и форейторов - ей дали и форейторов - красовались на головах маленькие золотые короны. Принц и принцесса сами усадили Герду в карету и пожелали ей счастливого пути. Лесной ворон, который уже успел жениться, провожал девочку первые три мили и сидел в карете рядом с нею, - он не мог ехать к лошадям спиною. Ручная ворона сидела на воротах и хлопала крыльями. Она не поехала провожать Герду, потому что страдала головными болями с тех пор, как получила должность при дворе и слишком много ела. Карета битком была набита сахарными крендельками, а ящик под сиденьем - фруктами и пряниками.
Прощай! Прощай! - закричали принц и принцесса.
Герда заплакала, ворона тоже. Так проехали они первые три мили. Тут простился с девочкой и ворон. Тяжелое было расставание! Ворон взлетел на дерево и махал черными крыльями до тех пор, пока карета, сиявшая, как солнце, не скрылась из виду.
Рассказ пятый
МАЛЕНЬКАЯ РАЗБОЙНИЦА
Вот Герда въехала в темный лес, но карета блестела, как солнце, и сразу бросилась в глаза разбойникам. Они не выдержали и налетели на нее с криками: «Золото! Золото!» Схватили лошадей под уздцы, убили маленьких форейторов, кучера и слуг и вытащили из кареты Герду.
Ишь, какая славненькая, жирненькая. Орешками откормлена! - сказала старуха разбойница с длинной жесткой бородой и мохнатыми, нависшими бровями. - Жирненькая, что твой барашек! Ну-ка, какова на вкус будет?
И она вытащила острый, сверкающий нож. Вот ужас!
Ай! - закричала она вдруг: ее укусила за ухо ее собственная дочка, которая сидела у нее на шее и была такая необузданная и своевольная, что любо!
Ах ты, дрянная девчонка! - закричала мать, но убить Герду не успела.
Она будет играть со мной! - сказала маленькая разбойница. - Она отдаст мне свою муфту, свое хорошенькое платьице и будет спать со мной в моей постельке.
И девочка опять так укусила мать, что та подпрыгнула и завертелась на месте. Разбойники захохотали:
Ишь, как скачет со своей девчонкой!
Я хочу сесть в карету! - закричала маленькая разбойница и настояла на своем - она была ужасно избалована и упряма.
Они уселись с Гердой в карету и помчались по пням и по кочкам в чащу леса. Маленькая разбойница была ростом с Герду, но сильнее, шире в плечах и гораздо смуглее. Глаза у нее были совсем черные, но какие-то печальные. Она обняла Герду и сказала:
Они тебя не убьют, пока я не рассержусь на тебя! Ты, верно, принцесса?
Нет! - отвечала девочка и рассказала, что пришлось ей испытать и как она любит Кая.
Маленькая разбойница серьезно поглядела на нее, слегка кивнула головой и сказала:
Они тебя не убьют, даже если я рассержусь на тебя, - я лучше сама убью тебя!
И она отерла слезы Герде, а потом спрятала обе руки в ее хорошенькую, мягкую и теплую муфточку.
Вот карета остановилась; они въехали во двор разбойничьего замка. Он был весь в глубоких трещинах; из них вылетали вороны и вороны; откуда-то выскочили огромные бульдоги; вид у них был такой свирепый, точно они хотели всех съесть, но лаять не лаяли - это было запрещено.
Посреди высоченной залы с полуразвалившимися, покрытыми копотью степами и каменным полом пылал огонь; дым подымался к потолку и сам должен был искать себе выход; над огнем кипел в большом котле суп, а на вертелах жарились зайцы и кролики.
Ты будешь спать вместе со мной вот тут, возле моего маленького зверинца! - сказала Герде маленькая разбойница.
Девочек накормили, напоили, и они ушли в свой угол, где была постлана солома, накрытая коврами. Повыше сидело на жердочках больше сотни голубей; все они, казалось, спали, но, когда девочки подошли, слегка зашевелились.
Все мои! - сказала маленькая разбойница, схватила одного голубя за ноги и так тряхнула его, что тот забил крыльями. - На, поцелуй его! - крикнула она, ткнув голубя Герде прямо в лицо. - А вот тут сидят лесные плутишки! - продолжала она, - указывая на двух голубей, сидевших в небольшом углублении в стене, за деревянной решеткой. - Эти двое - лесные плутишки! Их надо держать взаперти, не то живо улетят! А вот и мой милый старичина бяшка! - И девочка потянула за рога привязанного к стене северного оленя в блестящем медном ошейнике. - Его тоже нужно держать на привязи, иначе удерет! Каждый вечер я щекочу его под шеей своим острым ножом - он смерть как этого боится!
С этими словами маленькая разбойница вытащила из расщелины в стене длинный нож и провела им по шее оленя. Бедное животное забрыкалось, а девочка захохотала и потащила Герду к постели.
Разве ты спишь с ножом? - спросила ее Герда, покосившись на острый нож.
Всегда! - отвечала маленькая разбойница. - Как знать, что может случиться! Но расскажи мне еще раз о Кае и о том, как ты пустилась странствовать по белу свету!
Герда рассказала. Лесные голуби в клетке тихо ворковали; другие голуби уже спали; маленькая разбойница обвила одною рукой шею Герды - в другой у нее был нож - и захрапела, но Герда не могла сомкнуть глаз, не зная, убьют ее или оставят в живых. Разбойники сидели вокруг огня, пели песни и пили, а старуха разбойница кувыркалась. Страшно было глядеть на это бедной девочке.
Вдруг лесные голуби проворковали:
Курр! Курр! Мы видели Кая! Белая курица несла на спине его санки, а он сидел в санях Снежной королевы. Они летели над лесом, когда мы, птенчики, еще лежали в гнезде; она дохнула на нас, и все умерли, кроме нас двоих! Курр! Курр!
Что вы говорите? - воскликнула Герда. - Куда же полетела Снежная королева?
Она полетела, наверно, в Лапландию, - там ведь вечный снег и лед! Спроси у северного оленя, что стоит тут на привязи!
Да, там вечный снег и лед, чудо как хорошо! - сказал северный олень. - Там прыгаешь себе на воле по бескрайним сверкающим ледяным равнинам! Там раскинут летний шатер Снежной королевы, а постоянные ее чертоги - у Северного полюса, на острове Шпицберген!
О Кай, мой милый Кай! - вздохнула Герда.
Лежи смирно! - сказала маленькая разбойница. - Не то я пырну тебя ножом!
Утром Герда рассказала ей, что слышала от лесных голубей. Маленькая разбойница серьезно посмотрела на Герду, кивнула головой и сказала:
Ну, так и быть!.. А ты знаешь, где Лапландия? - спросила она затем у северного оленя.
Кому же и знать, как не мне! - отвечал олень, и глаза его заблестели. - Там я родился и вырос, там прыгал по снежным равнинам!
Так слушай! - сказала Герде маленькая разбойница. - Видишь, все наши ушли; дома одна мать; немного погодя она хлебнет из большой бутылки и вздремнет - тогда я кое-что сделаю для тебя!
Тут девочка вскочила с постели, обняла мать, дернула ее за бороду и сказала:
Здравствуй, мой маленький козлик!
А мать надавала ей по носу щелчков, так что нос у девочки покраснел и посинел, но все это делалось любя.
Потом, когда старуха хлебнула из своей бутылки и захрапела, маленькая разбойница подошла к северному оленю и сказала:
Еще долго-долго можно было бы потешаться над тобой! Уж больно ты уморительно дергаешься, когда тебя щекочут острым ножом! Ну, да так и быть! Я отвяжу тебя и выпущу на волю. Ты можешь убежать в свою Лапландию, но должен за это отнести ко дворцу Снежной королевы вот эту девочку, - там ее названый братец. Ты ведь, конечно, слышал, что она рассказывала? Она говорила довольно громко, а у тебя всегда ушки на макушке.
Северный олень подпрыгнул от радости. Маленькая разбойница посадила на него Герду, крепко привязала ее ради осторожности и подсунула под нее мягкую подушечку, чтобы ей удобнее было сидеть.
Так и быть, - сказала она затем, - возьми назад свои меховые сапожки - будет ведь холодно! А муфту уж я оставлю себе, больно она хороша! Но мерзнуть я тебе не дам; вот огромные матушкины рукавицы, они будут тебе до локтей! Сунь в них руки! Ну вот, теперь руки у тебя, как у моей безобразной матушки!
Герда плакала от радости.
Терпеть не могу, когда хнычут! - сказала маленькая разбойница. - Теперь тебе надо смотреть весело! Вот тебе два хлеба и окорок, чтобы не умерла с голоду!
И то и другое было привязано к оленю. Затем маленькая разбойница отворила дверь, заманила собак в дом, перерезала своим острым ножом веревку, которой был привязан олень, и сказала ему:
Ну, живо! Да береги смотри девчонку!
Герда протянула маленькой разбойнице руки в огромных рукавицах и попрощалась с нею. Северный олень пустился во всю прыть через пни и кочки, по лесу, по болотам и степям. Волки выли, вороны каркали, а небо вдруг зафукало и выбросило столбы огня.
Вот мое родное северное сияние! - сказал олень. - Гляди, как горит!
Рассказ шестой
ЛАПЛАНДКА И ФИНКА
Олень остановился у жалкой избушки; крыша спускалась до самой земли, а дверь была такая низенькая, что людям приходилось проползать в нее на четвереньках. Дома была одна старуха лапландка, жарившая при свете жировой лампы рыбу. Северный олень рассказал лапландке всю историю Герды, но сначала рассказал свою собственную - она казалась ему гораздо важнее. Герда же так окоченела от холода, что и говорить не могла.
Ах вы, бедняги! - сказала лапландка. - Долгий же вам еще предстоит путь! Придется проделать сто миль с лишком, пока доберетесь до Финмарка, где Снежная королева живет на даче и каждый вечер зажигает голубые бенгальские огни. Я напишу несколько слов на сушеной треске - бумаги у меня нет, - а вы отнесете ее одной финке, которая живет в тех местах и лучше моего сумеет научить вас, что надо делать.
Когда Герда согрелась, поела и попила, лапландка написала несколько слов на сушеной треске, велела Герде хорошенько беречь ее, потом привязала девочку к спине оленя, и тот снова помчался. Небо опять фукало и выбрасывало столбы чудесного голубого пламени. Так добежал олень с Гердой до Финмарка и постучался в дымовую трубу финки - у нее и дверей-то не было.
Ну и жара стояла в ее жилье! Сама финка, низенькая грязная женщина, ходила полуголая. Живо стащила она с Герды все платье, рукавицы и сапоги - иначе девочке было бы чересчур жарко, - положила оленю на голову кусок льда и затем принялась читать то, что было написано на сушеной треске. Она прочла все от слова до слова три раза, пока не заучила наизусть, и потом сунула треску в котел - рыба ведь годилась в пищу, а у финки ничего даром не пропадало.
Тут олень рассказал сначала свою историю, а потом историю Герды. Финка мигала своими умными глазками, но не говорила ни слова.
Ты такая мудрая женщина! - сказал олень. - Я знаю, что ты можешь связать одной ниткой все четыре ветра; когда шкипер развяжет один узел - подует попутный ветер, развяжет другой - погода разыграется, а развяжет третий и четвертый - подымется такая буря, что поломает в щепки деревья. Не изготовишь ли ты для девочки такого питья, которое бы дало ей силу двенадцати богатырей? Тогда бы она одолела Снежную королеву!
Силу двенадцати богатырей! - сказала финка. - Ну и совет!
С этими словами она взяла с полки большой кожаный свиток и развернула его: на нем стояли какие-то удивительные письмена; финка начала читать их и читала до того, что ее пот прошиб.
Но олень опять принялся просить за Герду, а сама Герда смотрела на финку такими умоляющими, полными слез глазами, что та опять заморгала, отвела оленя в сторону и, меняя ему на голове лед, шепнула:
Кай в самом деле у Снежной королевы, но он вполне доволен и думает, что лучше ему нигде и быть не может. Причиной же всему осколки зеркала, что сидят у него в сердце и в глазу. Их надо удалить, иначе он никогда не будет человеком и Снежная королева сохранит над ним свою власть.
Но не поможешь ли ты Герде как-нибудь уничтожить эту власть?
Сильнее, чем она есть, я не могу ее сделать. Не видишь разве, как велика ее сила? Не видишь, что ей служат и люди и животные? Ведь она босая обошла полсвета! Не у нас занимать ей силу! Ее сила - в ее сердце, в ее милом, невинном детском сердечке. Если она сама не сможет проникнуть в чертоги Снежной королевы и извлечь из сердца Кая осколки, то мы и подавно ей не поможем! В двух милях отсюда начинается сад Снежной королевы. Отнеси туда девочку, спусти у большого куста, покрытого красными ягодами, и, не мешкая, возвращайся обратно!
С этими словами финка подсадила Герду на спину оленя, и тот бросился бежать со всех ног.
Ай, я без теплых сапог! Ай, я без рукавиц! - закричала Герда, очутившись на морозе.
Но олень не смел остановиться, пока не добежал до куста с красными ягодами; тут он спустил девочку, поцеловал ее в самые губы, и из глаз его покатились крупные блестящие слезы. Затем он стрелой пустился назад. Бедная девочка осталась одна-одинешенька на трескучем морозе, без башмаков, без рукавиц.
Она побежала вперед что было мочи; навстречу ей несся целый полк снежных хлопьев, но они не падали с неба - небо было совсем ясное, и на нем пылало северное сияние, - нет, они бежали по земле прямо на Герду и, по мере приближения, становились все крупнее и крупнее. Герда вспомнила большие снежинки под увеличительным стеклом, но эти были куда больше, страшнее, самых удивительных видов и форм и все живые. Это были передовые отряды войска Снежной королевы. Одни напоминали собой больших безобразных ежей, другие - стоголовых змей, третьи - толстых медвежат с взъерошенною шерстью. Но все они одинаково сверкали белизной, все были живыми снежными хлопьями.
Герда начала читать «Отче наш»; было так холодно, что дыхание девочки сейчас же превращалось в густой туман. Туман этот все сгущался и сгущался, но вот из него начали выделяться маленькие, светлые ангелочки, которые, ступив на землю, вырастали в больших грозных ангелов со шлемами на головах и копьями и щитами в руках. Число их все прибывало, и когда Герда окончила молитву, вокруг нее образовался уже целый легион. Ангелы приняли снежных страшилищ на копья, и те рассыпались на тысячи снежинок. Герда могла теперь смело идти вперед; ангелы гладили ее руки и ноги, и ей не было уже так холодно. Наконец девочка добралась до чертогов Снежной королевы.
Посмотрим же, что делал в это время Кай. Он и не думал о Герде, а уж меньше всего о том, что она стоит перед замком.
Рассказ седьмой
ЧТО ПРОИСХОДИЛО В ЧЕРТОГАХ СНЕЖНОЙ КОРОЛЕВЫ И ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ПОТОМ
Стены чертогов Снежной королевы намела метель, окна и двери проделали буйные ветры. Сотни огромных, освещенных северным сиянием зал тянулись одна за другой; самая большая простиралась на много-много миль. Как холодно, как пустынно было в этих белых, ярко сверкающих чертогах! Веселье никогда и не заглядывало сюда! Хоть бы изредка устроилась здесь медвежья вечеринка с танцами под музыку бури, в которых могли бы отличиться грацией и умением ходить на задних лапах белые медведи, или составилась партия в карты с ссорами и дракой, или, наконец, сошлись на беседу за чашкой кофе беленькие кумушки лисички - нет, никогда этого не случалось! Холодно, пустынно, мертво! Северное сияние вспыхивало и горело так правильно, что можно было с точностью рассчитать, в какую минуту свет усилится и в какую ослабеет. Посреди самой большой пустынной снежной залы находилось замерзшее озеро. Лед его треснул на тысячи кусков, ровных и правильных на диво. Посреди озера стоял трон Снежной королевы; на нем она восседала, когда бывала дома, говоря, что сидит на зеркале разума; по ее мнению, это было единственное и лучшее зеркало в мире.
Кай совсем посинел, почти почернел от холода, но не замечал этого, - поцелуи Снежной королевы сделали его нечувствительным к холоду, да и самое сердце его стало куском льда. Кай возился с плоскими остроконечными льдинами, укладывая их на всевозможные лады. Есть ведь такая игра, когда складывают фигуры из деревянных дощечек, называется она «китайскою головоломкою». Кай тоже складывал разные затейливые фигуры из льдин, и это называлось «ледяной игрой разума». В его глазах эти фигуры были чудом искусства, а складывать их - занятием первой важности. Это происходило оттого, что в глазу у него сидел осколок волшебного зеркала! Он складывал из льдин и целые слова, но никак не мог сложить того, что ему особенно хотелось, - слова «вечность». Снежная королева сказала ему: «Если ты сложишь это слово, ты будешь сам себе господин, и я подарю тебе весь свет и пару новых коньков». Но он никак не мог его сложить.
Теперь я полечу в теплые края! - сказала Снежная королева. - Загляну в черные котлы!
Котлами она называла кратеры огнедышащих гор - Везувия и Этны.
Я побелю их немножко! Это полезно для лимонов и винограда!
И она улетела, а Кай остался один в необозримой пустынной зале, смотрел на льдины и все думал, думал, так что в голове у него трещало. Он сидел неподвижно, словно неживой. Можно было подумать, что он замерз.
В это-то время в огромные ворота, проделанные буйными ветрами, входила Герда. Она прочла вечернюю молитву, и ветры улеглись, точно заснули. Она свободно вошла в огромную пустынную ледяную залу и увидела Кая. Девочка сейчас же узнала его, бросилась ему на шею, крепко обняла его и воскликнула:
Кай, милый мой Кай! Наконец-то я нашла тебя!
Но он сидел все такой же неподвижный и холодный. Тогда Герда заплакала; горячие слезы ее упали ему на грудь, проникли в сердце, растопили его ледяную кору и расплавили осколок. Кай взглянул на Герду, а она запела:
Розы цветут… Красота, красота!
Скоро узрим мы младенца Христа.
И Кай вдруг залился слезами и плакал так долго и так сильно, что осколок вытек из глаза вместе со слезами. Тогда он узнал Герду и очень обрадовался.
Герда! Милая моя Герда!.. Где же это ты была так долго? Где был я сам? - И он оглянулся вокруг. - Как здесь холодно, пустынно!
И он крепко прижался к Герде. Она смеялась и плакала от радости. Да, радость была такая, что даже льдины пустились в пляс, а когда устали, улеглись и составили то самое слово, которое задала сложить Каю Снежная королева; сложив его, он мог сделаться сам себе господином, да еще получить от нее в дар весь свет и пару новых коньков.
Герда поцеловала Кая в обе щеки, и они опять зацвели розами, поцеловала его в глаза, и они заблестели, как ее глаза; поцеловала его руки и ноги, и он опять стал бодрым и здоровым.
Снежная королева могла вернуться когда угодно, - его вольная лежала тут, написанная блестящими ледяными буквами.
Кай и Герда рука об руку вышли из пустынных ледяных чертогов; они шли и говорили о бабушке, о своих розах, и на пути их стихали буйные ветры, проглядывало солнышко. Когда же они дошли до куста с красными ягодами, там уже ждал их северный олень. Он привел с собой молодую оленью матку, вымя ее было полно молока; она напоила им Кая и Герду и поцеловала их прямо в губы. Затем Кай и Герда отправились сначала к финке, отогрелись у нее и узнали дорогу домой, а потом к лапландке; та сшила им новое платье, починила свои сани и поехала их провожать.
Оленья парочка тоже провожала молодых путников до самой границы Лапландии, где уже пробивалась первая зелень. Тут Кай и Герда простились с оленями и с лапландкой.
Счастливого пути! - крикнули им провожатые.
Вот перед ними и лес. Запели первые птички, деревья покрылись зелеными почками. Из леса навстречу путникам выехала верхом на великолепной лошади молодая девушка в ярко-красной шапочке и с пистолетами за поясом. Герда сразу узнала и лошадь - она была когда-то впряжена в золотую карету - и девушку. Это была маленькая разбойница; ей наскучило жить дома, и она захотела побывать на севере, а если там не понравится - и в других местах. Она тоже узнала Герду. Вот была радость!
Ишь ты бродяга! - сказала она Каю. - Хотела бы я знать, стоишь ли ты того, чтобы за тобой бегали на край света!
Но Герда потрепала ее по щеке и спросила о принце и принцессе.
Они уехали в чужие края! - отвечала молодая разбойница.
А ворон с вороной? - спросила Герда.
Лесной ворон умер; ручная ворона осталась вдовой, ходит с черной шерстинкой на ножке и жалуется на судьбу. Но все это пустяки, а ты вот расскажи-ка лучше, что с тобой было и как ты нашла его.
Герда и Кай рассказали ей обо всем.
Ну, вот и сказке конец! - сказала молодая разбойница, пожала им руки и обещала навестить их, если когда-нибудь заедет в их город. Затем она отправилась своей дорогой, а Кай и Герда своей. Они шли, и на их дороге расцветали весенние цветы, зеленела травка. Вот раздался колокольный звон, и они узнали колокольни своего родного городка. Они поднялись по знакомой лестнице и вошли в комнату, где все было по-старому: так же тикали часы, так же двигалась часовая стрелка. Но, проходя в низенькую дверь, они заметили, что успели за это время сделаться взрослыми людьми. Цветущие розовые кусты заглядывали с крыши в открытое окошко; тут же стояли их детские стульчики. Кай с Гердой сели каждый на свой и взяли друг друга за руки. Холодное, пустынное великолепие чертогов Снежной королевы было забыто, как тяжелый сон. Бабушка сидела на солнышке и громко читала Евангелие: «Если не будете как дети, не войдете в царствие небесное!»
Кай и Герда взглянули друг на друга и тут только поняли смысл старого псалма:
Розы цветут… Красота, красота!
Скоро узрим мы младенца Христа!
Так сидели они рядышком, оба уже взрослые, но дети сердцем и душою, а на дворе стояло теплое, благодатное лето!
The Snow Queen.
Characters:
- Storyteller
- Gerda
- The Snow Queen
- Granny
- The King"s Counsellor
- Gentleman Crow
- Lady Crow
- Prince
- Princess
- The Old Robber Woman
- The Little Robber Girl
- Reindeer
- 5 robbers
- The servant
Scene 1
(The storyteller is sitting on the pillows in front of the fireplace)
Storyteller: If it were not for me, you would never learn what happened to a boy called Kay. But silence. Let"s begin.
(A poor room, a fireplace, 2 armchairs, rose bushes)
Gerda: Hello, boys and girls! This is my brother. We live here, in this little house with our Granny. My name is Gerda.
Kay: And my name is Kay.
Gerda: What"s it?
Kay: The stairs are creaking.
Gerda: Oh, yes! They are creaking.
Kay: Here is our Granny. Why is she knocking? Keep quite! Let"s frighten her.
Gerda: All right!
(The children are running around the room trying to hide.)
Kay: Bow-wow-wow!
Gerda: Miaow-miaow!
Man: What"s going on in this house? Why are you shouting? You silly children!
Gerda: We are very sorry! We thought you were our Granny.
Kay: Granny!
Gerda: Our Granny!
Granny: My dear children!
Man: Good evening, ma"am!
Granny: Good evening, sir! What can I do for you? Who are you?
Man: I"m the King"s Counsellor! I want to buy the roses.
Granny: Do you like flowers?
Man: No, I hate them.
Granny: Why do you want to buy them then?
Man: I buy rarities. In winter flowers are rare! Here are ten pounds for your roses.
Granny: I am not going to sell the roses. We like them very much.
Gerda: Yes, we love them.
Man: Thirty pounds:
Granny: No!
Man: Fifty:
Granny: No!
Man: I"m the King"s Counsellor! I"m very rich! I sell ice. I know the Snow Queen! I can buy anything!
Granny: They are not for sale.
Man: You are a crazy old woman!
Kay: Don"t shout at our Granny! She is so kind!
Man: Well, I"m leaving! I"ll take revenge! I"ll tell the Snow Queen about you!
Kay: What an angry man!
Gerda: Granny, who is the Snow Queen?
(The sounds of mysterious music)
Granny: The Snow Queen lives in the North! She is very beautiful but very cruel!
(The sounds of the blizzard)
(The Snow Queen appears)
The Snow Queen: Have you seen the Mystic Queen
Riding in her limousine
Over hills and dales till morning.
If you like I"ll take you there
Find some colours you can wear.
Colours that you"ve only seen while sleeping.
Kay: Oh! Who are you?
S.Q.: I am the Snow Queen. Good evening!
Granny: Good evening! Sit down, please!
S.Q.: No! It is very hot for me! You are very nice but old and poor. And you have two children. And I am very rich but alone. So, I"ll take this boy from you!
Kay: What? Granny! I don"t want to go with her!
Gerda: Granny! Don"t give Kay to her!
S.Q.: Kay! You"ll be my son! You will live in the beautiful palace!
Kay: I don"t want!
(The Snow Queen touches Kay with her magic wand. The frightful music sounds.)
Kay: Ha-ha-ha! How fat and funny you are!
Gerda: What"s the matter?
Granny: I don"t recognize you!
Kay: I don"t want to live in this poor house! I am leaving. Goodbye!
Scene 2
Gerda: I am very tired! I have been looking for Kay for so long! But I must go on and find my brother!
(Gerda sings a sad song.)
Lady Crow: Caw! Caw! Caw! Good morning, young lady!
Gerda: Good morning!
G. Crow: Where are you going, young lady?
Gerda: I am looking for my brother Kay.
G. &L. Crow: Caw! Caw! Caw!
G. Crow: It"s the name of our prince! Go with us and you"ll see your brother!
L. Crow: Let"s go!
Gerda: Oh, thank you very much.
(In the palace. Prince and princess are playing horses.)
Prince: Stop playing this game, Elsa! I"m tired of being a horse. Let"s play another game.
Princess: Let"s play hide-and-seek!
Prince: OK. You hide and I"ll count to twenty!
(Princess is running around the room. She sees Gerda and shrieks)
Princess: Who is there?
Prince: Is it a rat?
Princess: It"s a girl and two crows.
Prince: What are you doing here, young lady? Why are you crying?
Gerda: I am Gerda. I"m crying because you are not my brother. He was carried by the Snow Queen! I thought he was here!
Prince: Don"t cry! We"ll help you! Where are you going?
Gerda: I"m going to the North. I must find the Snow Queen!
Princess: It"s a long way!
Prince: We"ll give you a carriage!
Princess: And I"ll give you a coat, a muff and boots. Give my clothes to Gerda!
(Servants come and bring the clothes.)
Gerda: Thank you very much!
Scene 3
Storyteller: Everything is all right! Gerda is going in the carriage. The poor boy will be saved. Quite! What"s there? Robbers!
(The robbers appear on the stage and perform the robbers" dance.)
(A camp of robbers in the forest. An old woman is near the fire. The robbers have brought Gerda.)
Robber 1: Look what we"ve got!
Robber 2: Here is a gold carriage!
Robber 3: And this is the girl from the carriage!
Old Woman Robber: How nice she is! I think she will be very tasty!
Gerda: Don"t kill me, please! Let me go!
Robber 4: What a silly girl! Ha-ha-ha!
Robber 5: You"ll be killed!
Gerda: Dear robbers! Please let me go! Kay will die without me!
Old Woman Robber: I"m going to eat you!
Little Robber Girl: Don"t touch her! She will be mine! She will play with me! Give me your muff and your hat! What"s your name?
Gerda: I"m Gerda. You can take my clothes but I"ll be cold when I get to the Snow Queen.
Little Girl Robber: No! You won"t go there! You will live with me! Look what I"ve got! Come, come here quickly!
(The Reindeer appears)
Little Girl Robber: Gerda, look how funny he is!
(She touches the reindeer with a knife.)
Gerda: Don"t do it, please!
Little Robber Girl: Why? I like the way it trembles all over.
Gerda: May I ask him a question?
Little Robber Girl: Yes, you may.
Gerda: Tell me, deer! Did you live in the North?
Reindeer: Oh, yes!
Gerda: Have you ever seen the Snow Queen?
Reindeer: Yes, I have. Once she passed me! She had a little boy with her! He was white with cold. She called him Kay.
Gerda: He has seen her. He is my brother. Dear girl! Let me go! I must save Kay! He will die in the North.
Reindeer: Do let her go! I"ll take Gerda to the Snow Queen"s Kingdom.
Little Girl Robber: All right! There is nothing to be done. I won"t give you your muff! I like it. Kiss me.
Gerda: Thank you, girl!
Reindeer: Thank you!
Little Robber Girl: Good luck, Gerda!
Gerda: Goodbye! Goodbye!
Scene 4
(The storyteller is sitting on the pillows in front of the fireplace.)
Story-teller: Oh, how sad I am! Poor Gerda! She is riding on the Reindeer. Help her to save Kay!
Gerda: Is this the kingdom of the Snow Queen?
Reindeer: Yes, it is. I can"t go farther. You must remember, the Snow Queen is very cruel and it is very difficult to get into her palace!
Gerda: I must go there! Thank you, my dear friend!
(In the palace: Kay is on the icy throne.)
Gerda: Kay, Kay! Are you frozen? Answer me!
Kay: Hush, Gerda! You are bothering me!
Gerda: Dear Kay! It"s me, Gerda! You didn"t even say to me: "Glad to see you!"
Kay: Glad to see you.
Gerda: You sound so cold. Are you really my brother?
Kay: I am really Kay. I am very busy. I must make the word out of icicles.
Gerda: Kay, let"s go home. It"s spring there. The sky is blue, the sun is shining, the birds are singing.
(She weeps and embraces Kay.)
Kay: I am cold, Gerda. Is it you? What"s the matter? I can walk!
Gerda: Let"s go! We will get home.
Scene 5
(The same room as in the first scene.)
Little Robber Girl: Can you hear? The stairs are creaking!
Gentleman Crow: They are coming!
Little Robber Girl: Granny, look, it"s Gerda!
Prince: Look, it"s Kay!
Princess: Granny, look, they are both here!
G. &L. Crow: Welcome home!
Granny: My dear children! You are back at last!
Snow Queen: You must give this boy back to me at once or I"ll turn you into ice.
Man: I"ll crack you into pieces.
Gerda: Nobody is afraid of you here!
Snow Queen: Oh, we"ll see!
Little Robber Girl: You can wave your arms, your legs and your tail, but we won"t give Kay to you!
Kay: Go away, you two! We are not afraid of you. Thank you, dear friends!
Существует в переводе Ганзен, но отсутствует в «Советском».
Добавлено/изменено в «советском» переводе
Рассказ первый
ЗЕРКАЛО И ЕГО ОСКОЛКИ
ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ,
В КОТОРОЙ РАССКАЗЫВАЕТСЯ О ЗЕРКАЛЕ И ЕГО ОСКОЛКАХ.
Ну, начнем! Дойдя до конца нашей истории, мы будем знать больше, чем теперь. сейчас. Так вот, жил-был тролль, злющий-презлющий; то был сам злой-презлой, сущий дьявол. Раз был он был в особенно хорошем расположении духа: он смастерил такое зеркало, в котором все доброе и прекрасное уменьшалось донельзя, дальше некуда, а все же негодное дурное и безобразное , напротив, выступало так и выпирало, делалось еще ярче, казалось еще хуже. Прелестнейшие гаже. Прекраснейшие ландшафты выглядели в нем вареным шпинатом, а лучшие из людей — уродами, или казалось, что они будто стоят они кверху ногами, а животов у них вовсе нет! Лица искажались до того так , что нельзя было и не узнать их; случись же , а если у кого на лице была веснушка или родинка, , то уж будьте покойны - она расплывалась во все лицо. Дьявола все это ужасно потешало. Добрая, благочестивая человеческая расползалась и на нос и на губы. А если у человека являлась добрая мысль , она отражалась в зеркале невообразимой гримасой, так что такой ужимкой, что тролль не мог не хохотать так и покатывался со смеху , радуясь своей хитрой выдумке. Все ученики
Ученики тролля — а у него была своя школа — рассказывали о зеркале, как о каком-то чуде.
Теперь всем, что сотворилось чудо: теперь только, - говорили они, - можно увидеть весь мир и людей в их настоящем истинном свете !
И вот они . Они бегали повсюду с зеркалом повсюду; , и скоро не осталось ни одной страны, ни одного человека, которые бы не отразились бы в нем в искаженном виде.
Напоследок захотелось им добраться и до неба , чтобы посмеяться над ангелами и самим творцом. . Чем выше они поднимались они , тем сильнее кривлялось и корчилось зеркало от гримас; , так что они еле -еле удерживали его в руках. Но вот они поднялись еще, и взлетели совсем высоко, как вдруг зеркало так перекосило до того перекорежило от гримас , что оно вырвалось у них из рук, полетело на землю и разбилось вдребезги. Миллионы на миллионы , биллионы его осколков наделали, однако, , и оттого произошло еще больше бед , чем самое зеркало. . Некоторые из них были не больше песчинки, разлетелись осколки, с песчинку величиной, разлетаясь по белу свету, попадали , случалось, людям в глаза и , да так там и оставались. Человек же А человек с таким осколком в глазу начинал видеть все навыворот или замечать в каждой вещи одни лишь дурные стороны, только дурное — ведь каждый осколок сохранял свойство , которым отличалось самое зеркало. всего зеркала. Некоторым людям осколки попадали прямо в сердце, и это было хуже страшнее всего: сердце превращалось в делалось как кусок льда. Были между этими осколками среди Осколков и большие , такие, что их можно было вставить — их вставили в оконные рамы, но и уж в эти -то окна не стоило смотреть на своих добрых друзей. Наконец, были и такие осколки, которые пошли на очки, только беда была, если люди и худо было, если такие очки надевали их с целью смотреть на вещи и для того, чтобы лучше видеть и правильно судить о них вернее! А злой тролль хохотал до колик, так приятно щекотал его успех этой выдумки. Но вещах.
Злой тролль надрывался от смеха — так веселила его эта затея. А по свету летало еще много осколков зеркала. . Послушаем же про них . !
Рассказ второй
ИСТОРИЯ ВТОРАЯ.
МАЛЬЧИК И ДЕВОЧКА .
В большом городе, где столько домов и людей, что не всем и каждому удается отгородить себе хоть маленькое местечко для садика, и где поэтому хватает места хотя бы на маленький садик, а потому большинству жителей приходится довольствоваться комнатными цветами в горшках, жили двое бедных детей, но и садик у них был садик чуть побольше цветочного горшка. Они не были в родстве братом и сестрой , но любили друг друга, как брат и сестра.
Родители их жили в мансардах смежных домов. каморках под крышей в двух соседних домах. Кровли домов почти сходились, а под выступами кровель шло по водосточному желобу, приходившемуся как раз под окошком каждой мансарды. Стоило, таким образом, шагнуть из какого-нибудь окошка на желоб, и можно было очутиться у окна соседей. и между ними тянулся водосточный желоб. Здесь-то и смотрели друг на друга чердачные окошки от каждого дома. Стоило лишь перешагнуть через желоб, и можно было попасть из одного окошка в другое.
У родителей было по большому деревянному ящику ; , в них росли коренья росла зелень для приправ и небольшие розовые кусты роз - - по одному в каждом по одному, — осыпанные чудными цветами. ящике, пышно разросшиеся. Родителям пришло в голову поставить эти ящики на дно желобов; таким образом, от поперек желоба, так что от одного окна к другому тянулись словно две цветочные грядки. Горох Зелеными гирляндами спускался из ящиков зелеными гирляндами горох , розовые кусты заглядывали в окна и сплетались ветвями ; образовалось нечто вроде триумфальных ворот из зелени и цветов. Так как ящики были очень высоки и дети твердо знали, что им нельзя карабкаться на них, то родители часто . Родители позволяли мальчику с девочкой и девочке ходить друг к другу в гости по крыше в гости и сидеть на скамеечке под розами. И что за веселые игры устраивали они тут! Как чудесно им тут игралось!
Зимою это удовольствие прекращалось, окна Зима клала конец этой радости. Окна зачастую покрывались ледяными узорами. Но совсем замерзали, но дети нагревали на печке печи медные монеты и , прикладывали их к замерзшим стеклам — , и сейчас же оттаивало чудесное кругленькое круглое отверстие, а в него выглядывал веселый , ласковый глазок , — это смотрели, каждый из своего окна, мальчик и девочка, Кай и Герда. Летом они одним прыжком могли очутиться в гостях друг у друга, а зимою надо было сначала спуститься на много-много ступеней вниз, а затем потом подняться на столько же вверх. На дворе перепархивал снежок.
Это роятся белые пчелки! — говорила старушка старая бабушка.
А у них тоже есть королева? — спрашивал мальчик ; он . Он знал, что у настоящих пчел есть такая.
Есть! — отвечала бабушка. — Снежинки окружают ее густым роем, но она больше их всех и никогда не остается на земле - присаживается на землю, вечно носится на в черном облаке. Часто по ночам пролетает она по городским улицам и заглядывает в окошки ; , вот оттого-то они и покрываются ледяными они морозными узорами, словно цветами .
Видели, видели! — говорили дети и верили, что все это сущая правда.
А сюда Снежная королева не может войти сюда? — спросила раз ? — спрашивала девочка.
Пусть -ка только попробует! - сказал - отвечал мальчик. — Я посажу ее на теплую печку, вот она и растает ! .
Но бабушка погладила его по головке голове и завела разговор о другом.
Вечером, когда Кай был уже дома и почти совсем разделся, собираясь лечь спать, он вскарабкался на стул у окна и поглядел в маленький оттаявший на оконном стекле кружочек. За окном порхали снежинки; одна Снежинки. Одна из них, побольше, упала на край цветочного ящика и начала расти, расти, пока наконец не превратилась в женщину, укутанную закутанную в тончайший белый тюль, сотканный, казалось, из миллионов снежных звездочек. Она была так прелестна , так и нежна, вся но изо льда, из ослепительно белого сверкающего льда , и все же живая! Глаза ее сверкали, как сияли, как две ясных звезды, но в них не было в них ни теплоты, ни кротости. покоя. Она кивнула мальчику и поманила его рукой. Мальчуган Кай испугался и спрыгнул со стула ; . А мимо окна промелькнуло что-то похожее на большую птицу.
На другой день был славный морозец, но затем сделалась было ясно и морозно, но потом настала оттепель, а там пришла и весна . Солнышко светило, цветочные ящики опять были все в зелени, ласточки вили под крышей гнезда, окна пришла. Заблистало солнце, проглянула зелень, строили гнезда ласточки. Окна растворили, и детям дети опять можно было могли сидеть в своем маленьком садике на крыше. в водосточном желобе над всеми этажами.
Розы цвели все лето восхитительно. Девочка выучила псалом, в котором тоже говорилось о розах; девочка пела его мальчику, думая при этом о своих розах, и он подпевал ей:
Розы в то лето цвели пышно, как никогда. Дети пели, взявшись за руки, целовали розы , смотрели па ясное солнышко и разговаривали с ним, — им чудилось, что с него глядел на них сам младенец Христос. Что за чудное было и радовались солнцу. Ах, какое чудесное стояло лето, и как хорошо было под розовыми кустами благоухающих роз, которые , которым , казалось, должны был цвести и цвести вечно!
Как-то раз Кай и Герда Горда сидели и рассматривали книжку с картинками — зверями и птицами ; на . На больших башенных часах пробило пять.
Ай! — вскрикнул вдруг мальчик. — Мне Кай. — Меня кольнуло прямо в сердце, и что-то попало в глаз!
Девочка обвила ручонкой его шею, он мигал часто-часто моргал , но в глазу ничего как будто ничего не было.
Должно быть, выскочило ! , — сказал он.
Но в том-то и дело, что нет. В сердце и в глаз ему попали два осколка Но это было не так. Это были как раз осколки того дьявольского зеркала, в о котором , как мы , конечно, помним, все великое и доброе казалось ничтожным и гадким, а злое и дурное отражалось еще ярче, дурные стороны каждой вещи выступали еще резче. говорили вначале.
Бедняжка Кай! Теперь сердце его сердце должно было превратиться в стать как кусок льда ! . Боль в глазу и в сердце уже прошла, но самые осколки в них остались.
О чем же ты плачешь? — спросил он Герду. — У! Какая ты сейчас безобразная! Мне совсем не больно! Фу ! — закричал он вдруг. — Э , какая ты некрасивая! — вдруг крикнул он. — Вон ту розу точит червь ! . А та совсем кривая ! . Какие гадкие розы! Не лучше ящиков, в которых торчат ! .
И он , толкнув пнул ящик ногою , вырвал две и сорвал обе розы.
Кай, что ты делаешь ? ! — закричала девочка Герда , а он, у видя ее испуг, вырвал сорвал еще одну розу и убежал от миленькой милой маленькой Герды в свое окно.
Приносила Принесет ли после того ему девочка теперь ему Герда книжку с картинками, он говорил скажет , что эти картинки хороши только для грудных ребят; рассказывала расскажет ли что-нибудь старушка старая бабушка , он придирался — придерется к ее словам. Да если бы еще только это! А то он дошел дойдет даже до того, что стал начнет передразнивать ее походку, надевать ее очки и подражать ее голосу! , говорить ее голосом. Выходило очень похоже и смешило людей. , и люди смеялись. Скоро мальчик Кай научился передразнивать и всех соседей — он . Он отлично умел выставить выставлять напоказ все их странности и недостатки, - и люди говорили:
Что за голова у этого мальчугана!
Удивительно способный мальчуган!
А причиной всему были осколки зеркала , что попали ему в глаз и в сердце. Потому-то он и передразнивал даже миленькую милую маленькую Герду, которая а ведь она любила его всем сердцем.
И забавы его стали теперь совсем иными, такими мудреными. Раз зимою, когда шел снежок снег , он явился с большим зажигательным увеличительным стеклом и подставил под снег полу своей синей куртки.
Погляди в стекло, Герда ! , — сказал он.
Каждая снежинка казалась под стеклом куда больше, чем была на самом деле, и походила на роскошный цветок или десятиугольную звезду. Чудо что такое! Это было так красиво!
Видишь, как искусно хитро сделано! — сказал Кай. - Это куда - Гораздо интереснее настоящих цветов! И какая точность! Ни единой неправильной линии! Ах, если б ы они только они не таяли!
Немного спустя Кай явился в больших рукавицах, с санками за спиною, крикнул Герде в самое ухо:
- " Мне позволили покататься на большой площади с другими мальчиками ! !" — и убежал.
На площади каталось множество детей. Те, что были Кто посмелее, привязывал и свои санки к крестьянским саням и уезжали таким образом довольна далеко. Веселье так и кипело. катился далекодалеко. Это было куда как занятно. В самый разгар его веселья на площади . появились большие сани, выкрашенные в белый цвет. В них сидел человек, весь ушедший кто-то укутанный в белую меховую - шубу и такую же шапку. в такой же шапке. Сани объехали кругом вокруг площади два раза : . Кай живо привязал к ним свои санки и покатил. Большие сани понеслись быстрее и , затем свернули с площади в переулок. Сидевший в них человек обернулся и дружески приветливо кивнул Каю, точно знакомому. Кай несколько раз порывался отвязать свои санки, но человек в шубе все кивал ему, и он ехал дальше. продолжал ехать за ним.
Вот они выехали выбрались за городские ворота. Снег повалил вдруг хлопьями, стемнело так, что кругом не было видно ни зги. и стало темно, хоть глаз выколи. Мальчик поспешно отпустил веревку, которою зацепился за большие сани, но санки его точно приросли к большим саням ним и продолжали нестись вихрем. Кай громко закричал — никто не услышал его ! . Снег валил, санки мчались, ныряя в сугробах, прыгая сугробы, перескакивая через изгороди и канавы. Кай весь дрожал , хотел прочесть "Отче наш", но в уме у него вертелась одна таблица умножения. .
Снежные хлопья все росли и обратились под конец в больших белых кур иц. . Вдруг они разлетелись в стороны, большие сани остановились, и сидевший в них человек встал. Это была высокая, стройная, ослепительно белая женщина — Снежная королева; и шуба и шапка на ней были из снега.
Славно проехались! — сказала она. — Но ты совсем замерз ? Полезай — полезай ко мне в шубу!
И, посадив Посадила она мальчика к себе в сани, она завернула его в свою медвежью шубу ; . Кай словно опустился в снежный сугроб опустился.
Все еще мерзнешь? — спросила она и поцеловала его в лоб.
У! Поцелуй ее был холоднее льда, он пронизал его холодом насквозь и дошел до самого сердца, а оно и без того уже было наполовину ледяным. Одну минуту Каю по казалось, что вот-вот еще немного — и он умрет , но нет … Но только на минуту, а потом , напротив, ему стало легче, так хорошо, что он даже совсем перестал зябнуть.
Мои санки! Не забудь мои санки! — спохватился он.
И санки были привязаны Санки привязали на спину одной из белых кур иц, которая , и она полетела с ними за большими санями. Снежная королева поцеловала Кая еще раз, и он позабыл и Герду, и бабушку, и всех домашних.
Больше я не буду целовать тебя ! , — сказала она. — А не Не то зацелую до смерти ! .
Кай взглянул на нее ; . Как она была так хороша! Более умного, прелестного лица Лица умней а прелестней он не мог себе и представить. Теперь она не казалась ему ледяною, как в тот раз, когда она сидела за окном и кивала ему головой; теперь она казалась ему совершенством. .
Он совсем не боялся ее и рассказал ей, что знает все четыре действия арифметики, да еще с дробями, знает, сколько в каждой стране квадратных миль и жителей, а она только улыбалась в ответ. И тогда ему показалось, что он и в на самом -то деле он знает совсем мало , и он устремил свой взор в бесконечное воздушное пространство. .
В тот же миг Снежная королева взвилась с ним на темное свинцовое черное облако , и они понеслись вперед. . Буря выла и стонала, словно распевая распевала старинные песни; они летели над лесами и озерами, над морями и твердой землей; под ними сушей; студеные ветры дули холодные ветры под ними , выли волки, сверкал искрился снег, летали с криком черные вороны, а над ними сиял большой ясный месяц. На него смотрел Кай всю долгую-долгую зимнюю ночь, - а днем он спал заснул у ног Снежной королевы.
Рассказ третий
ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ.
ЦВЕТНИК ЖЕНЩИНЫ, УМЕВШЕЙ КОТОРАЯ УМЕЛА КОЛДОВАТЬ .
А что же было с Гердой, когда Кай не вернулся? Куда он девался? Никто этого не знал этого , никто не мог о нем ничего сообщить. дать ответ.
Мальчики рассказали только, что видели, как он привязал свои санки к большим великолепным саням, которые потом свернули в переулок и выехали за городские ворота. Никто не знал, куда он девался.
Много было пролито о нем по нему слез ; , горько и долго плакала Герда. Наконец по решили, что он Кай умер, утонул в реке, протекавшей за городом. Долго тянулись мрачные зимние дни.
Но вот настала весна, выглянуло солнышко солнце.
Кай умер и больше не вернется! — сказала Герда.
Не верю! — отвечал солнечный свет.
Он умер и больше не вернется! — повторила она ласточкам.
Не верим! — ответили отвечали они.
Под конец и сама Герда перестала этому верить.
Надену-ка я свои новые красные башмачки . — (Кай ни разу еще не видал видел их) , — сказала она однажды как-то утром, — да пойду к реке спросить спрошу про него . у реки.
Было еще очень рано ; она . Она поцеловала спящую бабушку, надела красные башмачки и побежала одна-одинешенька за город, прямо к реке.
Правда, что ты взяла моего названого братца? — спросила Герда. - Я подарю тебе свои красные башмачки, если ты отдашь вернешь мне его назад! !
И девочке почудилось, что волны как-то странно кивают ей ; тогда . Тогда она сняла свои красные башмачки , первую свою драгоценность, — самое драгоценное, что у нее было, - и бросила их в реку. Но они упали как раз у у самого берега, и волны сейчас же вынесли их на сушу, обратно — река как будто словно бы не хотела брать у девочки ее драгоценность, так как не могла вернуть ей Кая. Девочка же подумала, что бросила башмачки не очень недостаточно далеко, влезла в лодку, качавшуюся в тростнике, стала на самый краешек кормы и опять бросила башмаки башмачки в воду. Лодка не была привязана и оттолкнулась от ее толчка отошла от берега. Девочка хотела поскорее выпрыгнуть на сушу берег , но, пока пробиралась с кормы на нос, лодка уже отошла от берета на целый аршин совсем отплыла и быстро по неслась по течению.
Герда ужасно испугалась и принялась плакать и кричать, но никто, кроме воробьев, не слышал ее криков; воробьи . Воробьи же не могли перенести ее на сушу и только летели за ней вдоль берега да и щебетали, словно желая ее утешить: "
Мы здесь! Мы здесь! "
Берега реки были очень красивы; повсюду виднелись чудеснейшие цветы, высокие, раскидистые деревья, луга, на которых паслись овцы и коровы, но нигде не было видно ни одной человеческой души.
"Может быть, река несет меня к Каю?" — подумала Герда, повеселела, встала на нос ноги и долго-долго любовалась красивыми зелеными берегами.
Но вот она приплыла к большому вишневому саду, в котором при ютился домик с цветными стеклами в окошках и под соломенной крышей . , с красными и синими стеклами в окошках. У дверей стояли два деревянных солдата и отдавали ружьями честь всем, кто проплывал мимо.
Герда закричала им — она приняла их за живых, - но они, понятно, не ответили ей. Вот она подплыла к ним еще ближе, лодка подошла чуть не к самому берегу, и девочка закричала еще громче. Из домика вышла , опираясь на клюку, старая-престарая старушка с клюкой, в большой соломенной шляпе, расписанной чудесными цветами.
Ах ты бедная крошка! бедное дитятко! — сказала старушка. — Как И как это ты попала на такую большую быструю реку да забралась так далеко?
С этими словами старушка вошла в воду, зацепила лодку своею клюкой, притянула ее к берегу и высадила Герду.
Герда была рада-радешенька, что очутилась наконец на суше, хоть и побаивалась чужой незнакомой старухи.
Ну, пойдем, да расскажи мне, кто ты и как сюда попала ? , — сказала старушка.
Герда стала рассказывать ей обо всем, а старушка покачивал ." а головой и повторяла: "Гм! Гм!" Но вот Когда девочка кончила и , она спросила старуху старушку , не видала ли она Кая. Та ответила, что он еще не проходил тут, но, верно, пройдет, так что девочке горевать пока не о чем горевать - , пусть Герда лучше попробует отведает вишен да полюбуется цветами, что растут в саду: они красивее нарисованных , чем в любой книжке с картинками , и все умеют рассказывать сказки ! . Тут старушка взяла Герду за руку, увела к себе в домик и заперла дверь на ключ.
Окна были высоко от полу пола и все из разноцветных — красных, голубых синих и желтых — стеклышек; от этого и сама комната была освещена каким-то удивительным ярким, радужным светом. На столе стояла корзинка со спелыми с чудесными вишнями, и Герда могла есть их сколько душе угодно ; . А пока же она ела, старушка расчесывала ей волосы золотым гребешком. Волосы вились , кудрями и кудри золотым сиянием окружали свеженькое милое, приветливое , круглое, словно роза, личико девочки золотым сиянием .
Давно мне хотелось иметь такую миленькую девочку! — сказала старушка. — Вот увидишь, как ладно мы с тобой заживем с тобою! !
И она продолжала расчесывать кудри девочки , и чем дольше чесала, тем больше Герда забывала Герда своего названого братца Кая , — старушка умела колдовать. Она не Только она была не злою колдуньей и колдовала только лишь изредка, для своего удовольствия; теперь же ей очень захотелось оставить у себя Герду. И вот она пошла в сад, дотронулась своей клюкой до всех розовых кустов, и те , как стояли в полном цвету, так все и ушли глубоко-глубоко в землю, и следа от них не осталось. Старушка боялась, что Герда при виде ее этих роз вспомнит о своих, а там и о Кае , да и убежит . от нее.
Сделав свое дело, Потом старушка повела Герду в цветник. У девочки и глаза разбежались: тут были цветы всех сортов, всех времен года. Что за красота, что за благоухание! Ах, какой аромат тут был, какая красота: самые разные цветы, и на каждое время года! Во всем свете не сыскать было нашлось бы книжки с картинками пестрее, красивее этого цветника. Герда прыгала от радости и играла среди цветов, пока солнце не село за высокими вишневыми деревьями. Тогда ее уложили в чудесную постель ку с красными шелковыми перинками, набитыми голубыми фиалками ; девочка . Девочка заснула, и ей снились такие сны, какие видит разве только королева в день своей свадьбы.
На другой день Герде опять позволили играть на солнышке. в чудесном цветнике на солнце. Так прошло много дней. Герда знала теперь каждый цветочек цветок в саду, но как ни много их было, ей все -таки же казалось, что какого-то недостает, только какого же? Раз ? И вот раз она сидела и рассматривала соломенную шляпу старушки, расписанную цветами ; , и самым красивым из них была как раз роза , — старушка забыла ее стереть . , когда спровадила живые розы под землю. Вот что значит рассеянность!
Как! Тут нет роз? — сказала Герда и сейчас же побежала искать их но всему саду — нет ни одной! в сад, искала их, искала, да так и не нашла.
Тогда девочка опустилась на землю и заплакала. Теплые слезы упали падали как раз на то место, где стоял прежде один из розовых кустов, и как только они смочили увлажнили землю - , куст мгновенно вырос из нее, такой же свежий, цветущий, как прежде. Герда обвила
Обвила его ручонками Герда , принялась целовать розы и вспомнила о тех чудных розах, что цвели у нее дома, а вместе с тем и о Кае.
Как же я замешкалась! — сказала девочка. — Мне ведь надо искать Кая!.. Не Вы не знаете ли вы , где он? — спросила она у роз. — Верите Правда ли вы тому , что он умер и не вернется больше?
Он не умер! - сказали - отвечали розы. — Мы ведь были под землею землей , где лежат все умершие, но Кая меж ними не было.
Спасибо вам! — сказала Герда и пошла к другим цветам, заглядывала в их чашечки и спрашивала: — Не Вы не знаете ли вы , где Кай?
Но каждый цветок грелся на солнышке и думал только о своей собственной своей сказке или истории ; . Много их наслушалась Герда много , но ни один из цветов не сказал ни слова о Кае.
Что же рассказала ей огненная лилия?
Слышишь, бьет барабан? Бум! Бум! Звуки очень однообразны: бум, бум! Слушай заунывное пение женщин! Слушай крики жрецов!.. В длинном-красном одеянии стоит на костре индийская вдова. Пламя вот-вот охватит ее и тело ее умершего мужа, но она думает о живом — о том, кто стоит здесь же, о том, чьи взоры жгут ее сердце сильнее пламени, которое сейчас испепелит ее тело. Разве пламя сердца может погаснуть в пламени костра!
Ничего не понимаю! — сказала Герда.
Это моя сказка! — отвечала огненная лилия.
Что рассказал вьюнок?
Узкая горная тропинка ведет к гордо возвышающемуся на скале старинному рыцарскому замку. Старые кирпичные стены густо увиты плющом. Листья его цепляются за балкон, а на балконе стоит прелестная девушка; она перевесилась через перила и смотрит на дорогу. Девушка свежее розы, воздушное колеблемого ветром цветка яблони. Как шелестит ее шелковое платье! "Неужели же он не придет?"
Ты говоришь про Кая? — спросила Герда.
Я рассказываю свою сказку, свои грезы! — отвечал вьюнок.
Что рассказал крошка подснежник?
Между деревьями качается длинная доска — это качели. На доске сидят две маленькие девочки; платьица на них белые, как снег, а на шляпах развеваются длинные зеленые шелковые ленты. Братишка, постарше их, стоит на коленях позади сестер, опершись о веревки; в одной руке у него — маленькая чашечка с мыльной водой, в другой — глиняная трубочка. Он пускает пузыри, доска качается, пузыри разлетаются по воздуху, переливаясь на солнце всеми цветами радуги. Вот один повис на конце трубочки и колышется от дуновения ветра. Черненькая собачонка, легкая, как мыльный пузырь, встает на задние лапки, а передние кладет на доску, но доска взлетает кверху, собачонка падает, тявкает и сердится. Дети поддразнивают ее, пузыри лопаются… Доска качается, пена разлетается — вот моя песенка!
Она, может быть, и хороша, да ты говоришь все это таким печальным тоном! И опять ни слова о Кае! Что скажут гиацинты?
Жили-были две стройные, воздушные красавицы сестрицы. На одной платье было красное, на другой голубое, на третьей совсем белое. Рука об руку танцевали они при ясном лунном свете у тихого озера. То не были эльфы, но настоящие девушки. В воздухе разлился сладкий аромат, и девушки скрылись в лесу. Вот аромат стал еще сильнее, еще слаще — из чащи леса выплыли три гроба; в них лежали красавицы сестры, а вокруг них порхали, словно живые огоньки, светляки. Спят ли девушки, или умерли? Аромат цветов говорит, Тогда Герда пошла к одуванчику, сиявшему в блестящей зеленой траве.
Был первый весенний день, солнце грело и так приветливо светило на маленький дворик. Лучи его скользили по белой стене соседнего дома, и возле самой стены проглянул первый желтенький цветок, он сверкал на солнце, словно золотой. Во двор вышла посидеть старая бабушка. Вот пришла из гостей ее внучка, бедная служанка, и поцеловала старушку. Поцелуй девушки дороже золота — он идет прямо от сердца. Золото на ее губах, золото в сердце, золото и на небе в утренний час! Вот и все! — сказал одуванчик.
Бедная моя бабушка! — вздохнула Герда. — Верно, она скучает обо мне и горюет, как горевала о Кае. Но я скоро вернусь и его приведу с собой. Нечего больше и расспрашивать цветы — толку от них не добьешься, они знай твердят свое! — И она побежала в конец сада.
Дверь была заперта, но Герда так долго шатала ржавый засов, что умерли. Вечерний колокол звонит по усопшим!
Вы навели на меня грусть! — сказала Герда. — Ваши колокольчики тоже пахнут так сильно!.. Теперь у меня из головы не идут умершие девушки! Ах, неужели и Кай умер? Но розы были под землей и говорят, что его нет там!
Динь-дан! — зазвенели колокольчики гиацинтов. — Мы звоним не над Каем! Мы и не знаем его! Мы звоним свою собственную песенку; другой мы не знаем!
И Герда пошла к золотому одуванчику, сиявшему в блестящей, зеленой траве.
Ты, маленькое ясное солнышко! — сказала ему Герда. — Скажи, не знаешь ли ты, где мне искать моего названого братца?
Одуванчик засиял еще ярче и взглянул на девочку. Какую же песенку спел он ей? Увы! И в этой песенке ни слова не говорилось о Кае!
Ранняя весна; на маленький дворик приветливо светит ясное солнышко. Ласточки вьются возле белой стены, примыкающей ко двору соседей. Из зеленой травки выглядывают первые желтенькие цветочки, сверкающие на солнышке, словно золотые. На двор вышла посидеть старушка бабушка; вот пришла из гостей ее внучка, бедная служанка, и крепко целует старушку. Поцелуй девушки дороже золота, — он идет прямо от сердца. Золото на ее губах, золото в ее сердечке. Вот и все! — сказал одуванчик.
Бедная моя бабушка! — вздохнула Герда. — Как она скучает обо мне, как горюет! Не меньше, чем горевала о Кае! Но я скоро вернусь и приведу его с собой. Нечего больше и расспрашивать цветы — у них ничего не добьешься, они знают только свои песенки!
И она подвязала юбочку повыше, чтобы удобнее было бежать, но когда хотела перепрыгнуть через нарцисс, тот хлестнул ее по ногам. Герда остановилась, посмотрела на длинный цветок и спросила:
Ты, может быть, знаешь что-нибудь?
И она наклонилась к нему, ожидая ответа. Что же сказал нарцисс?
Я вижу себя! Я вижу себя! О, как я благоухаю!.. Высоко-высоко в маленькой каморке, под самой крышей, стоит полуодетая танцовщица. Она то балансирует на одной ножке, то опять твердо стоит на обеих и попирает ими весь свет, — она ведь один обман зрения. Вот она льет из чайника воду на какой-то белый кусок материи, который держит в руках. Это ее корсаж. Чистота — лучшая красота! Белая юбочка висит на гвозде, вбитом в стену; юбка тоже выстирана водою из чайника и высушена на крыше! Вот девушка одевается и повязывает на шею ярко-желтый платочек, еще резче оттеняющий белизну платьица. Опять одна ножка взвивается в воздух! Гляди, как прямо она стоит на другой, точно цветок на своем стебельке! Я вижу себя, я вижу себя!
Да мне мало до этого дела! — сказала Герда. — Нечего мне об этом и рассказывать!
И она побежала из сада.
Дверь была заперта лишь на задвижку; Герда дернула ржавый засов, он подался он поддался , дверь отворилась, и девочка так, босоножкой, и пустилась бежать по дороге ! . Раза три оглядывалась она назад, но никто не гнался за нею.
Наконец она устала, присела на камень и огляделась кругом осмотрелась : лето уже прошло, на дворе стояла поздняя осень , а . Только в чудесном саду старушки, где вечно сияло солнышко и цвели цветы всех времен года, этого не было заметно .
Господи! Как же я замешкалась! Ведь уж осень на дворе! Тут не до отдыха! — сказала Герда и опять пустилась в путь.
Ах, как болели ныли ее бедные , усталые ножки! Как холодно, сыро было в воздухе! Листья вокруг! Длинные листья на ивах совсем пожелтели, туман оседал на них крупными каплями и стекал на землю; листья так и сыпались. Один только терновник стоял весь покрытый вяжущими, терпкими ягодами. Каким серым, унылым казался весь белый свет! мир!
Рассказ четвертый
ИСТОРИЯ ЧЕТВЕРТАЯ.
ПРИНЦ И ПРИНЦЕССА .
Пришлось Герде опять присесть отдохнуть. На снегу прямо перед ней прыгал большой ворон ; . Долго смотрел он долго-долго смотрел на девочку, кивая ей головою, и наконец заговорил молвил:
Кар-кар! Здррравствуй!
Чище этого он выговаривать Выговаривать по-человечески чище он не мог, но , видимо, он желал девочке добра и спросил ее, куда это она бредет по белу свету одна-одинешенька ? Слова "одна-одинешенька" Герда поняла отлично и сразу почувствовала все их значение. . Что такое "одна-одинешенька", Герда знала очень хорошо, сама на себе испытала. Рассказав ворону всю свою жизнь, девочка спросила, не видал ли он Кая ? .
Ворон задумчиво покачал головой и сказал:
Может быть , может ! Может быть!
Как ? ! Правда? — воскликнула девочка и чуть не задушила ворона поцелуями - так крепко она его расцеловала.
Потише, потише! — сказал ворон. - Я думаю, что - Думаю, это был твой Кай ! . Но теперь он, верно, забыл тебя со своей своею принцессой!
Разве он живет у принцессы? — спросила Герда.
А вот послушай ! , — сказал ворон. — Только мне ужасно трудно говорить по-вашему ! . Вот если бы ты понимала по-вороньи, я рассказал бы тебе обо всем куда лучше.
- Нет, этому меня не учили ! , — сказала Герда. - Бабушка — та понимает! Хорошо бы и мне уметь! - Как жалко!
- Ну , ничего ! , — сказал ворон. — Расскажу , как сумею, хоть и плохо.
И он рассказал обо всем все , что только сам знал.
- В королевстве, где мы с тобой находимся, есть принцесса, такая умница, что и сказать нельзя! Она прочла Прочла все газеты на свете и уж позабыла все, что в них прочла, — вот какая умница! Раз как-то сидела сидит она на троне , — а веселья-то в этом ведь не не так уж много, как люди говорят люди , — и напевала напевает песенку: "Отчего ж бы мне не выйти замуж?" "А ведь и в самом деле!" — подумала она, и ей захотелось замуж. Но в мужья она хотела выбрать себе такого человека, который бы с умел отвечать, когда с ним за говорят, а не такого, что умел бы только важничать, — это ведь так скучно! И вот созвали барабанным боем созывают всех придворных да и объявили дам, объявляют им волю принцессы. Все они были очень довольны и сказали: Уж так они все обрадовались! "Вот это нам нравится! - говорят. — Мы и сами недавно об этом думали!" Все это истинная правда! — прибавил ворон. — У меня при дворе есть невеста , она - ручная , разгуливает по дворцу, - ворона, от нее-то я и знаю все это.
Невестою его была ворона — каждый ведь ищет жену себе под стать.
- На другой день все газеты вышли с каймой из сердец и с вензелями принцессы. В А в газетах было объявлено, что каждый молодой человек приятной внешности наружности может явиться во дворец и побеседовать с принцессой : ; того же, кто будет держать себя вполне свободно непринужденно , как дома, и окажется всех красноречивее, принцесса изберет себе в мужья ! . Да, да! — повторил ворон. — Все это так же верно, как то, что я сижу здесь перед тобою ! . Народ валом повалил во дворец валом, пошли , пошла давка и толкотня, но толку не вышло никакого да все без проку ни в первый, ни во второй день. На улице все женихи говорили говорят отлично, но стоило а стоит им перешагнуть дворцовый порог, увидеть гвардию всю в серебре , д а лакеев в золоте и вступить войти в огромные, залитые светом залы , как — и их брала оторопь . берет. Подступят к трону, где сидит принцесса, да и повторяют только за ней ее последние же слова, а ей вовсе не это го было нужно ! Право, их всех . Ну, точно на них порчу напускали, опаивали дурманом! А вот выйдя выйдут за ворота , они - опять обретали обретут дар слова. От самых ворот до дверей дворца тянулся длинный-длинный хвост женихов. Я сам там был там и видел ! Женихам хотелось есть и пить, но из дворца им не выносили даже стакана воды. Правда, кто был поумнее, запасся бутербродами, но запасливые уже не делились с соседями, думая про себя: "Пусть себе поголодают, отощают — принцесса и не возьмет их! .
- Ну, а Кай-то, Кай? — спросила Герда. — Когда же он явился? И он пришел свататься? ‘
- Постой! Постой! Теперь Вот мы как раз дошли и до него! На третий день явился небольшой человечек, не в карете, не верхом, а просто пешком, и прямо вошел во дворец. Глаза его блестели блестят , как твои ; , волосы у него были длинные, но вот только одет он был бедно.
- Это Кай! — обрадовалась Герда. — Так я Я нашла его! — и И она захлопала в ладоши.
- За спиной у него была котомка ! , — продолжал ворон.
- Нет, это, верно, были его саночки! санки! — сказала Герда. — Он ушел из дома дому с санками ! .
- Очень возможно! может быть! — сказал ворон. - Я не разглядел хорошенько. - Я не особенно вглядывался. Так вот, моя невеста рассказывала мне, что, войдя , как вошел он в дворцовые ворота и увидав увидел гвардию в серебре, а на лестницах по всей лестнице лакеев в золоте, он ни капельки не смутился, кивнул только головой кивнул и сказал: "Скучненько, должно быть, стоять тут , на лестнице , , войду-ка я лучше войду в комнаты!" Залы А все были залы залиты светом ; вельможи расхаживали . Тайные советники и их превосходительства расхаживают без сапог, разнося золотые блюда разносят , — торжественнее уж нельзя было! А его сапоги так и скрипели, но он и этим не смущался. некуда! Сапоги его страшно скрипят, а ему все нипочем.
- Это , наверно, наверное Кай! - воскликнул - воскликнула Герда. — Я знаю, что на нем были новые сапоги! — Я знаю, он был в новых сапогах. Я сама слышала, как они скрипели, когда он приходил к бабушке ! .
- Да, они таки скрипели порядком ! , — продолжал ворон. — Но он смело подошел к принцессе ; она . Она сидела на жемчужине величиною с колесо прялки, а кругом стояли придворные дамы и кавалеры со своими горничными, служанками горничных, камердинерами, и служанками служанок и кавалеры со слугами камердинеров и прислужником камердинерских и слугами слуг . , а у тех опять прислужники. Чем дальше ближе кто -нибудь стоял от принцессы и ближе к дверям, тем важнее, надменнее держал себя. выше задирал нос. На прислужника камердинерских слуг слуги слуги , стоявшего в самых дверях, нельзя было и взглянуть без страха, дрожи - такой он был важный!
- Вот страх-то! — сказала Герда. — А Кай все-таки женился на принцессе?
- Не будь я вороном, я бы сам женился на ней, хоть я и помолвлен. Он вступил завел с принцессой в беседу и говорил так же хорошо, как я, когда говорю не хуже, чем я по-вороньи, — так , по крайней мере , сказала мне моя ручная невеста. Держался он вообще очень свободно и мило и заявил, что пришел не свататься, а только , послушать умные речи принцессы. Ну и вот, она ему понравилась, он ей тоже ! .
- Да , - да, это Кай! — сказала Герда. — Он ведь такой умный! Он знал все четыре действия арифметики, да еще с дробями! Ах, проводи же меня во дворец!
- Легко сказать, — ответил отвечал ворон, — да как это трудно сделать ? . Постой, я поговорю с моею моей невестой, она что-нибудь придумает и посоветует нам. Ты думаешь, что тебя вот так прямо и впустят во дворец? Как же, не очень-то впускают таких девочек!
- Меня впустят! — сказала Герда. — Только бы Когда Кай услышал, услышит, что я тут, он сейчас бы прибежал же прибежит за мною ! .
- Подожди меня тут , у решетки ! , — сказал ворон, тряхнул головой и улетел.
Вернулся он уже совсем под вечер и закаркал:
- Кар, кар! Моя невеста шлет тебе тысячу поклонов и вот этот маленький хлебец. Она стащила его в на кухне — там их много, а ты, верно, голодна!.. Ну, во дворец тебе не попасть: ты ведь босая — гвардия в серебре и лакеи в золоте ни за что не пропустят тебя. Но не плачь, ты все-таки попадешь туда. Невеста моя знает, как пройти в спальню принцессы с черного хода , и знает, где достать ключ.
И вот они вошли в сад, пошли по длинным аллеям, усыпанным пожелтевшими осенними листьями, и когда все огоньки в дворцовых окнах погасли где один за другим падали осенние листья, и когда огни во дворце погасли , ворон провел девочку в маленькую полуотворенную дверцу. дверь.
О, как билось сердечко Герды от страха и радостного нетерпения! Она точно Точно она собиралась сделать что-то дурное, а ведь она только хотела узнать, не здесь ли ее Кай! Да, да, он, верно, здесь! Она Герда так живо представляла себе его умные глаза, длинные волосы, улыбку… Как и как он улыбался ей, когда они, бывало, сидели рядышком под кустами роз ! . А как обрадуется он теперь, когда увидит ее, услышит, на какой длинный путь решилась она ради него, узнает, как горевали о нем все домашние! Ах, она была просто вне себя от страха и радости . !
Но вот они на площадке лестницы ; на . На шкафу горела лампа, а на полу сидела ручная ворона и осматривалась по сторонам. Герда присела и поклонилась, как учила ее бабушка.
- Мой жених рассказывал мне о вас столько хорошего, фрекен! барышня! — сказала ручная ворона. - Ваша vita ( - И ваша жизнь в переводе с латинского. — Ред.) — как это принято выражаться — также очень трогательна! Не угодно ли вам взять лампу, а я пойду вперед. Мы пойдем прямою дорогой, тут мы никого не встретим ! .
- А мне кажется, за нами кто-то идет за нами! , — сказала Герда, и в ту же минуту мимо нее с легким шумом промчались какие-то тени: лошади с развевающимися гривами и тонкими ногами, охотники, дамы и кавалеры верхами.
- Это сны! — сказала ручная ворона. — Они являются сюда, чтобы мысли высоких особ унеслись на охоту. Тем лучше для нас - , удобнее будет рассмотреть спящих ! Надеюсь, однако, что, войдя в честь, вы покажете, что у вас благодарное сердце! .
- Есть о чем тут и говорить! Само собою разумеется! — сказал лесной ворон.
Тут они вошли в первую залу, всю обтянутую где стены были обиты розовым атласом, затканным цветами. Мимо девочки опять пронеслись сны, но так быстро, что она не успела и рассмотреть всадников. Одна зала была великолепнее другой — просто оторопь брала. , так что было от чего прийти в замешательство. Наконец они дошли до спальни : потолок . Потолок напоминал верхушку огромной пальмы с драгоценными хрустальными листьями; с середины его спускался толстый золотой стебель, на котором висели две кровати в виде лилий. Одна была белая, в ней спала принцесса, другая — красная, и в ней Герда надеялась найти Кая. Девочка слегка отогнула один из красных лепестков и увидела увидала темно-русый затылок. Это Кай! Она громко назвала его по имени и поднесла лампу к самому его лицу. Сны с шумом умчались прочь : ; принц проснулся и повернул голову… Ах, это был не Кай!
Принц походил на него только с затылка, но был так же молод и красив. Из белой лилии выглянула принцесса и спросила, что случилось. Герда заплакала и рассказала всю свою историка историю, упомянув и о том, что сделали для нее вороны.
- Ах ты бедняжка! — сказали принц и принцесса, похвалили ворон, объявили, что ничуть не гневаются на них — только пусть они не делают этого впредь, — и захотели даже наградить их.
- Хотите быть вольными птицами? — спросила принцесса. — Или желаете занять должность придворных ворон, на полном содержании из кухонных остатков?
Ворон с вороной поклонились и попросили должности при дворе , — они . Они подумали о старости и сказали:
- Хорошо ведь иметь верный кусок хлеба на старости лет!
Принц встал и уступил свою постель Герде ; - больше он пока ничего не мог для нее сделать. А она сложила ручонки ручки и подумала: "Как добры все люди и животные!" — закрыла глазки глаза и сладко заснула. Сны опять прилетели в спальню, но теперь они были похожи на божьих ангелов и везли на маленьких саночках Кая, который кивал Герде головою. Увы ! Все , все это было лишь во сне и исчезло, как только девочка проснулась.
На другой день ее одели с ног до головы в шелк и бархат и позволили ей оставаться во дворце , сколько она пожелает.
Девочка могла жить да поживать тут припеваючи, но она прогостила всего несколько дней и стала просить, чтобы ей дали повозку с лошадью и пару башмаков , — она опять хотела пуститься разыскивать по белу свету своего названого братца.
Ей дали и башмаки, и муфту, и чудесное платье, а когда она простилась со всеми, к воротам подъехала золотая карета из чистого золота, с сияющими, как звезды, гербами принца и принцессы ; : у кучера, лакеев и , форейторов — ей дали ей и форейторов — красовались на головах маленькие золотые короны.
Принц и принцесса сами усадили Герду в карету и пожелали ей счастливого пути.
Лесной ворон, который уже успел жениться, провожал девочку первые три мили и сидел в карете рядом с нею , — он не мог ехать , сидя спиною к лошадям спиною. . Ручная ворона сидела на воротах и хлопала крыльями. Она не поехала провожать Герду, потому что страдала головными болями , с тех пор , как получила должность при дворе и слишком много ела. Карета была битком была набита сахарными крендельками, а ящик под сиденьем — фруктами и пряниками.
- Прощай! Прощай! — закричали принц и принцесса.
Герда заплакала, ворона - тоже. Так проехали они первые Через три мили . Тут простился с девочкой и ворон. Тяжелое было расставание! расставанье! Ворон взлетел на дерево и махал черными крыльями до тех пор, пока карета, сиявшая, как солнце, не скрылась из виду.
Рассказ пятый
ИСТОРИЯ ПЯТАЯ.
МАЛЕНЬКАЯ РАЗБОЙНИЦА .
Вот Герда въехала в темный лес, но в котором жили разбойники; карета блестела, горела как солнце жар, она резала разбойникам глаза , и сразу бросилась в глаза разбойникам. Они они просто не выдержали и налетели на нее с криками: " могли этого вынести.
- Золото! Золото! " Схватили — закричали они, схватив лошадей под уздцы, убили маленьких форейторов, кучера и слуг и вытащили из кареты Герду.
- Ишь , какая славненькая, жирненькая . ! Орешками откормлена! — сказала старуха разбойница с длинной жесткой бородой и мохнатыми, нависшими бровями. — Жирненькая, что твой барашек! Ну-ка, какова на вкус будет?
И она вытащила острый , сверкающий нож. Вот Какой ужас!
- Ай! — закричала Ли! — вскрикнула она вдруг: ее укусила за ухо ее собственная дочка, которая сидела у нее за спиной и была такая необузданная и своевольная, что просто любо !
. - Ах ты дрянная девчонка! — закричала мать, но убит ь ". Герду не успела.
- Она будет играть со мной ! , — сказала маленькая разбойница. — Она отдаст мне свою муфту, свое хорошенькое платьице и будет спать со мной в моей постельке. постели.
И девочка опять так укусила мать, что та подпрыгнула и завертелась на одном месте. Разбойники захохотали : .
- Ишь , как скачет пляшет со своей девчонкой!
- Я хочу сесть Хочу в карету! — закричала маленькая разбойница и настояла на своем — она была ужасно избалована и упряма.
Они уселись с Гердой в карету и помчались по пням и по кочкам в чащу леса.
Маленькая разбойница была ростом с Герду, но сильнее, шире в плечах и гораздо смуглее. Глаза у нее были совсем черные, но какие-то печальные. Она обняла Герду и сказала:
- Они тебя не убьют, пока я не рассержусь на тебя ! . Ты, верно, принцесса?
- Нет ! , — отвечала девочка и рассказала, что пришлось ей испытать и как она любит Кая.
Маленькая разбойница серьезно поглядела на па нее, слегка кивнула головой и сказала:
- Они тебя не убьют, даже если я и рассержусь на тебя, — я лучше сама убью тебя!
И она отерла слезы Герде, а потом спрятала обе руки в ее хорошенькую , мягкую и теплую муфточку.
Вот карета остановилась: они въехали въехал и во двор разбойничьего замка.
Он был весь в огромных трещинах; из них вылетали вороны и вороны ; откуда . Откуда -то выскочили огромные бульдоги , казалось, каждому из них нипочем проглотить человека, но они только высоко подпрыгивали и смотрели так свирепо, точно хотели всех съесть, но лаять даже не лаяли — это было запрещено.
Посреди огромной залы , с полуразвалившимися, покрытыми копотью стенами и каменным полом , пылал огонь ; дым . Дым подымался к потолку и сам должен был искать себе выход ; над . Над огнем кипел в огромном котле суп, а на вертелах жарились зайцы и кролики.
- Ты будешь спать вместе со мной вот тут, возле моего маленького зверинца ! , — сказала Герде маленькая разбойница.
Девочек накормили, напоили, и они ушли в свой угол, где была постлана солома, накрытая коврами. Повыше сидело на жердочках жердях больше сотни голубей ; все . Все они, казалось, спали, но, когда девочки подошли, слегка зашевелились.
Все мои! - Веемой! — сказала маленькая разбойница, схватила одного голубя за ноги и так тряхнула его, что тот забил крыльями. — На, поцелуй его! — крикнула она , ткнув и ткнула голубя Герде прямо в лицо. — А вот тут сидят лесные плутишки ! , — продолжала она, указывая на двух голубей, сидевших в небольшом углублении в стене, за деревянною решеткой. — Эти двое — лесные плутишки ! . Их надо держать взаперти, не то живо улетят! А вот и мой милый старичина бяшка! — И девочка потянула за рога привязанного к стене северного оленя в блестящем медном ошейнике. — Его тоже нужно держать на привязи, иначе удерет! Каждый вечер я щекочу его под шеей своим острым ножом — он смерть до смерти этого боится ! .
С этими словами маленькая разбойница вытащила из расщелины в стене длинный нож и провела им по шее оленя. Бедное животное забрыкалось, а девочка захохотала - Неужели ты и потащила Герду к постели.
- Разве ты спишь с ножом? — спросила ее Герда , покосившись на острый нож .
- Всегда! — отвечала маленькая разбойница. - Как знать, - Мало ли что может случиться! Но статься! Ну, расскажи мне еще раз о Кае и о том, как ты пустилась странствовать по белу свету ! .
Герда рассказала. Лесные голуби в клетке тихо - ворковали; другие голуби уже спали ; маленькая . Маленькая разбойница обвила одною рукой шею Герды — в другой у нее был нож — и захрапела, но Герда не могла сомкнуть глаз, не зная, убьют ее или оставят в живых. Разбойники сидели вокруг огня, пели песни и пили, а старуха разбойница кувыркалась. Страшно было глядеть на это бедной девочке.
Вдруг лесные голуби проворковали:
- Курр! Курр! Мы видели Кая! Белая курица несла на спине его санки, а он сидел в санях Снежной королевы. Они летели над лесом, когда мы, птенчики птенцы , еще лежали в гнезде ; она . Она дохнула на нас, и все умерли, кроме нас двоих ! . Курр! Курр!
- Что вы говорите ? ! — воскликнула Герда. — Куда же полетела Снежная королева? Знаете?
- Она полетела, наверно - Наверно , в Лапландию , — там - ведь там вечный снег и лед ! . Спроси у северного оленя, что стоит тут на привязи ! .
- Да, там вечный снег и лед , чудо . Чудо как хорошо! — сказал северный олень. — Там прыгаешь себе на воле по бескрайним огромным сверкающим ледяным равнинам ! . Там раскинут летний шатер Снежной королевы, а постоянные ее чертоги — у Северного полюса, на острове Шпицберген .
- О Кай, мой милый Кай! — вздохнула Герда.
- Лежи смирно ! , — сказала маленькая разбойница. — Не то я пырну тебя ножом!
Утром Герда рассказала ей, что слышала от лесных голубей. Маленькая разбойница серьезно посмотрела на Герду, кивнула головой и сказала:
- Ну, так и быть!.. А ты знаешь, где Лапландия? — спросила она затем у северного оленя.
- Кому же и знать, как не мне! — отвечал олень, и глаза его заблестели. — Там я родился и вырос, там прыгал по снежным равнинам ! .
- Так слушай ! , — сказала Герде маленькая разбойница. — Видишь, все наши ушли ; , дома одна мать; немного погодя она хлебнет из большой бутылки и вздремнет - , тогда я кое-что сделаю для тебя ! .
Тут девочка вскочила с постели, обняла мать, дернула ее за бороду и сказала:
- Здравствуй, мой маленький козлик!
А мать надавала ей по носу щелчков, нос у девочки покраснел и посинел, но все это делалось любя.
Потом, когда И вот старуха хлебнула из своей бутылки и захрапела, а маленькая разбойница подошла к северному оленю и сказала:
- Еще долго -долго можно было бы потешаться над тобой! Уж больно ты бываешь уморительным уморительный , когда тебя щекочут острым ножом ! . Ну, да так и быть! Я отвяжу тебя и выпущу на волю. Ты можешь у Можешь бежать в свою Лапландию, но за это ты должен за это отнести ко отвезти к дворцу Снежной королевы вот эту девочку , — там ее названый брат ец. . Ты ведь, конечно, слышал, что она рассказывала? Она говорила довольно громко, а у тебя вечно ушки на макушке.
Северный олень так и подпрыгнул от радости. Маленькая А маленькая разбойница посадила на него Герду, крепко привязала ее , ради осторожности, и для верности и даже подсунула под нее мягкую подушечку подушку , чтобы ей удобнее было сидеть.
- Так и быть, — сказала она затем, — возьми назад свои меховые сапожки — будет ведь холодно ! будет! А муфту уж я оставлю себе, больно она хороша ! . Но мерзнуть я тебе не дам ; : вот огромные матушкины рукавицы моей матери , они дойдут тебе до самых локтей ! . Сунь в них руки! Ну вот, теперь руки у тебя, как у моей безобразной матушки! уродины матери.
Герда плакала от радости.
- Терпеть не могу, когда хнычут! — сказала маленькая разбойница. - Теперь тебе надо смотреть весело! - Теперь ты должна радоваться. Вот тебе еще два хлеба и окорок ! Что? Небось , чтобы не будешь пришлось голодать ! .
И то и другое было привязано к оленю.
Затем маленькая разбойница отворила дверь, заманила собак в дом, перерезала своим острым ножом веревку, которой которою был привязан олень, и сказала ему:
- Ну, живо! Да береги смотри девчонку! девочку.
Герда протянула маленькой разбойнице обе руки в огромных рукавицах и попрощалась с нею. Северный олень пустился во всю прыть через пни и кочки , по лесу, по болотам и степям. Волки выли, вороны каркали, а небо вдруг зафукало и выбросило столбы огня Выли волки, каркали вороны.
Уф! Уф! — послышалось вдруг с неба, и оно словно зачихало огнем.
- Вот мое родное северное сияние! — сказал олень. — Гляди, как горит !
. И он побежал дальше, не останавливаясь ни днем, ни ночью. Хлебы были съедены, ветчина тоже, и вот Герда очутилась они очутились в Лапландии.
Рассказ шестой
ИСТОРИЯ ШЕСТАЯ.
ЛАПЛАНДКА И ФИНКА .
Олень остановился у жалкой избушки; крыша лачуги. Крыша спускалась до самой земли, а дверь была такая низенькая, что людям приходилось проползать в нее на четвереньках.
Дома была одна старуха лапландка, жарившая при свете жировой лампы рыбу. Северный олень рассказал лапландке всю историю Герды, но сначала рассказал свою собственную — она казалась ему гораздо важнее.
Герда же так окоченела от холода, что и говорить не могла.
- Ах вы бедняги! — сказала лапландка. — Долгий же вам еще предстоит путь! Придется сделать сто миль с лишком лишним миль , пока доберетесь до Финмарка Финляндии , где Снежная королева живет на даче и каждый вечер зажигает голубые бенгальские огни. Я напишу пару несколько слов на сушеной треске — бумаги у меня нет, — а и вы снесете ее послание финке, которая живет в тех местах и лучше моего сумеет научить вас, что надо делать.
Когда Герда согрелась, поела и попила, лапландка написала пару несколько слов на сушеной треске, велела Герде хорошенько беречь ее, потом привязала девочку к спине оленя, и тот снова помчался. Небо
Уф! Уф! — послышалось опять фукало и выбрасывало с неба, и оно стало выбрасывать столбы чудесного голубого пламени. Так добежал олень с Гердой и до Финмарка Финляндии и постучался в дымовую трубу финки — у нее и дверей-то не было - .
Ну и жара стояла в ее жилье! Сама финка, низенькая грязная толстая женщина, ходила полуголая. Живо стащила она с Герды все платье, рукавицы и сапоги - , иначе девочке было бы чересчур жарко, - положила оленю на голову кусок льда и затем принялась читать то, что было написано на сушеной треске.
Она прочла все от слова до слова три раза, пока не заучила наизусть, и а потом сунула треску в котел — рыба ведь годилась в пищу, а у финки ничего даром не пропадало.
Тут олень рассказал сначала свою историю, а потом историю Герды. Финка мигала своими умными глазками, глазами, но не говорила ни слова.
- Ты такая мудрая женщина ! … — сказал олень. - Я знаю, что ты можешь связать одной ниткой все четыре ветра; когда шкипер развяжет один узел — подует попутный ветер, развяжет другой — погода разыграется, а развяжет третий и четвертый — подымется такая буря, что поломает в щепки деревья. Не изготовишь ли ты для девочки такого питья такое питье , которое бы дало ей силу двенадцати богатырей? Тогда бы она одолела Снежную королеву!
- Силу двенадцати богатырей! — сказала финка. — Да , много в этом толку! ли в том проку!
С этими словами она взяла с полки большой кожаный свиток и развернула его: на нем стояли какие он был весь исписан какими -то удивительные письмена; финка удивительными письменами.
Финка принялась читать их и читала до того, что ее пот прошиб. градом покатился с ее лба.
Олень опять принялся просить за Герду, а сама Герда смотрела на финку такими умоляющими, полными слез глазами, что та опять заморгала, отвела оленя в сторону и, меняя ему на голове лед, шепнула:
- Кай в самом деле у Снежной королевы, но он вполне доволен и думает, что лучше ему нигде и быть не может. Причиной же всему осколки зеркала, что сидят у него в сердце и в глазу. Их надо удалить, иначе он никогда не будет человеком и Снежная королева сохранит над ним свою власть.
- Но А не по можешь ли ты дать Герде как что -нибудь уничтожить эту власть такое, что сделает ее сильнее всех?
- Сильнее, чем она есть, я не могу ее сделать. Не видишь разве, как велика ее сила? Не видишь, что ей служат и люди и животные? звери? Ведь она босая обошла полсвета! Не у нас занимать ей силу ! Сила — в , ее милом, невинном детском сердечке. сила в ее сердце, в том, что она невинный милый ребенок. Если она сама не сможет проникнуть в чертоги Снежной королевы и извлечь из сердца Кая осколки осколок , то мы и подавно ей не поможем! В двух милях отсюда начинается сад Снежной королевы. Отнеси туда девочку, спусти у большого куста, покрытого обсыпанного красными ягодами, и, не мешкая, возвращайся обратно ! .
С этими словами финка подсадила посадила Герду на спину оленя, и тот бросился бежать со всех ног.
- Ай, я без теплых сапог! Ай, я без рукавиц! — закричала Герда, очутившись на морозе.
Но олень не смел остановиться, пока не добежал до куста с красными ягодами ; тут . Тут он спустил девочку, поцеловал ее в самые губы, и из глаз по щекам его покатились , крупные блестящие слезы. Затем он стрелой пустился назад.
Бедная девочка осталась одна -одинешенька, на трескучем морозе, без башмаков, без рукавиц.
Она побежала вперед что было мочи ; навстречу . Навстречу ей несся целый полк снежных хлопьев, но они не падали с неба — небо было совсем ясное, и на в нем пылало полыхало северное сияние , , - нет, они бежали по земле прямо на Герду и , по мере приближения, становились все крупнее и крупнее.
Герда вспомнила большие красивые хлопья под зажигательным увеличительным стеклом, но эти были куда больше, страшнее , самых удивительных видов и форм и все живые.
Это были передовые отряды дозорные войска Снежной королевы.
Одни напоминали собой больших безобразных ежей, другие — стоголовых стоглавых змей, третьи — толстых медвежат с взъерошенною взъерошенной шерстью. Но все они одинаково сверкали белизной, все были живыми снежными хлопьями.
Однако Герда начала читать "Отче наш"; было так холодно, что дыхание девочки сейчас же превращалось в густой туман. Туман этот смело шла все сгущался вперед и сгущался, но вот из него начали выделяться маленькие, светлые ангелочки, которые, ступив на землю, вырастали в больших грозных ангелов со шлемами на головах вперед и копьями и щитами в руках. Число их все прибывало, и когда Герда окончила молитву, вокруг нее образовался уже целый легион. Ангелы приняли снежных страшилищ на копья, и те рассыпались на тысячи снежинок. Герда могла теперь смело идти вперед; ангелы гладили ее руки и ноги, и ей не было уже так холодно. Наконец девочка наконец добралась до чертогов Снежной королевы.
Посмотрим же, что делал было в это время Кай. с Каем. Он и не думал о Герде, а уж меньше всего о том, что она стоит перед замком. так близко от него.
Рассказ седьмой
ЧТО ПРОИСХОДИЛО ИСТОРИЯ СЕДЬМАЯ.
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В ЧЕРТОГАХ СНЕЖНОЙ КОРОЛЕВЫ И ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ПОТОМ .
Стены чертогов Снежной королевы намела метель, окна и двери проделали буйные ветры. Сотни огромных, освещенных северным сиянием зал тянулись одна за другой; Стенами чертогам были вьюги, окнами и дверями буйные ветры. Сто с лишним зал тянулись здесь одна за другой так, как наметала их вьюга. Все они освещались северным сиянием, и самая большая простиралась на много-много миль. Как холодно, как пустынно было в этих белых, ярко сверкающих чертогах! Веселье никогда и не заглядывало сюда ! Хоть бы редкий раз устроилась бы здесь медвежья вечеринка . Никогда не устраивались здесь медвежьи балы с танцами под музыку бури, в на которых могли бы отличиться грацией и умением ходить на задних лапах белые медведи , или составилась партия ; никогда не составлялись партии в карты с ссорами и дракой, или, наконец, сошлись дракою, не сходились на беседу за чашкой кофе беленькие кумушки лисички — нет, никогда этого не случалось! кумушкилисички.
Холодно, пустынно, мертво! грандиозно! Северное сияние вспыхивало и горело так правильно, что можно было с точностью точно рассчитать, в какую минуту свет усилится и , в какую ослабеет. померкнет. Посреди самой большой пустынней пустынной снежной залы находилось замерзшее озеро. Лед треснул на нем на тысячи кусков, ровных таких одинаковых и правильных на диво. , что это казалось каким-то фокусом. Посреди озера стоял трон Снежной королевы; на нем она восседала сидела Снежная королева , когда бывала дома, говоря, что сидит на зеркале разума; по ее мнению, это было единственное и лучшее зеркало в мире. на свете.
Кай совсем посинел, почти почернел от холода, но не замечал этого , — поцелуи Снежной королевы сделали его нечувствительным к холоду, да и самое сердце его стало куском было все равно что кусок льда. Кай возился с плоскими остроконечными льдинами, укладывая их на всевозможные лады. Есть ведь такая игра — - складывание фигур из деревянных дощечек, - которая называется "китайскою головоломкою". китайской головоломкой. Вот и Кай тоже складывал разные затейливые фигуры , только из льдин, и это называлось " ледяной игрой разума ". . В его глазах эти фигуры были чудом искусства, а складывание их — занятием первой первостепенной важности. Это происходило оттого, что в глазу у него сидел осколок волшебного зеркала ! Он складывал . Складывал он и такие фигуры, из льдин и которых получались целые слова, но никак не мог сложить того, что ему особенно хотелось, — слово "вечность". Снежная королева сказала ему: "Если ты сложишь это слово, ты будешь сам себе господин, и я подарю тебе весь свет и пару новых коньков". Но он никак не мог его сложить.
- Теперь я полечу в теплые края ! , — сказала Снежная королева. — Загляну в черные котлы ! .
Котлами Так она называла кратеры огнедышащих гор — Этны и Везувия и Этны. .
И она - Побелю их немножко. Это хорошо для лимонов и винограда.
Она улетела, а Кай остался один в необозримой пустынной зале, смотрел на льдины и все думал, думал, так что в голове у него трещало. Он сидел на одном месте - , такой бледный, неподвижный, словно неживой. нежилой. Можно было подумать, что он совсем замерз.
В это-то время в огромные ворота, проделанные буйными ветрами, которыми были буйные ветры, входила Герда. Она прочла вечернюю молитву, и И перед нею ветры улеглись, точно заснули. Она свободно вошла в огромную пустынную ледяную залу и увидела Кая. Девочка сейчас же Она тотчас узнала его, бросилась ему на шею, крепко обняла его и воскликнула:
- Кай, милый мой Каи! Кай! Наконец-то я нашла тебя!
Но он сидел все такой же неподвижный и холодный. Тогда И тогда Герда заплакала; горячие слезы ее упали ему на грудь, проникли в сердце, растопили его ледяную кору и расплавили , растопили осколок. Кай взглянул на Герду , а она запела:
Розы цветут… Красота, красота!
Скоро узрим мы младенца Христа.
Кай и вдруг залился слезами и плакал так долго и так сильно, что осколок вытек из глаза вместе со слезами. Тогда он узнал Герду и очень обрадовался . :
- Герда! Милая моя Герда!.. Где же это ты была так долго? Где был я сам?
- И он оглянулся вокруг. — Как здесь холодно, пустынно!
И он крепко прижался к Герде. Она А она смеялась и плакала от радости. Да, радость была такая И это было так чудесно , что даже льдины пустились в пляс, а когда устали, улеглись и составили то самое слово, которое задала сложить Каю Снежная королева ; сложив . Сложив его, он мог сделаться сам себе господином , да еще получить от нее в дар весь свет и пару новых коньков.
Герда поцеловала Кая в обе щеки, и они опять зацвели розами, зарделись, как розы; поцеловала его в глаза, и они заблистали, как ее глаза заблестели ; поцеловала его руки и ноги, и он опять стал бодрым и здоровым.
Снежная королева могла вернуться когда угодно , — его вольная отпускная лежала тут, написанная блестящими ледяными буквами.
Кай с Гердой рука об руку вышли из пустынных ледяных чертогов ; они . Они шли и говорили о бабушке, о своих розах, что цвели в их садике, и на пути их перед ними стихали буйные ветры, проглядывало солнышко. Когда же они солнце. А когда дошли до куста с красными ягодами, там уже ждал их северный олень. Он привел с собою молодую оленью матку, вымя ее было полно молока; она напоила им Кая и Герду и поцеловала их прямо в губы. Затем
Кай и Герда отправились сначала к финке, отогрелись у нее и узнали дорогу домой, а потом - к лапландке ; та . Та сшила им новое платье, починила свои сани и поехала их провожать.
Олень я парочка тоже провожала молодых провожал юных путников вплоть до самой границы Лапландии, где уже пробивалась первая зелень. Тут Кай и Герда простились с оленями ним и с лапландкой.
- Счастливого пути! — крикнули им провожатые.
Вот перед ними и лес. Запели первые птички птицы , деревья покрылись зелеными почками. Из леса навстречу путникам выехала верхом на великолепной лошади молодая девушка в ярко-красной шапочке и с пистолетом с пистолетами за поясом.
Герда сразу узнала и лошадь — она была когда-то впряжена в золотую карету — и девушку. Это была маленькая разбойница ; ей наскучило жить дома, и она захотела побывать на севере, а если там не понравится — и в других местах. .
Она тоже узнала Герду. Вот была радость!
- Ишь ты , бродяга! — сказала она Каю. — Хотела Хотелось бы я мне знать, стоишь ли ты того, чтобы за тобой бегали на край света ! ?
Но Герда потрепала ее по щеке и спросила о принце и принцессе.
- Они уехали в чужие края ! , — отвечала молодая разбойница.
- А ворон с вороной? ? — спросила Герда.
- Лесной ворон умер; ручная ворона осталась вдовой, ходит с черной шерстинкой на ножке и жалуется сетует на судьбу. Но все это пустяки, а ты вот расскажи-ка лучше, что с тобой было и как ты нашла его.
Герда и Кай рассказали ей обо всем.
- Ну, вот и сказке конец! — сказала молодая разбойница, пожала им руки и обещала навестить их, если когда-нибудь заедет к ним в их город.
Затем она отправилась своей дорогой, а Кай и Герда - своей.
Они шли, и на их дороге пути расцветали весенние цветы, зеленела травка. трава. Вот раздался колокольный звон, и они узнали колокольни своего родного городка. города. Они поднялись по знакомой лестнице и вошли в комнату, где все было по-старому: так же тикали часы , говорили "тик- так же двигалась часовая стрелка. ", стрелки двигались по циферблату. Но, проходя в низенькую дверь, они заметили, что успели за это время сделаться стали совсем взрослыми людьми. .
Цветущие розовые кусты заглядывали с крыши в открытое окошко; тут же стояли их детские стульчики. Кай с Гердой сели каждый на свой и , взяли друг друга за руки . Холодное , и холодное , пустынное великолепие чертогов Снежной королевы было забыто ими забылось , как тяжелый сон. Бабушка сидела на солнышке и громко читала Евангелие: "Если не будете как дети, не войдете в царствие небесное!"
Кай и Герда взглянули друг на друга и тут только поняли смысл старого псалма:
Розы цветут… Красота, красота!
Скоро узрим мы младенца Христа.
Так сидели они рядышком, оба уже взрослые, но дети сердцем и душою, а на дворе стояло лето, теплое , благодатное лето !
.
Ганс Христиан Андерсен
Снежная королева
Сказка в семи рассказах
Перевод Анны и Петра Ганзен.
ЗЕРКАЛО И ЕГО ОСКОЛКИ
Рассказ первый
Начнем! Дойдя до конца нашей истории, мы будем знать больше, чем теперь. Так вот, жил-был тролль, злющий-презлющий; то был сам дьявол. Раз он был в особенно хорошем расположении духа: он смастерил такое зеркало, в котором все доброе и прекрасное уменьшалось донельзя, все же негодное и безобразное, напротив, выступало еще ярче, казалось еще хуже. Прелестнейшие ландшафты выглядели в нем вареным шпинатом, а лучшие из людей -- уродами или казались стоящими кверху ногами и без животов! Лица искажались до того, что нельзя было и узнать их; случись же у кого на лице веснушка или родинка, она расплывалась во все лицо. Дьявола все это ужасно потешало. Добрая, благочестивая человеческая мысль отражалась в зеркале невообразимой гримасой, так что тролль не мог не хохотать, радуясь своей выдумке. Все ученики тролля -- у него была своя школа -- рассказывали о зеркале как о каком-то чуде.Теперь только, -- говорили они, -- можно увидеть весь мир и людей в их настоящем свете! И они бегали с зеркалом повсюду; скоро не осталось ни одной страны, ни одного человека, которые бы не отразились в нем в искаженном виде. Напоследок захотелось им добраться и до неба, чтобы посмеяться над ангелами и самим Творцом. Чем выше поднимались они, тем сильнее кривлялось и корчилось зеркало от гримас; они еле-еле удерживали его в руках. Но вот они поднялись еще, и вдруг зеркало так перекосило, что оно вырвалось у них из рук, полетело на землю и разбилось вдребезги. Миллионы, биллионы его осколков наделали, однако, еще больше бед, чем само зеркало. Некоторые из них были не больше песчинки, разлетелись по белу свету, попадали, случалось, людям в глаза и так там и оставались. Человек же с таким осколком в глазу начинал видеть все навыворот или замечать в каждой вещи одни лишь дурные ее стороны, ведь каждый осколок сохранял свойство, которым отличалось самое зеркало. Некоторым людям осколки попадали прямо в сердце, и это было хуже всего: сердце превращалась в кусок льда. Были между этими осколками и большие, такие, что их можно было вставить в оконные рамы, но уж в эти окна не стоило смотреть на своих добрых друзей. Наконец, были и такие осколки, которые пошли на очки, только беда была, если люди надевали их с целью смотреть на вещи и судить о них вернее! А злой тролль хохотал до колик: так приятно щекотал его успех его выдумки. Но по свету летало еще много осколков зеркала. Послушаем же!
МАЛЬЧИК И ДЕВОЧКА
Рассказ второй
В большом городе, где столько домов и людей, что не всем и каждому удается отгородить себе хоть маленькое местечко для садика, и где поэтому большинству жителей приходится довольствоваться комнатными цветами в горшках, жили двое бедных детей, но у них был садик побольше цветочного горшка. Они не были в родстве, но любили друг друга, как брат и сестра. Родители их жили в мансардах смежных домов. Кровли домов почти сходились, а под выступами кровель шло по водосточному желобу, приходившемуся как раз под окошком каждой мансарды. Стоило, таким образом, шагнуть из какого-нибудь окошка на желоб и можно было очутиться у окна соседей. У родителей было по большому деревянному ящику; в них росли коренья и небольшие кусты роз (в каждом по одному), осыпанные чудными цветами. Родителям пришло в голову поставить эти ящики поперек желобов -- таким образом, от одного окна к другому тянулись словно две цветочные рядки. Горох спускался из ящиков зелеными гирляндами, розовые кусты заглядывали в окна и сплетались ветвями; образовалось нечто вроде триумфальных ворот из зелени и цветов. Так как ящики были очень высоки и дети твердо знали, что им нельзя карабкаться на них, то родители часто позволяли мальчику с девочкой ходить друг к другу по крыше в гости и сидеть на скамеечке под розами. И что за веселые игры устраивались у них тут!
Зимою это удовольствие прекращалось: окна зачастую покрывались ледяными узорами. Но дети нагревали на печке медные монеты и прикладывали их к замерзшим стеклам -- сейчас же оттаивало чудесное кругленькое отверстие, а в него выглядывал веселый, ласковый глазок -- это смотрели каждый из своего окна мальчик и девочка: Кай и Герда. Летом они в один прыжок могли очутиться в гостях друг у друга, а зимою надо было сначала спуститься на много-много ступеней вниз, а затем подняться на столько же вверх. На дворе перепархивал снежок. -- Это роятся белые пчелки! -- сказала бабушка. -- А у них тоже есть королева? -- спросил мальчик; он знал, что у настоящих пчел есть такая. -- Есть! -- отвечала бабушка. -- Снежинки окружают ее густым роем, но она больше их всех и никогда не остается на земле -- вечно носится на черном облаке. Часто по ночам пролетает она по городским улицам и заглядывает в окошки; вот оттого-то они и покрываются ледяными узорами, словно цветами! -- Видели, видели! -- сказали дети и поверили, что все это сущая правда. -- А Снежная королева не может войти сюда? -- спросила девочка. -- Пусть-ка попробует! -- сказал мальчик. -- Я посажу ее на теплую печку, вот она и растает! Но бабушка погладила его по головке и завела разговор о другом. Вечером, когда Кай был уже дома и почти совсем разделся, собираясь лечь спать, он вскарабкался на стул у окна и поглядел в маленький оттаявший на оконном стекле кружочек. За окном порхали снежинки; одна из них, побольше, упала на край цветочного ящика и начала расти, расти, пока, наконец, не превратилась в женщину, укутанную в тончайший белый тюль, сотканный, казалось, из миллионов снежных звездочек. Она была так прелестна, так нежна -- вся из ослепительно-белого льда и все же живая! Глаза ее сверкали, как звезды, но в них не было ни теплоты, ни кротости. Она кивнула мальчику и поманила его рукой. Мальчуган испугался и спрыгнул со стула; мимо окна промелькнуло что-то похожее на большую птицу. На другой день был славный морозец, но затем сделалась оттепель, а там пришла и весна-красна. Солнышко светило, цветочные ящики опять были все в зелени, ласточки вили под крышей гнезда, окна растворили, и детям опять можно было сидеть в своем маленьком садике на крыше. Розы цвели все лето восхитительно. Девочка выучила псалом, в котором тоже говорилось о розах; девочка пела его мальчику, думая при этом о своих розах, и он подпевал ей: Уж розы в долинах цветут, Младенец-Христос с нами тут! Дети пели, взявшись за руки, целовали розы, смотрели на ясное солнышко и разговаривали с ним: им чудилось, что с него глядел на них сам младенец Христос. Что за чудное было лето и как хорошо было под кустами благоухающих роз, которые, казалось, должны были цвести вечно! Кай и Герда сидели и рассматривали книжку с картинками -- зверями и птицами; на больших башенных часах пробило пять. -- Ай! -- вскрикнул вдруг мальчик. -- Мне кольнуло прямо в сердце, и что-то попало в глаз! Девочка обвила ручонкой его шею, он мигал глазами, но ни в одном ничего не было видно. -- Должно быть, выскочило! -- сказал он. Но в том-то и дело, что нет. В сердце и в глаз ему попали два осколка дьявольского зеркала, в котором, как мы, конечно, помним, все великое и доброе казалось ничтожным и гадким, а злое и дурное отражалось еще ярче, дурные стороны каждой вещи выступали еще резче. Бедняжка Кай! Теперь сердце его должно было превратиться в кусок льда! Боль в глазу и в сердце уже прошла, но самые осколки в них остались. -- О чем же ты плачешь? -- спросил он Герду. -- У! Какая ты теперь безобразная! Мне совсем не больно! Фу! -- закричал он затем. -- Эту розу точит червь! А та совсем кривая! Какие гадкие розы! Не лучше ящиков, в которых торчат! И он, толкнув ящик ногою, вырвал две розы. -- Кай, что ты делаешь? -- закричала девочка, а он, увидя ее испуг, вырвал еще одну и убежал от миленькой маленькой Герды в свое окно. Приносила ли после того ему девочка книжку с картинками, он говорил, что эти картинки хороши только для грудных ребят; рассказывала ли что-нибудь бабушка, он придирался к словам. Да хоть бы одно это! А то он дошел до того, что стал передразнивать ее походку, надевать ее очки и подражать ее голосу! Выходило очень похоже и смешило людей. Скоро мальчик выучился передразнивать и всех соседей -- он отлично умел выставить напоказ все их странности и недостатки, и люди говорили: -- Что за голова у этого мальчугана! А причиной всему были осколки зеркала, что попали ему в глаз и в сердце. Потому-то он передразнивал даже миленькую маленькую Герду, которая любила его всем сердцем. И забавы его стали теперь совсем иными, такими мудреными. Раз зимою, когда перепархивал снежок, он явился с большим зажигательным стеклом и подставил под снег полу своей синей куртки. -- Погляди в стекло, Герда! -- сказал он. Каждая снежинка казалась под стеклом куда больше, чем была на самом деле, и походила на роскошный цветок или десятиугольную звезду. Чудо что такое! -- Видишь, как искусно сделано! -- сказал Кай. -- Это куда интереснее настоящих цветов! И какая точность! Ни единой неправильной линии! Ах, если бы они только не таяли! Немного спустя Кай явился в больших рукавицах, с санками за спиною, крикнул Герде в самое ухо: "Мне позволили покататься на большой площади с другими мальчиками!" -- и убежал. На площади каталось множество детей. Те, что были посмелее, привязывали свои санки к крестьянским саням и прокатывались таким образом довольно далеко. Веселье так и кипело. В самый разгар его на площади появились большие сани, выкрашенные в белый цвет. В них сидел человек, весь ушедший в белую меховую шубу и такую же шапку. Сани объехали вокруг площади два раза; Кай живо привязал к ним свои санки и покатился. Большие сани понеслись быстрее и затем свернули с площади в переулок. Сидевший в них человек обернулся и дружески кивнул Каю, точно знакомому. Кай несколько раз порывался отвязать свои санки, но человек в шубе кивал ему, и он продолжал ехать. Вот они выехали за городские ворота. Снег повалил вдруг хлопьями, стемнело так, что кругом не было видно ни зги. Мальчик поспешил отпустить веревку, которою зацепился за большие сани, но санки его точно приросли к большим саням и продолжали нестись вихрем. Кай громко закричал -- никто не услышал его! Снег валил, санки мчались, ныряя в сугробах, прыгая через изгороди и канавы. Кай весь дрожал, хотел прочесть "Отче наш", но в уме у него вертелась одна таблица умножения. Снежные хлопья все росли и обратились под конец в больших белых куриц. Вдруг они разлетелись в стороны, большие сани остановились, и сидевший в них человек встал. Это была высокая, стройная, ослепительно белая женщина -- Снежная королева; и шуба, и шапка на ней были из снега. -- Славно проехались! -- сказала она. -- Но ты совсем замерз. Полезай ко мне в шубу! И, посадив мальчика к себе в сани, она завернула его в свою шубу; Кай словно опустился в снежный сугроб. -- Все еще мерзнешь? -- спросила она и поцеловала его в лоб. У! Поцелуй ее был холоднее льда, пронизал его холодом насквозь и дошел до самого сердца, а оно и без того уже было наполовину ледяным. Одну минуту Каю казалось, что вот-вот он умрет, но, напротив, стало легче, он даже совсем перестал зябнуть. -- Мои санки! Не забудь моих санок! -- спохватился он прежде всего о санках. И санки были привязаны на спину одной из белых куриц, которая полетела с ними за большими санями. Снежная королева поцеловала Кая еще раз, и он позабыл и Герду, и бабушку, и всех домашних. -- Больше я не буду целовать тебя! -- сказала она. -- А не то зацелую до смерти! Кай взглянул на нее -- она была так хороша! Более умного, прелестного лица он не мог себе и представить. Теперь она не казалась ему ледяною, как в тот раз, когда сидела за окном и кивала ему головой; теперь она казалась ему совершенством. Он совсем не боялся ее и рассказал ей, что знает все четыре действия арифметики, да еще с дробями, знает, сколько в каждой стране квадратных миль и жителей, а она только улыбалась в ответ. И тогда ему показалось, что он и в самом деле знает мало, и он устремил взор в бесконечное воздушное пространство. В тот же миг Снежная королева взвилась с ним на темное свинцовое облако, и они понеслись. Буря выла и стонала, словно распевала старинные песни; они летели над лесами и озерами, над морями и твердой землей; под ними дули холодные ветры, выли волки, сверкал снег, летали с криком черные вороны, а над ними сиял большой ясный месяц. На него смотрел Кай всю долгую-долгую зимнюю ночь -- днем он спал у ног Снежной королевы.
ЦВЕТНИК ЖЕНЩИНЫ, УМЕВШЕЙ КОЛДОВАТЬ
Рассказ третий
А что же было с Гердой, когда Кай не вернулся? И куда он девался? Никто не знал этого, никто не мог сообщить о нем ничего. Мальчики рассказали только, что видели, как он привязал свои санки к большим великолепным саням, которые потом свернули в переулок и выехали за городские ворота. Никто не знал, куда он девался. Много было пролито о нем слез; горько и долго плакала Герда. Наконец порешили, что он умер, утонул в реке, протекавшей за городом. Долго тянулись мрачные зимние дни. Но вот настала весна, выглянуло солнышко. -- Кай умер и больше не вернется! -- сказала Герда. -- Не верю! -- отвечал солнечный свет. -- Он умер и больше не вернется! -- повторила она ласточкам. -- Не верим! -- ответили они. Под конец и сама Герда перестала этому верить. -- Надену-ка я свои новые красные башмачки: Кай ни разу еще не видал их, -- сказала она однажды утром, -- да пойду к реке спросить про него. Было еще очень рано; она поцеловала спящую бабушку, надела красные башмачки и побежала одна-одинешенька за город, прямо к реке. -- Правда, что ты взяла моего названого братца? Я подарю тебе свои красные башмачки, если ты отдашь мне его назад! И девочке почудилось, что волны как-то странно кивают ей; тогда она сняла свои красные башмачки, первую свою драгоценность, и бросила их в реку. Но они упали как раз у берега, и волны сейчас же вынесли их на сушу -- река как будто не хотела брать у девочки лучшую ее драгоценность, так как не могла вернуть ей Кая. Девочка же подумала, что бросила башмачки не очень далеко, влезла в лодку, качавшуюся в тростнике, стала на самый краешек кормы и опять бросила башмаки в воду. Лодка не была привязана и оттолкнулась от берега. Девочка хотела поскорее выпрыгнуть на сушу, но, пока пробиралась с кормы на нос, лодка уже отошла от берега на целый аршин и быстро понеслась по течению. Герда ужасно испугалась и принялась плакать и кричать, но никто, кроме воробьев, не слышал ее криков; воробьи же не могли перенести ее на сушу и только летели за ней вдоль берега да щебетали, словно желая ее утешить: "Мы здесь! Мы здесь!"
Лодку уносило все дальше; Герда сидела смирно, в одних чулках; красные башмачки ее плыли за лодкой, но не могли догнать ее. Берега реки были очень красивы -- повсюду виднелись чудеснейшие цветы, высокие раскидистые деревья, луга, на которых паслись овцы и коровы, но нигде не было видно ни души человеческой. "Может быть, река несет меня к Каю!" -- подумала Герда, повеселела, встала на ноги и долго-долго любовалась красивыми зелеными берегами. Но вот она приплыла к большому вишневому саду, в котором приютился домик с цветными стеклами в окошках и соломенной крышей. У дверей стояли два деревянных солдата и отдавали ружьями честь всем, кто проплывал мимо. Герда закричала им: она приняла их за живых, но они, понятно, не ответили ей. Вот она подплыла к ним еще ближе, лодка подошла чуть не к самому берегу, и девочка закричала еще громче. Из домика вышла, опираясь на клюку, старая-престарая старушка в большой соломенной шляпе, расписанной чудесными цветами. -- Ах ты, бедная крошка! -- сказала старушка. -- Как это ты попала на такую большую, быструю реку да забралась так далеко? С этими словами старушка вошла в воду, зацепила лодку своею клюкой, притянула ее к берегу и высадила Герду. Герда была рада-радешенька, что очутилась наконец на суше, хоть и побаивалась чужой старухи. -- Ну, пойдем, да расскажи мне, кто ты и как сюда попала? -- сказала старушка. Герда стала рассказывать ей обо всем, а старушка покачивала головой и повторяла: "Гм! гм!" Но вот девочка кончила и спросила старуху, не видала ли она Кая. Та ответила, что он еще не проходил тут, но, верно, пройдет, так что девочке пока не о чем горевать -- пусть лучше попробует вишен да полюбуется цветами, что растут в саду: они красивее нарисованных в любой книжке с картинками и все умеют рассказывать сказки! Тут старушка взяла Герду за руку, увела к себе в домик и заперла дверь на ключ. Окна были высоко от пола и все из разноцветных -- красных, голубых и желтых -- стеклышек; сообразно этому и сама комната была освещена каким-то удивительно ярким, радужным светом. На столе стояла корзинка с чудесными вишнями, и Герда могла есть их сколько душе угодно; пока же она ела, старушка расчесывала ей волосы золотым гребешком. Волосы вились кудрями и окружали свеженькое круглое, словно роза, личико девочки золотым сиянием. -- Давно мне хотелось иметь такую миленькую девочку! -- сказала старушка. -- Вот увидишь, как ладно мы заживем с тобою! И она продолжала расчесывать кудри девочки, и чем дольше чесала, тем больше Герда забывала своего названого братца Кая: старушка умела колдовать. Она не была злою колдуньей и колдовала только изредка, для своего удовольствия; теперь же ей очень захотелось оставить у себя Герду. И вот она пошла в сад, дотронулась своей клюкой до всех розовых кустов, и те, как стояли в полном цвету, так все и ушли глубоко-глубоко в землю, и следа от них не осталось. Старушка боялась, что Герда, при виде роз, вспомнит о своих, а там и о Кае, да и убежит от нее. Сделав свое дело, старушка повела Герду в цветник. У девочки глаза разбежались: тут были цветы всех родов и всех времен года. Что за красота, что за благоухание! Во всем свете не сыскать было книжки с картинками пестрее, красивее этого цветника. Герда прыгала от радости и играла среди цветов, пока солнце не село за высокими вишневыми деревьями. Тогда ее уложили в чудесную постельку с красными шелковыми перинками, набитыми голубыми фиалками; девочка заснула, и ей снились такие сны, какие видит разве королева в день своей свадьбы. На другой день Герде опять позволили играть на солнышке. Так прошло много дней. Герда знала каждый цветочек в саду, но, как ни много их было, ей все-таки казалось, что какого-то недостает, только какого же? Раз она сидела и рассматривала соломенную шляпу старушки, расписанную цветами; самым красивым из них была как раз роза -- старушка забыла ее стереть. Вот что значит рассеянность! -- Как! Тут нет роз? -- сказала Герда и сейчас же побежала искать их по всему саду -- нет ни одной! Тогда девочка опустилась на землю и заплакала. Теплые слезы упали как раз на то место, где стоял прежде один из розовых кустов, и, как только они смочили землю, куст мгновенно вырос из нее, такой же свежий, цветущий, как прежде. Герда обвила его ручонками, принялась целовать розы и вспомнила о тех чудных розах, что цвели у нее дома, а вместе с тем и о Кае. -- Как же я замешкалась! -- сказала девочка. -- Мне ведь надо искать Кая!.. Не знаете ли вы, где он? -- спросила она у роз. -- Верите ли вы тому, что он умер и не вернется больше? -- Он не умер! -- сказали розы. -- Мы же были под землею, где все умершие, но Кая меж ними не было. -- Спасибо вам! -- сказала Герда и пошла к другим цветам, заглядывала в их чашечки и спрашивала: "Не знаете ли вы, где Кай?" Но каждый цветок грелся на солнышке и думал только о собственной своей сказке или истории; их наслушалась Герда много, но ни один из цветов не сказал ни слова о Кае. Что же рассказала ей огненная лилия? -- Слышишь, как бьет барабан? Бум! бум! Звуки очень однообразны: бум! бум! Слушай же заунывное пение женщин! Слушай крики жрецов!.. В длинном красном одеянии стоит на костре индусская вдова. Пламя охватывает ее и тело ее умершего мужа, но она думает о нем живом -- о нем, чьи взоры жгли ее сердце сильнее пламени, которое сейчас испепелит ее тело. Разве пламя сердца может погаснуть в пламени костра? -- Ничего не понимаю! -- сказала Герда. -- Это моя сказка! -- отвечала огненная лилия. Что рассказал вьюнок? -- Узкая горная тропинка ведет к гордо возвышающемуся на скале старинному рыцарскому замку. Старые кирпичные стены густо увиты плющом. Листья его цепляются за балкон, а на балконе стоит прелестная девушка; она перевесилась через перила и смотрит на дорогу. Девушка свежее розы, воздушнее колеблемого ветром цветка яблони. Как шелестит ее шелковое платье! Неужели же он не придет? -- Ты говоришь про Кая? -- спросила Герда. -- Я рассказываю свою сказку, свои грезы! -- отвечал вьюнок. Что рассказал крошка подснежник? -- Между деревьями качается длинная доска -- это качели. На доске сидят две миленькие девочки; платьица на них белые как снег, а на шляпах развеваются длинные зеленые шелковые ленты. Братишка, постарше их, стоит позади сестер, держась за веревки сгибами локтей; в руках же у него: в одной -- маленькая чашечка с мыльной водой, в другой -- глиняная трубочка. Он пускает пузыри, доска качается, пузыри разлетаются по воздуху, переливаясь на солнце всеми цветами радуги. Вот один повис на конце трубочки и колышется от дуновения ветра. Черненькая собачонка, легкая, как мыльный пузырь, встает на задние лапки, а передние кладет на доску, но доска взлетает кверху, собачонка падает, тяфкает и сердится. Дети поддразнивают ее, пузыри лопаются... Качающаяся доска, разлетающаяся по воздуху пена -- вот моя песенка! -- Она, может быть, и хороша, да ты говоришь все это таким печальным тоном! И опять ни слова о Кае! Что скажут гиацинты? -- Жили-были три стройные воздушные красавицы сестрицы. На одной платье было красное, на другой -- голубое, на третьей -- совсем белое. Рука об руку танцевали они при ясном лунном свете у тихого озера. То не были эльфы, но настоящие девушки. В воздухе разлился сладкий аромат, и девушки скрылись в лесу. Вот аромат стал еще сильнее, еще слаще -- из чащи леса выплыли три гроба; в них лежали красавицы сестрицы, а вокруг них порхали, словно живые огоньки, светящиеся жучки. Спят ли девушки или умерли? Аромат цветов говорит, что умерли. Вечерний колокол звонит по усопшим! -- Вы навели на меня грусть! -- сказала Герда. -- Ваши колокольчики тоже пахнут так сильно!.. Теперь у меня из головы не идут умершие девушки! Ах, неужели и Кай умер? Но розы были под землей и говорят, что его нет там! -- Динг-данг! -- зазвенели колокольчики гиацинтов. -- Мы звоним не над Каем! Мы и не знаем его! Мы звоним свою собственную песенку; другой мы не знаем! И Герда пошла к золотому одуванчику, сиявшему в блестящей зеленой траве. -- Ты, маленькое ясное солнышко! -- сказала ему Герда. -- Скажи, не знаешь ли ты, где мне искать моего названого братца? Одуванчик засиял еще ярче и взглянул на девочку. Какую же песенку спел он ей? Увы! И в этой песенке ни слова не говорилось о Кае! -- Ранняя весна, на маленький дворик приветливо светит ясное Божье солнышко. Ласточки вьются возле белой стены, примыкающей ко двору соседей. Из зеленой травки выглядывают первые желтенькие цветочки, сверкающие на солнышке, словно золотые. На двор вышла посидеть старушка бабушка; вот пришла из гостей ее внучка, бедная служанка, и крепко целует старушку. Поцелуй девушки дороже золота -- он идет прямо от сердца. Золото на ее губах, золото в сердечке, золото и на небе в утренний час! Вот и все! -- сказал одуванчик. -- Бедная моя бабушка! -- вздохнула Герда. -- Как она скучает обо мне, как горюет! Не меньше, чем горевала о Кае! Но я скоро вернусь и приведу его с собой. Нечего больше и расспрашивать цветы: у них ничего не добьешься, они знают только свои песенки! И она подвязала юбочку повыше, чтобы удобнее было бежать, но когда хотела перепрыгнуть через желтую лилию, та хлестнула ее по ногам. Герда остановилась, посмотрела на длинный цветок и спросила: -- Ты, может быть, знаешь что-нибудь? И она наклонилась к нему, ожидая ответа. Что же сказала желтая лилия? -- Я вижу себя самое! Я вижу себя самое! О, как я благоухаю!.. Высоко-высоко в маленькой каморке, под самой крышей, стоит полуодетая танцовщица. Она то балансирует на одной ножке, то опять твердо стоит на обеих и попирает ими весь свет, ведь она -- обман глаз. Вот она льет из чайника воду на какой-то белый кусок материи, который держит в руках. Это ее корсаж. Чистота -- лучшая красота! Белая юбочка висит на гвозде, вбитом в стену; юбка тоже выстирана водою из чайника и высушена на крыше! Вот девушка одевается и повязывает на шею ярко-желтый платочек, еще резче оттеняющий белизну платьица. Опять одна ножка взвивается в воздух! Гляди, как прямо она стоит на другой, точно цветок на своем стебельке! Я вижу самое себя, я вижу самое себя! -- Да мне мало до этого дела! -- сказала Герда. -- Нечего мне об этом и рассказывать! И она побежала из сада. Дверь была заперта лишь на задвижку; Герда дернула ржавый засов, он поддался, дверь отворилась, и девочка так босоножкой и пустилась бежать по дороге! Раза три оглядывалась она назад, но никто не гнался за нею. Наконец она устала, присела на камень и огляделась кругом: лето уже прошло, на дворе стояла поздняя осень, а в чудесном саду старушки, где вечно сияло солнышко и цвели цветы всех времен года, этого и не было заметно! -- Господи! Как же я замешкалась! Ведь уж осень на дворе! Тут не до отдыха! -- сказала Герда и опять пустилась в путь. Ах, как болели ее бедные, усталые ножки! Как холодно, сыро было в воздухе! Листья на ивах совсем пожелтели, туман оседал на них крупными каплями и стекал на землю; листья так и сыпались. Один терновник стоял весь покрытый вяжущими, терпкими ягодами. Каким серым, унылым глядел весь белый свет!
ПРИНЦ И ПРИНЦЕССА
Рассказ четвертый
Пришлось Герде опять присесть отдохнуть. На снегу прямо перед ней прыгал большой ворон; он долго-долго смотрел на девочку, кивая ей головою, и наконец заговорил: -- Кар-кар! Здррравствуй! Чище этого он выговаривать по-человечески не мог, но, видимо, желал девочке добра и спросил ее, куда это она бредет по белу свету одна-одинешенька? Слова "одна-одинешенька" Герда поняла отлично и сразу почувствовала все их значение. Рассказав ворону всю свою жизнь, девочка спросила, не видал ли он Кая? Ворон задумчиво покачал головою и сказал: -- Может быть, может быть! -- Как? Правда? -- воскликнула девочка и чуть не задушила ворона поцелуями. -- Потише, потише! -- сказал ворон. -- Я думаю, что это был твой Кай! Но теперь он, верно, забыл тебя со своей принцессой! -- Разве он живет у принцессы? -- спросила Герда. -- А вот послушай! -- сказал ворон. -- Только мне ужасно трудно говорить по-вашему! Вот если бы ты понимала по-вороньи, я рассказал бы тебе обо всем куда лучше. -- Нет, этому меня не учили! -- сказала Герда. -- Бабушка, та понимает! Хорошо бы и мне уметь! -- Ну ничего! -- сказал ворон. -- Расскажу, как сумею, хоть и плохо. И он рассказал обо всем, что только сам знал. -- В королевстве, где мы с тобой находимся, есть принцесса, такая умница, что и сказать нельзя! Она прочла все газеты в свете и уж позабыла все, что прочла, -- вот какая умница! Раз как-то сидела она на троне, -- а веселья-то в этом немного, как говорят люди, -- и напевала песенку: "Отчего ж бы мне не выйти замуж?" "А ведь и в самом деле!" -- подумала она, и ей захотелось замуж. Но в мужья она хотела выбрать себе такого человека, который бы сумел отвечать, когда с ним заговорят, а не такого, что умел бы только важничать: это так скучно! И вот созвали барабанным боем всех придворных дам и объявили им волю принцессы. Все они были очень довольны и сказали: "Вот это нам нравится! Мы и сами недавно об этом думали!" Все это истинная правда! -- прибавил ворон. -- У меня при дворе есть невеста, она ручная, -- от нее-то я и знаю все это. Невестою его была ворона. -- На другой день все газеты вышли с каймой из сердец и с вензелями принцессы. В газетах было объявлено, что каждый молодой человек приятной наружности может явиться во дворец и побеседовать с принцессой; того же, кто будет держать себя вполне свободно, как дома, и окажется всех красноречивее, принцесса изберет себе в мужья! Да, да! -- повторил ворон. -- Все это так же верно, как то, что я сижу здесь перед тобою! Народ повалил во дворец валом, пошла давка и толкотня, но толку не вышло никакого ни в первый, ни во второй день. На улице все женихи говорили отлично, но стоило им перешагнуть дворцовый порог, увидеть гвардию, всю в серебре, а лакеев в золоте и вступить в огромные, залитые светом залы, как их брала оторопь. Подступят к трону, где сидит принцесса, да и повторяют только ее же последние слова, а ей вовсе не этого было нужно! Право, их всех точно опаивали дурманом! А выйдя за ворота, они опять обретали дар слова. От самых ворот до дверей дворца тянулся длинный-длинный хвост женихов. Я сам был там и видел! Женихам хотелось есть и пить, но из дворца им не давали даже стакана воды. Правда, кто был поумнее, запасся бутербродами, но запасливые уж не делились с соседями, думая про себя: "Пусть себе поголодают, отощают -- принцесса и не возьмет их!" -- Ну, а Кай-то, Кай? -- спросила Герда. -- Когда же он явился? И он пришел свататься? -- Постой! Постой! Теперь мы как раз дошли и до него! На третий день явился небольшой человечек, ни в карете, ни верхом, а просто пешком, и прямо вошел во дворец. Глаза его блестели, как твои; волосы у него были длинные, но одет он был бедно. -- Это Кай! -- обрадовалась Герда. -- Так я нашла его! -- И она захлопала в ладоши. -- За спиной у него была котомка! -- продолжал ворон. -- Нет, это, верно, были его саночки! -- сказала Герда. -- Он ушел из дома с санками! -- Очень возможно! -- сказал ворон. -- Я не разглядел хорошенько. Так вот, моя невеста рассказывала мне, что, войдя в дворцовые ворота и увидав гвардию в серебре, а на лестницах лакеев в золоте, он ни капельки не смутился, кивнул головою и сказал: "Скучненько, должно быть, стоять тут на лестнице, я лучше войду в комнаты!" Залы все были залиты светом; вельможи расхаживали без сапог, разнося золотые блюда: торжественнее уж нельзя было! А его сапоги так и скрипели, но он и этим не смущался. -- Это, наверно, Кай! -- воскликнула Герда. -- Я знаю, что на нем были новые сапоги! Я сама слышала, как они скрипели, когда он приходил к бабушке! -- Да, они таки скрипели порядком! -- продолжал ворон. -- Но он смело подошел к принцессе; она сидела на жемчужине величиною с веретено, а кругом стояли придворные дамы и кавалеры со своими горничными, служанками горничных, камердинерами, слугами камердинеров и прислужником камердинерских слуг. Чем дальше кто стоял от принцессы и ближе к дверям, тем важнее, надменнее держал себя. На прислужника камердинерских слуг, стоявшего в самых дверях, нельзя было и взглянуть без страха -- такой он был важный! -- Вот страх-то! -- сказала Герда. -- А Кай все-таки женился на принцессе? -- Не будь я вороном, я бы сам женился на ней, хоть я и помолвлен. Он вступил с принцессой в беседу и говорил так же хорошо, как я, когда говорю по-вороньи, -- так, по крайней мере, сказала мне моя невеста. Держался он вообще очень свободно и мило и заявил, что пришел не свататься, а только послушать умные речи принцессы. Ну и вот, она ему понравилась, он ей тоже! -- Да, да, это Кай! -- сказала Герда. -- Он ведь такой умный! Он знал все четыре действия арифметики, да еще с дробями! Ах, проводи же меня во дворец! -- Легко сказать, -- отвечал ворон, -- да как это сделать? Постой, я поговорю с моею невестой -- она что-нибудь придумает и посоветует нам. Ты думаешь, что тебя вот так прямо и впустят во дворец? Как же, не очень-то впускают таких девочек! -- Меня впустят! -- сказала Герда. -- Только бы Кай услышал, что я тут, сейчас бы прибежал за мною! -- Подожди меня тут у решетки! -- сказал ворон, тряхнул головой и улетел. Вернулся он уже совсем под вечер и закаркал: -- Кар, кар! Моя невеста шлет тебе тысячу поклонов и вот этот маленький хлебец. Она стащила его в кухне -- там их много, а ты, верно, голодна!.. Ну, во дворец тебе не попасть: ты ведь босая -- гвардия в серебре и лакеи в золоте ни за что не пропустят тебя. Но не плачь, ты все-таки попадешь туда. Невеста моя знает, как пройти в спальню принцессы с черного хода, и знает, где достать ключ. И вот они вошли в сад, пошли по длинным аллеям, усыпанным пожелтевшими осенними листьями, и, когда все огоньки в дворцовых окнах погасли один за другим, ворон провел девочку в маленькую полуотворенную дверцу. О, как билось сердечко Герды от страха и радостного нетерпения! Она точно собиралась сделать что-то дурное, а ведь она только хотела узнать, не здесь ли ее Кай! Да, да, он, верно, здесь! Она так живо представляла себе его умные глаза, длинные волосы, улыбку... Как он улыбался ей, когда они, бывало, сидели рядышком под кустами роз! А как обрадуется он теперь, когда увидит ее, услышит, на какой длинный путь решилась она ради него, узнает, как горевали о нем все домашние! Ах, она была просто вне себя от страха и радости. Но вот они и на площадке лестницы; на шкафу горела лампочка, а на полу сидела ручная ворона и осматривалась по сторонам. Герда присела и поклонилась, как учила ее бабушка. -- Мой жених рассказывал мне о вас столько хорошего, барышня! -- сказала ручная ворона. -- "Повесть вашей жизни", как это принято выражаться, также очень трогательна! Не угодно ли вам взять лампу, а я пойду вперед. Мы пойдем прямою дорогой -- тут мы никого не встретим! -- А мне кажется, кто-то идет за нами! -- сказала Герда, и в ту же минуту мимо нее с легким шумом промчались какие-то тени: лошади с развевающимися гривами и тонкими ногами, охотники, дамы и кавалеры верхом. -- Это сны! -- сказала ручная ворона. -- Они являются унести мысли высоких особ на охоту. Тем лучше для нас: удобнее будет рассмотреть спящих! Надеюсь, однако, что, войдя в честь, вы покажете, что у вас благодарное сердце! -- Есть о чем тут и говорить! Само собою разумеется! -- сказал лесной ворон. Тут они вошли в первую залу, всю обтянутую розовым атласом, затканным цветами. Мимо девочки опять пронеслись сны, но так быстро, что она не успела и рассмотреть всадников. Одна зала была великолепнее другой -- просто оторопь брала. Наконец они дошли до спальни: потолок напоминал верхушку огромной пальмы с драгоценными хрустальными листьями; с середины его спускался толстый золотой стебель, на котором висели две кровати в виде лилий. Одна была белая, в ней спала принцесса, другая -- красная, и в ней Герда надеялась найти Кая. Девочка слегка отогнула один из красных лепестков и увидала темно-русый затылок. Это Кай! Она громко назвала его по имени и поднесла лампу к самому его лицу. Сны с шумом умчались прочь; принц проснулся и повернул голову... Ах, это был не Кай! Принц походил на него только с затылка, но был так же молод и красив. Из белой лилии выглянула принцесса и спросила, что случилось. Герда заплакала и рассказала всю свою историю, упомянув и о том, что сделали для нее вороны... -- Ах ты, бедняжка! -- сказали принц и принцесса, похвалили ворон, объявили, что ничуть не гневаются на них -- только пусть они не делают этого впредь, -- и захотели даже наградить их. -- Хотите быть вольными птицами? -- спросила принцесса. -- Или желаете занять должность придворных ворон на полном содержании из кухонных остатков? Ворон с вороной поклонились и попросили должности при дворе -- они подумали о старости -- и сказали: -- Хорошо иметь верный кусок хлеба на старости лет! Принц встал и уступил свою постель Герде; больше он пока ничего не мог для нее сделать. А она сложила ручонки и подумала: "Как добры все люди и животные!" -- закрыла глазки и сладко заснула. Сны опять прилетели в спальню, но теперь они были похожи на Божьих ангелов и везли на маленьких саночках Кая, который кивал Герде головою. Увы! Все это было лишь во сне и исчезло, как только девочка проснулась.
На другой день ее одели с ног до головы в шелк и бархат и позволили ей оставаться во дворце, сколько она пожелает. Девочка могла жить да поживать тут припеваючи, но она прогостила всего несколько дней и стала просить, чтобы ей дали повозку с лошадью и пару башмаков, -- она опять хотела пуститься разыскивать по белу свету своего названого братца. Ей дали и башмаки, и муфту, и чудесное платье, а когда она простилась со всеми, к воротам подъехала золотая карета с сияющими, как звезды, гербами принца и принцессы; у кучера, лакеев и форейторов -- ей дали и форейторов -- красовались на головах маленькие золотые короны. Принц и принцесса сами усадили Герду в карету и пожелали ей счастливого пути. Лесной ворон, который уже успел жениться, провожал девочку первые три мили и сидел в карете рядом с нею -- он не мог ехать к лошадям спиною. Ручная ворона сидела на воротах и хлопала крыльями. Она не ехала провожать Герду, потому что страдала головными болями с тех пор, как получила должность при дворе и слишком много ела. Карета битком была набита сахарными крендельками, а ящик под сиденьем -- фруктами и пряниками. -- Прощай! Прощай! -- закричали принц и принцесса. Герда заплакала, ворона тоже. Так проехали они первые три мили. Тут простился с девочкой и ворон. Тяжелое было расставанье! Ворон взлетел на дерево и махал черными крыльями до тех пор, пока карета, сиявшая, как солнце, не скрылась из виду.
МАЛЕНЬКАЯ РАЗБОЙНИЦА
Рассказ пятый
Вот Герда въехала в темный лес, но карета блестела, как солнце, и сразу бросилась в глаза разбойникам. Они не выдержали и налетели на нее с криками: "Золото! Золото!" -- схватили лошадей под уздцы, убили маленьких жокеев, кучера и слуг и вытащили из кареты Герду. -- Ишь какая славненькая, жирненькая! Орешками откормлена! -- сказала старуха разбойница с длинной жесткой бородой и мохнатыми нависшими бровями. -- Жирненькая, что твой барашек! Ну-ка, какова на вкус будет? И она вытащила острый сверкающий нож. Вот ужас! -- Аи! -- закричала она вдруг: ее укусила за ухо ее собственная дочка, которая сидела у нее за спиной и была такая необузданная и своевольная, что любо! -- Ах ты, дрянная девчонка! -- закричала мать, но убить Герду не успела. -- Она будет играть со мной! -- сказала маленькая разбойница. -- Она отдаст мне свою муфту, свое хорошенькое платьице и будет спать со мной в моей постельке. И девочка опять так укусила мать, что та подпрыгнула и завертелась на одном месте. Разбойники захохотали: -- Ишь как скачет со своей девчонкой! -- Я хочу сесть в карету! -- закричала маленькая разбойница и настояла на своем: она была ужасно избалована и упряма. Они уселись с Гердой в карету и помчались по пням и по кочкам в чащу леса. Маленькая разбойница была ростом с Герду, но сильнее, шире в плечах и гораздо смуглее. Глаза у нее были совсем черные, но какие-то печальные. Она обняла Герду и сказала: -- Они тебя не убьют, пока я не рассержусь на тебя! Ты, верно, принцесса? -- Нет! -- отвечала девочка и рассказала, что пришлось ей испытать и как она любит Кая. Маленькая разбойница серьезно поглядела на нее, слегка кивнула головой и сказала: -- Они тебя не убьют, даже если я рассержусь на тебя, -- я лучше сама убью тебя! И она отерла слезы Герде, а потом спрятала обе руки в ее хорошенькую, мягкую и теплую муфточку. Вот карета остановилась; они въехали во двор разбойничьего замка. Он весь был в огромных трещинах; из них вылетали вороны и вороны; откуда-то выскочили огромные бульдоги и смотрели так свирепо, точно хотели всех съесть, но лаять не лаяли -- это было запрещено. Посреди огромной залы с полуразвалившимися, покрытыми копотью стенами и каменным полом пылал огонь; дым поднимался к потолку и сам должен был искать себе выход; над огнем кипел в огромном котле суп, а на вертелах жарились зайцы и кролики. -- Ты будешь спать вместе со мной вот тут, возле моего маленького зверинца! -- сказала Герде маленькая разбойница. Девочек накормили, напоили, и они ушли в свой угол, где была постлана солома, накрытая коврами. Повыше сидело на жердочках больше сотни голубей; все они, казалось, спали, но, когда девочки подошли, слегка зашевелились. -- Все мои! -- сказала маленькая разбойница, схватила одного голубя за ноги и так тряхнула его, что тот забил крыльями. -- На, поцелуй его! -- крикнула она, ткнув голубя Герде прямо в лицо. -- А вот тут сидят лесные плутишки! -- продолжала она, указывая на двух голубей, сидевших в небольшом углублении в стене, за деревянною решеткой. -- Эти двое -- лесные плутишки! Их надо держать взаперти, не то живо улетят! А вот и мой милый старичина бяшка! -- И девочка потянула за рога привязанного к стене северного оленя в блестящем медном ошейнике. -- Его тоже нужно держать на привязи, иначе удерет! Каждый вечер я щекочу его под шеей своим острым ножом -- он смерть этого боится! С этими словами маленькая разбойница вытащила из расщелины в стене длинный нож и провела им по шее оленя. Бедное животное забрыкалось, а девочка захохотала и потащила Герду к постели. -- Разве ты спишь с ножом? -- спросила ее Герда, покосившись на острый нож. -- Всегда! -- отвечала маленькая разбойница. -- Как знать, что может случиться! Но расскажи мне еще раз о Кае и о том, как ты пустилась странствовать по белу свету! Герда рассказала. Лесные голуби в клетке тихо ворковали; другие голуби уже спали; маленькая разбойница обвила одною рукой шею Герды -- в другой у нее был нож -- и захрапела, но Герда не могла сомкнуть глаз, не зная, убьют ее или оставят в живых. Разбойники сидели вокруг огня, пели песни и пили, а старуха разбойница кувыркалась. Страшно было глядеть на это бедной девочке. Вдруг лесные голуби проворковали: -- Курр! Курр! Мы видели Кая! Белая курица несла на спине его санки, а он сидел в санях Снежной королевы. Они летели над лесом, когда мы, птенчики, еще лежали в гнезде; она дохнула на нас, и все умерли, кроме нас двоих! Курр! Курр! -- Что вы говорите! -- воскликнула Герда. -- Куда же полетела Снежная королева? Знаете? -- Она полетела, наверно, в Лапландию, ведь там вечный снег и лед! Спроси у северного оленя, что стоит тут на привязи! -- Да, там вечный снег и лед: чудо как хорошо! -- сказал северный олень. -- Там прыгаешь себе на воле по огромным блестящим ледяным равнинам! Там раскинут летний шатер Снежной королевы, а постоянные ее чертоги у Северного полюса, на острове Шпицбергене! -- О Кай, мой милый Кай! -- вздохнула Герда. -- Лежи же смирно! -- сказала маленькая разбойница. -- Не то я пырну тебя ножом! Утром Герда рассказала ей, что слышала от лесных голубей. Маленькая разбойница серьезно посмотрела на Герду, кивнула головой и сказала: -- Ну, так и быть!.. А ты знаешь, где Лапландия? -- спросила она затем у северного оленя. -- Кому же и знать, как не мне! -- отвечал олень, и глаза его заблестели. -- Там я родился и вырос, там прыгал по снежным равнинам! -- Так слушай! -- сказала Герде маленькая разбойница. -- Видишь, все наши ушли; дома одна мать; немного погодя она хлебнет из большой бутылки и вздремнет -- тогда я кое-что сделаю для тебя! Тут девочка вскочила с постели, обняла мать, дернула ее за бороду и сказала: -- Здравствуй, мой миленький козлик! А мать надавала ей по носу щелчков, так что нос у девочки покраснел и посинел, но все это делалось любя. Потом, когда старуха хлебнула из своей бутылки и захрапела, маленькая разбойница подошла к северному оленю и сказала: -- Еще долго-долго можно было бы потешаться над тобой! Уж больно ты бываешь уморительным, когда тебя щекочут острым ножом! Ну, да так и быть! Я отвяжу тебя и выпущу на волю. Ты можешь убежать в свою Лапландию, но должен за это отнести ко дворцу Снежной королевы вот эту девочку -- там ее названый братец. Ты, конечно, слышал, что она рассказывала? Она говорила довольно громко, а у тебя вечно ушки на макушке Северный олень подпрыгнул от радости. Маленькая разбойница подсадила на него Герду, крепко привязала ее ради осторожности и подсунула под нее мягкую подушечку, чтобы ей удобнее было сидеть. -- Так и быть, -- сказала она затем, -- возьми назад свои меховые сапожки -- будет ведь холодно! А муфту уж я оставлю себе, больно она хороша! Но мерзнуть я тебе не дам: вот огромные матушкины рукавицы, они дойдут тебе до самых локтей! Сунь в них руки! Ну вот, теперь руками ты похожа на мою безобразную матушку! Герда плакала от радости. -- Терпеть не могу, когда хнычут! -- сказала маленькая разбойница. -- Теперь тебе надо смотреть весело! Вот тебе еще два хлеба и окорок! Что? Небось не будешь голодать! И то и другое было привязано к оленю. Затем маленькая разбойница отворила дверь, заманила собак в дом, перерезала своим острым ножом веревку, которою был привязан олень, и сказала ему: -- Ну, живо! Да береги, смотри, девочку. Герда протянула маленькой разбойнице обе руки в огромных рукавицах и попрощалась с нею. Северный олень пустился во всю прыть через пни и кочки, по лесу, по болотам и степям. Волки выли, вороны каркали, а небо вдруг зафукало и выбросило столбы огня. -- Вот мое родное северное сияние! -- сказал олень. -- Гляди, как горит! И он побежал дальше, не останавливаясь ни днем ни ночью. Хлебы были съедены, ветчина тоже, и вот Герда очутилась в Лапландии.ЛАПЛАНДКА И ФИННКА
Рассказ шестой
Олень остановился у жалкой избушки; крыша спускалась до самой земли, а дверь была такая низенькая, что людям приходилось проползать в нее на четвереньках. Дома была одна старуха лапландка, жарившая при свете жировой лампы рыбу. Северный олень рассказал лапландке всю историю Герды, но сначала рассказал свою собственную -- она казалась ему гораздо важнее. Герда же так окоченела от холода, что и говорить не могла. -- Ах вы, бедняги! -- сказала лапландка. -- Долгий же вам еще предстоит путь! Придется сделать сто миль слишком, пока доберетесь до Финляндии, где Снежная королева живет на даче и каждый вечер зажигает голубые бенгальские огни. Я напишу пару слов на сушеной треске -- бумаги у меня нет, а вы снесете ее финике, которая живет в тех местах и лучше моего сумеет научить вас, что надо делать. Когда Герда согрелась, поела и попила, лапландка написала пару слов на сушеной треске, велела Герде хорошенько беречь ее, потом привязала девочку к спине оленя, и тот снова помчался. Небо опять фукало и выбрасывало столбы чудесного голубого пламени. Так добежал олень с Гердой до Финляндии и постучался в дымовую трубу финики -- у нее и дверей-то не было.
Ну и жара стояла в ее жилье! Сама финика, низенькая, грязная женщина, ходила полуголая. Живо стащила она с Герды все платье, рукавицы и сапоги, иначе девочке было бы чересчур жарко, положила оленю на голову кусок льда и затем принялась читать то, что было написано на сушеной треске. Она прочла все от слова до слова три раза, пока не заучила наизусть, и потом сунула треску в суповой котел, ведь рыба еще годилась в пищу, а у финики ничего даром не пропадало. Тут олень рассказал сначала свою историю, а потом историю Герды. Финика мигала своими умными глазками, но не говорила ни слова. -- Ты такая мудрая женщина! -- сказал олень. -- Я знаю, что ты можешь связать одной ниткой все четыре ветра; когда шкипер развяжет один, подует попутный ветер, развяжет другой -- погода разыграется, а развяжет третий и четвертый -- поднимется такая буря, что поломает в щепки деревья. Не изготовишь ли ты для девочки такого питья, которое бы дало ей силу двенадцати богатырей? Тогда бы она одолела Снежную королеву! -- Силу двенадцати богатырей! -- сказала финика. -- Да много ли в этом толку! С этими словами она взяла с полки большой кожаный свиток и развернула его: на нем стояли какие-то удивительные письмена; финика принялась читать их и читала до того, что ее пот прошиб. Олень опять принялся просить за Герду, а сама Герда смотрела на финику такими умоляющими, полными слез глазами, что та опять заморгала, отвела оленя в сторону и, переменяя ему на голове лед, шепнула: -- Кай в самом деле у Снежной королевы, но он вполне доволен и думает, что лучше ему нигде и быть не может. Причиной же всему -- осколки зеркала, что сидят у него в сердце и в глазу. Их надо удалить, иначе он никогда не будет человеком и Снежная королева сохранит над ним свою власть. -- Но не поможешь ли ты Герде как-нибудь уничтожить эту власть? -- Сильнее, чем она есть, я не могу ее и сделать. Не видишь разве, как велика ее сила? Не видишь, что ей служат и люди, и животные? Ведь она босая обошла полсвета! Не у нас занимать ей силу! Сила -- в ее милом невинном детском сердечке. Если она сама не сможет проникнуть в чертоги Снежной королевы и извлечь из сердца Кая осколки, то мы и подавно ей не поможем! В двух милях отсюда начинается сад Снежной королевы. Отнеси туда девочку, спусти у большого куста, покрытого красными ягодами, и, не мешкая, возвращайся обратно! С этими словами финика подсадила Герду на спину оленя, и тот бросился бежать со всех ног. -- Ай, я без теплых сапог! Ай, я без рукавиц! -- закричала Герда, очутившись на морозе. Но олень не смел остановиться, пока не добежал до куста с красными ягодами; тут он спустил девочку, поцеловал ее в самые губы, и из глаз его покатились крупные блестящие слезы. Затем он стрелой пустился назад. Бедная девочка осталась одна-одинешенька на трескучем морозе, без башмаков, без рукавиц. Она побежала вперед что было мочи; навстречу ей несся целый полк снежных хлопьев, но они не падали с неба -- небо было совсем ясное, и на нем пылало северное сияние -- нет, они бежали по земле прямо на Герду и, по мере приближения, становились все крупнее и крупнее. Герда вспомнила большие красивые хлопья под зажигательным стеклом, но эти были куда больше, страшнее, самых удивительных видов и форм, и все живые. Это были передовые отряды войска Снежной королевы. Одни напоминали собой больших безобразных ежей, другие -- стоголовых змей, третьи -- толстых медвежат с взъерошенною шерстью. Но все они одинаково сверкали белизной, все были живыми снежными хлопьями.
Герда принялась читать "Отче наш"; было так холодно, что дыхание девочки сейчас же превращалось в густой туман. Туман этот все сгущался и сгущался, но вот из него начали выделяться маленькие светлые ангелочки, которые, ступив на землю, вырастали в больших грозных ангелов со шлемами на головах и копьями и щитами в руках. Число их все прибывало, и, когда Герда окончила молитву, вокруг нее образовался уже целый легион. Ангелы приняли снежных страшилищ на копья, и те рассыпались на тысячу кусков. Герда могла теперь смело идти вперед: ангелы гладили ее руки и ноги, и ей не было уже так холодно. Наконец девочка добралась до чертогов Снежной королевы. Посмотрим же, что было в это время с Каем. Он и не думал о Герде, а уж меньше всего о том, что она готова войти к нему.
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В ЧЕРТОГАХ СНЕЖНОЙ КОРОЛЕВЫ И ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ПОТОМ
Рассказ седьмой
Стены чертогов Снежной королевы создала метель, окна и двери были проделаны буйными ветрами. Сотни огромных, освещенных северным сиянием зал тянулись одна за другой; самая большая простиралась на много-много миль. Как холодно, как пустынно было в этих белых, ярко сверкающих чертогах! Веселье никогда и не заглядывало сюда! Хоть бы редкий раз устроилась медвежья вечеринка, с танцами под музыку бури, в которых могли бы отличиться грацией и уменьем ходить на задних лапах белые медведи, или составилась партия в карты, со ссорами и дракою, или, наконец, сошлись на беседу за чашкой кофе беленькие кумушки лисички -- нет, никогда и ничего! Холодно, пустынно, мертво! Северное сияние вспыхивало и горело так правильно, что можно было с точностью рассчитать, в какую минуту свет усилится и в какую ослабеет. Посреди самой большой пустынной снежной залы находилось замерзшее озеро. Лед треснул на нем на тысячи кусков, на диво ровных и правильных: один, как другой. Посреди озера стоял трон Снежной королевы; на нем она восседала, когда бывала дома, говоря, что сидит на зеркале разума; по ее мнению, это было единственное и лучшее зеркало в свете. Кай совсем посинел, почти почернел от холода, но не замечал этого: поцелуи Снежной королевы сделали его нечувствительным к холоду, да и само сердце его было куском льда. Кай возился с плоскими остроконечными льдинами, укладывая их на всевозможные лады. Есть такая игра -- складыванье фигур из деревянных дощечек, которая называется китайскою головоломкой. Кай тоже складывал разные затейливые фигуры, но из льдин, и это называлось ледяной игрой разума. В его глазах эти фигуры были чудом искусства, а складывание их -- занятием первой важности. Это происходило оттого, что в глазу у него сидел осколок волшебного зеркала! Он складывал из льдин и целые слова, но никак не мог сложить того, что ему особенно хотелось: слова "вечность". Снежная королева сказала ему: "Если ты сложишь это слово, ты будешь сам себе господином, и я подарю тебе весь свет и пару новых коньков". Но он никак не мог его сложить.
Теперь я полечу в теплые края! -- сказала Снежная королева. -- Загляну в черные котлы! Котлами она называла кратеры огнедышащих гор -- Везувия и Этны. -- Я побелю их немножко! Это хорошо после лимонов и винограда! И она улетела, а Кай остался один в необозримой пустынной зале, смотрел на льдины и все думал, думал, так что в голове у него трещало. Он сидел на одном месте, такой бледный, неподвижный, словно неживой. Можно было подумать, что он замерз. В это-то время в огромные ворота, проделанные буйными ветрами, входила Герда. Она прочла вечернюю молитву, и ветры улеглись, точно заснули. Она свободно вошла в огромную пустынную ледяную залу и увидала Кая. Девочка сейчас же узнала его, бросилась ему на шею, крепко обняла его и воскликнула: -- Кай, милый мой Кай! Наконец-то я нашла тебя! Но он сидел все такой же неподвижный и холодный. Тогда Герда заплакала; горячие слезы ее упали ему на грудь, проникли в сердце, растопили его ледяную кору и расплавили осколок. Кай взглянул на Герду, а она запела: Уж розы в долинах цветут, Младенец Христос с нами тут! Кай вдруг залился слезами и плакал так долго и так сильно, что осколок вытек из глаза вместе со слезами. Тогда он узнал Герду и обрадовался. -- Герда! Милая моя Герда!.. Где же это ты была так долго? Где был я сам? -- И он оглянулся вокруг. -- Как здесь холодно, пустынно! И он крепко прижался к Герде. Она смеялась и плакала от радости. Да, радость была такая, что даже льдины пустились в пляс, а когда устали, улеглись и составили то самое слово, которое задала сложить Каю Снежная королева; сложив его, он мог сделаться сам себе господином, да еще получить от нее в дар весь свет и пару новых коньков. Герда поцеловала Кая в обе щеки, и они опять зацвели розами, поцеловала его в глаза, и они заблистали, как ее; поцеловала его руки и ноги, и он опять стал бодрым и здоровым. Снежная королева могла вернуться когда угодно: его отпускная лежала тут, написанная блестящими ледяными буквами. Кай с Гердой рука об руку вышли из пустынных ледяных чертогов; они шли и говорили о бабушке, о своих розах, и на пути их стихали буйные ветры, проглядывало солнышко. Когда же они дошли до куста с красными ягодами, там уже ждал их северный олень. Он привел с собою молодую оленью матку; вымя ее было полно молока; она напоила им Кая и Герду и поцеловала их прямо в губы. Затем Кай и Герда отправились сначала к финике, отогрелись у нее и узнали дорогу домой, а потом -- к лапландке; та сшила им новое платье, починила свои сани и поехала их провожать. Оленья парочка тоже провожала молодых путников вплоть до самой границы Лапландии, где уже пробивалась первая зелень. Тут Кай и Герда простились с оленями и с лапландкой. Вот перед ними и лес. Запели первые птички, деревья покрылись зелеными почками. Из леса навстречу путникам выехала верхом на великолепной лошади молодая девушка в ярко-красной шапочке и с пистолетами за поясом. Герда сразу узнала и лошадь -- она была когда-то впряжена в золотую карету -- и девушку. Это была маленькая разбойница: ей наскучило жить дома, и она захотела побывать на севере, а если там не понравится -- ив других частях света. Она тоже узнала Герду. Вот была радость! -- Ишь ты, бродяга! -- сказала она Каю. -- Хотела бы я знать, стоишь ли ты того, чтобы за тобой бегали на край света! Но Герда потрепала ее по щеке и спросила о принце и принцессе. -- Они уехали в чужие края! -- отвечала молодая разбойница. -- А ворон с вороной? -- спросила Герда. -- Лесной ворон умер, ручная ворона осталась вдовой, ходит с черной шерстинкой на ножке и жалуется на судьбу. Но все это пустяки, а ты вот расскажи-ка лучше, что с тобой было и как ты нашла его. Герда и Кай рассказали ей обо всем. -- Ну, вот и сказке конец! -- сказала молодая разбойница, пожала им руки и обещала навестить их, если когда-нибудь заедет в их город. Затем она отправилась своей дорогой, а Кай и Герда своей. Они шли, и по дороге расцветали весенние цветы, зеленела травка. Вот раздался колокольный звон, и они узнали колокольни своего родного городка. Они поднялись по знакомой лестнице и вошли в комнату, где все было по-старому: так же тикали часы, так же двигалась часовая стрелка. Но, проходя в низенькую дверь, они заметили, что успели за это время сделаться взрослыми людьми. Цветущие розовые кусты заглядывали с крыши в открытое окошко; тут же стояли их детские стульчики. Кай с Гердой сели каждый на свой и взяли друг друга за руки. Холодное пустынное великолепие чертогов Снежной королевы было забыто ими, как тяжелый сон. Бабушка сидела на солнышке и громко читала Евангелие: "Если не будете, как дети, не войдете в царствие небесное!" Кай и Герда взглянули друг на друга и тут только поняли смысл старого псалма: Уж розы в долинах цветут, Младенец Христос с нами тут Так сидели они рядышком, оба уже взрослые, но дети сердцем и душою, а на дворе стояло теплое, благодатное лето!
>Ганс Христиан Андерсен/ Hans Christian Andersen "The Snow Queen"
Сказка Ганса Христиана Андерсена - The Snow Queen (Снежная королева) на английском языке
In Seven Stories
Story the First
,
Which Describes a Looking-Glass and the Broken Fragments.
You must attend to the commencement of this story, for when we get to the end we shall know more than we do now about a very wicked hobgoblin; he was one of the very worst, for he was a real demon. One day, when he was in a merry mood, he made a looking-glass which had the power of making everything good or beautiful that was reflected in it almost shrink to nothing, while everything that was worthless and bad looked increased in size and worse than ever. The most lovely landscapes appeared like boiled spinach, and the people became hideous, and looked as if they stood on their heads and had no bodies. Their countenances were so distorted that no one could recognize them, and even one freckle on the face appeared to spread over the whole of the nose and mouth. The demon said this was very amusing. When a good or pious thought passed through the mind of any one it was misrepresented in the glass; and then how the demon laughed at his cunning invention. All who went to the demon’s school-for he kept a school-talked everywhere of the wonders they had seen, and declared that people could now, for the first time, see what the world and mankind were really like. They carried the glass about everywhere, till at last there was not a land nor a people who had not been looked at through this distorted mirror. They wanted even to fly with it up to heaven to see the angels, but the higher they flew the more slippery the glass became, and they could scarcely hold it, till at last it slipped from their hands, fell to the earth, and was broken into millions of pieces. But now the looking-glass caused more unhappiness than ever, for some of the fragments were not so large as a grain of sand, and they flew about the world into every country. When one of these tiny atoms flew into a person’s eye, it stuck there unknown to him, and from that moment he saw everything through a distorted medium, or could see only the worst side of what he looked at, for even the smallest fragment retained the same power which had belonged to the whole mirror. Some few persons even got a fragment of the looking-glass in their hearts, and this was very terrible, for their hearts became cold like a lump of ice. A few of the pieces were so large that they could be used as window-panes; it would have been a sad thing to look at our friends through them. Other pieces were made into spectacles; this was dreadful for those who wore them, for they could see nothing either rightly or justly. At all this the wicked demon laughed till his sides shook-it tickled him so to see the mischief he had done. There were still a number of these little fragments of glass floating about in the air, and now you shall hear what happened with one of them.
Second Story:
A Little Boy and a Little Girl
In a large town, full of houses and people, there is not room for everybody to have even a little garden, therefore they are obliged to be satisfied with a few flowers in flower-pots. In one of these large towns lived two poor children who had a garden something larger and better than a few flower-pots. They were not brother and sister, but they loved each other almost as much as if they had been. Their parents lived opposite to each other in two garrets, where the roofs of neighboring houses projected out towards each other and the water-pipe ran between them. In each house was a little window, so that any one could step across the gutter from one window to the other. The parents of these children had each a large wooden box in which they cultivated kitchen herbs for their own use, and a little rose-bush in each box, which grew splendidly. Now after a while the parents decided to place these two boxes across the water-pipe, so that they reached from one window to the other and looked like two banks of flowers. Sweet-peas drooped over the boxes, and the rose-bushes shot forth long branches, which were trained round the windows and clustered together almost like a triumphal arch of leaves and flowers. The boxes were very high, and the children knew they must not climb upon them, without permission, but they were often, however, allowed to step out together and sit upon their little stools under the rose-bushes, or play quietly. In winter all this pleasure came to an end, for the windows were sometimes quite frozen over. But then they would warm copper pennies on the stove, and hold the warm pennies against the frozen pane; there would be very soon a little round hole through which they could peep, and the soft bright eyes of the little boy and girl would beam through the hole at each window as they looked at each other. Their names were Kay and Gerda. In summer they could be together with one jump from the window, but in winter they had to go up and down the long staircase, and out through the snow before they could meet.
“See there are the white bees swarming,” said Kay’s old grandmother one day when it was snowing.
“Have they a queen bee?” asked the little boy, for he knew that the real bees had a queen.
“To be sure they have,” said the grandmother. “She is flying there where the swarm is thickest. She is the largest of them all, and never remains on the earth, but flies up to the dark clouds. Often at midnight she flies through the streets of the town, and looks in at the windows, then the ice freezes on the panes into wonderful shapes, that look like flowers and castles.”
“Yes, I have seen them,” said both the children, and they knew it must be true.
“Can the Snow Queen come in here?” asked the little girl.
“Only let her come,” said the boy, “I’ll set her on the stove and then she’ll melt.”
Then the grandmother smoothed his hair and told him some more tales. One evening, when little Kay was at home, half undressed, he climbed on a chair by the window and peeped out through the little hole. A few flakes of snow were falling, and one of them, rather larger than the rest, alighted on the edge of one of the flower boxes. This snow-flake grew larger and larger, till at last it became the figure of a woman, dressed in garments of white gauze, which looked like millions of starry snow-flakes linked together. She was fair and beautiful, but made of ice-shining and glittering ice. Still she was alive and her eyes sparkled like bright stars, but there was neither peace nor rest in their glance. She nodded towards the window and waved her hand. The little boy was frightened and sprang from the chair; at the same moment it seemed as if a large bird flew by the window. On the following day there was a clear frost, and very soon came the spring. The sun shone; the young green leaves burst forth; the swallows built their nests; windows were opened, and the children sat once more in the garden on the roof, high above all the other rooms. How beautiful the roses blossomed this summer. The little girl had learnt a hymn in which roses were spoken of, and then she thought of their own roses, and she sang the hymn to the little boy, and he sang too:-
“Roses bloom and cease to be,
Then the little ones held each other by the hand, and kissed the roses, and looked at the bright sunshine, and spoke to it as if the Christ-child were there. Those were splendid summer days. How beautiful and fresh it was out among the rose-bushes, which seemed as if they would never leave off blooming. One day Kay and Gerda sat looking at a book full of pictures of animals and birds, and then just as the clock in the church tower struck twelve, Kay said, “Oh, something has struck my heart!” and soon after, “There is something in my eye.”
The little girl put her arm round his neck, and looked into his eye, but she could see nothing.
“I think it is gone,” he said. But it was not gone; it was one of those bits of the looking-glass-that magic mirror, of which we have spoken-the ugly glass which made everything great and good appear small and ugly, while all that was wicked and bad became more visible, and every little fault could be plainly seen. Poor little Kay had also received a small grain in his heart, which very quickly turned to a lump of ice. He felt no more pain, but the glass was there still. “Why do you cry?” said he at last; “it makes you look ugly. There is nothing the matter with me now. Oh, see!” he cried suddenly, “that rose is worm-eaten, and this one is quite crooked. After all they are ugly roses, just like the box in which they stand,” and then he kicked the boxes with his foot, and pulled off the two roses.
“Kay, what are you doing?” cried the little girl; and then, when he saw how frightened she was, he tore off another rose, and jumped through his own window away from little Gerda.
When she afterwards brought out the picture book, he said, “It was only fit for babies in long clothes,” and when grandmother told any stories, he would interrupt her with “but;” or, when he could manage it, he would get behind her chair, put on a pair of spectacles, and imitate her very cleverly, to make people laugh. By-and-by he began to mimic the speech and gait of persons in the street. All that was peculiar or disagreeable in a person he would imitate directly, and people said, “That boy will be very clever; he has a remarkable genius.” But it was the piece of glass in his eye, and the coldness in his heart, that made him act like this. He would even tease little Gerda, who loved him with all her heart. His games, too, were quite different; they were not so childish. One winter’s day, when it snowed, he brought out a burning-glass, then he held out the tail of his blue coat, and let the snow-flakes fall upon it. “Look in this glass, Gerda,” said he; and she saw how every flake of snow was magnified, and looked like a beautiful flower or a glittering star. “Is it not clever?” said Kay, “and much more interesting than looking at real flowers. There is not a single fault in it, and the snow-flakes are quite perfect till they begin to melt.”
Soon after Kay made his appearance in large thick gloves, and with his sledge at his back. He called up stairs to Gerda, “I’ve got to leave to go into the great square, where the other boys play and ride.” And away he went.
In the great square, the boldest among the boys would often tie their sledges to the country people’s carts, and go with them a good way. This was capital. But while they were all amusing themselves, and Kay with them, a great sledge came by; it was painted white, and in it sat some one wrapped in a rough white fur, and wearing a white cap. The sledge drove twice round the square, and Kay fastened his own little sledge to it, so that when it went away, he followed with it. It went faster and faster right through the next street, and then the person who drove turned round and nodded pleasantly to Kay, just as if they were acquainted with each other, but whenever Kay wished to loosen his little sledge the driver nodded again, so Kay sat still, and they drove out through the town gate. Then the snow began to fall so heavily that the little boy could not see a hand’s breadth before him, but still they drove on; then he suddenly loosened the cord so that the large sled might go on without him, but it was of no use, his little carriage held fast, and away they went like the wind. Then he called out loudly, but nobody heard him, while the snow beat upon him, and the sledge flew onwards. Every now and then it gave a jump as if it were going over hedges and ditches. The boy was frightened, and tried to say a prayer, but he could remember nothing but the multiplication table.
The snow-flakes became larger and larger, till they appeared like great white chickens. All at once they sprang on one side, the great sledge stopped, and the person who had driven it rose up. The fur and the cap, which were made entirely of snow, fell off, and he saw a lady, tall and white, it was the Snow Queen.
“We have driven well,” said she, “but why do you tremble? here, creep into my warm fur.” Then she seated him beside her in the sledge, and as she wrapped the fur round him he felt as if he were sinking into a snow drift.
“Are you still cold,” she asked, as she kissed him on the forehead. The kiss was colder than ice; it went quite through to his heart, which was already almost a lump of ice; he felt as if he were going to die, but only for a moment; he soon seemed quite well again, and did not notice the cold around him.
“My sledge! don’t forget my sledge,” was his first thought, and then he looked and saw that it was bound fast to one of the white chickens, which flew behind him with the sledge at its back. The Snow Queen kissed little Kay again, and by this time he had forgotten little Gerda, his grandmother, and all at home.
“Now you must have no more kisses,” she said, “or I should kiss you to death.”
Kay looked at her, and saw that she was so beautiful, he could not imagine a more lovely and intelligent face; she did not now seem to be made of ice, as when he had seen her through his window, and she had nodded to him. In his eyes she was perfect, and she did not feel at all afraid. He told her he could do mental arithmetic, as far as fractions, and that he knew the number of square miles and the number of inhabitants in the country. And she always smiled so that he thought he did not know enough yet, and she looked round the vast expanse as she flew higher and higher with him upon a black cloud, while the storm blew and howled as if it were singing old songs. They flew over woods and lakes, over sea and land; below them roared the wild wind; the wolves howled and the snow crackled; over them flew the black screaming crows, and above all shone the moon, clear and bright,-and so Kay passed through the long winter’s night, and by day he slept at the feet of the Snow Queen.
Third Story:
The Flower Garden of the Woman Who Could Conjure
But how fared little Gerda during Kay’s absence? What had become of him, no one knew, nor could any one give the slightest information, excepting the boys, who said that he had tied his sledge to another very large one, which had driven through the street, and out at the town gate. Nobody knew where it went; many tears were shed for him, and little Gerda wept bitterly for a long time. She said she knew he must be dead; that he was drowned in the river which flowed close by the school. Oh, indeed those long winter days were very dreary. But at last spring came, with warm sunshine. “Kay is dead and gone,” said little Gerda.
“I don’t believe it,” said the sunshine.
“He is dead and gone,” she said to the sparrows.
“We don’t believe it,” they replied; and at last little Gerda began to doubt it herself. “I will put on my new red shoes,” she said one morning, “those that Kay has never seen, and then I will go down to the river, and ask for him.” It was quite early when she kissed her old grandmother, who was still asleep; then she put on her red shoes, and went quite alone out of the town gates toward the river. “Is it true that you have taken my little playmate away from me?” said she to the river. “I will give you my red shoes if you will give him back to me.” And it seemed as if the waves nodded to her in a strange manner. Then she took off her red shoes, which she liked better than anything else, and threw them both into the river, but they fell near the bank, and the little waves carried them back to the land, just as if the river would not take from her what she loved best, because they could not give her back little Kay. But she thought the shoes had not been thrown out far enough. Then she crept into a boat that lay among the reeds, and threw the shoes again from the farther end of the boat into the water, but it was not fastened. And her movement sent it gliding away from the land. When she saw this she hastened to reach the end of the boat, but before she could so it was more than a yard from the bank, and drifting away faster than ever. Then little Gerda was very much frightened, and began to cry, but no one heard her except the sparrows, and they could not carry her to land, but they flew along by the shore, and sang, as if to comfort her, “Here we are! Here we are!” The boat floated with the stream; little Gerda sat quite still with only her stockings on her feet; the red shoes floated after her, but she could not reach them because the boat kept so much in advance. The banks on each side of the river were very pretty. There were beautiful flowers, old trees, sloping fields, in which cows and sheep were grazing, but not a man to be seen. Perhaps the river will carry me to little Kay, thought Gerda, and then she became more cheerful, and raised her head, and looked at the beautiful green banks; and so the boat sailed on for hours. At length she came to a large cherry orchard, in which stood a small red house with strange red and blue windows. It had also a thatched roof, and outside were two wooden soldiers, that presented arms to her as she sailed past. Gerda called out to them, for she thought they were alive, but of course they did not answer; and as the boat drifted nearer to the shore, she saw what they really were. Then Gerda called still louder, and there came a very old woman out of the house, leaning on a crutch. She wore a large hat to shade her from the sun, and on it were painted all sorts of pretty flowers. “You poor little child,” said the old woman, “how did you manage to come all this distance into the wide world on such a rapid rolling stream?” And then the old woman walked in the water, seized the boat with her crutch, drew it to land, and lifted Gerda out. And Gerda was glad to feel herself on dry ground, although she was rather afraid of the strange old woman. “Come and tell me who you are,” said she, “and how came you here.”
Then Gerda told her everything, while the old woman shook her head, and said, “Hem-hem;” and when she had finished, Gerda asked if she had not seen little Kay, and the old woman told her he had not passed by that way, but he very likely would come. So she told Gerda not to be sorrowful, but to taste the cherries and look at the flowers; they were better than any picture-book, for each of them could tell a story. Then she took Gerda by the hand and led her into the little house, and the old woman closed the door. The windows were very high, and as the panes were red, blue, and yellow, the daylight shone through them in all sorts of singular colors. On the table stood beautiful cherries, and Gerda had permission to eat as many as she would. While she was eating them the old woman combed out her long flaxen ringlets with a golden comb, and the glossy curls hung down on each side of the little round pleasant face, which looked fresh and blooming as a rose. “I have long been wishing for a dear little maiden like you,” said the old woman, “and now you must stay with me, and see how happily we shall live together.” And while she went on combing little Gerda’s hair, she thought less and less about her adopted brother Kay, for the old woman could conjure, although she was not a wicked witch; she conjured only a little for her own amusement, and now, because she wanted to keep Gerda. Therefore she went into the garden, and stretched out her crutch towards all the rose-trees, beautiful though they were; and they immediately sunk into the dark earth, so that no one could tell where they had once stood. The old woman was afraid that if little Gerda saw roses she would think of those at home, and then remember little Kay, and run away. Then she took Gerda into the flower-garden. How fragrant and beautiful it was! Every flower that could be thought of for every season of the year was here in full bloom; no picture-book could have more beautiful colors. Gerda jumped for joy, and played till the sun went down behind the tall cherry-trees; then she slept in an elegant bed with red silk pillows, embroidered with colored violets; and then she dreamed as pleasantly as a queen on her wedding day. The next day, and for many days after, Gerda played with the flowers in the warm sunshine. She knew every flower, and yet, although there were so many of them, it seemed as if one were missing, but which it was she could not tell. One day, however, as she sat looking at the old woman’s hat with the painted flowers on it, she saw that the prettiest of them all was a rose. The old woman had forgotten to take it from her hat when she made all the roses sink into the earth. But it is difficult to keep the thoughts together in everything; one little mistake upsets all our arrangements.
“What, are there no roses here?” cried Gerda; and she ran out into the garden, and examined all the beds, and searched and searched. There was not one to be found. Then she sat down and wept, and her tears fell just on the place where one of the rose-trees had sunk down. The warm tears moistened the earth, and the rose-tree sprouted up at once, as blooming as when it had sunk; and Gerda embraced it and kissed the roses, and thought of the beautiful roses at home, and, with them, of little Kay.
“Oh, how I have been detained!” said the little maiden, “I wanted to seek for little Kay. Do you know where he is?” she asked the roses; “do you think he is dead?”
And the roses answered, “No, he is not dead. We have been in the ground where all the dead lie; but Kay is not there.”
“Thank you,” said little Gerda, and then she went to the other flowers, and looked into their little cups, and asked, “Do you know where little Kay is?” But each flower, as it stood in the sunshine, dreamed only of its own little fairy tale of history. Not one knew anything of Kay. Gerda heard many stories from the flowers, as she asked them one after another about him.
And what, said the tiger-lily? “Hark, do you hear the drum?- ‘turn, turn,’-there are only two notes, always, ‘turn, turn.’ Listen to the women’s song of mourning! Hear the cry of the priest! In her long red robe stands the Hindoo widow by the funeral pile. The flames rise around her as she places herself on the dead body of her husband; but the Hindoo woman is thinking of the living one in that circle; of him, her son, who lighted those flames. Those shining eyes trouble her heart more painfully than the flames which will soon consume her body to ashes. Can the fire of the heart be extinguished in the flames of the funeral pile?”
“I don’t understand that at all,” said little Gerda.
“That is my story,” said the tiger-lily.
What, says the convolvulus? “Near yonder narrow road stands an old knight’s castle; thick ivy creeps over the old ruined walls, leaf over leaf, even to the balcony, in which stands a beautiful maiden. She bends over the balustrades, and looks up the road. No rose on its stem is fresher than she; no apple-blossom, wafted by the wind, floats more lightly than she moves. Her rich silk rustles as she bends over and exclaims, ‘Will he not come?’
“Is it Kay you mean?” asked Gerda.
“I am only speaking of a story of my dream,” replied the flower.
What, said the little snow-drop? “Between two trees a rope is hanging; there is a piece of board upon it; it is a swing. Two pretty little girls, in dresses white as snow, and with long green ribbons fluttering from their hats, are sitting upon it swinging. Their brother who is taller than they are, stands in the swing; he has one arm round the rope, to steady himself; in one hand he holds a little bowl, and in the other a clay pipe; he is blowing bubbles. As the swing goes on, the bubbles fly upward, reflecting the most beautiful varying colors. The last still hangs from the bowl of the pipe, and sways in the wind. On goes the swing; and then a little black dog comes running up. He is almost as light as the bubble, and he raises himself on his hind legs, and wants to be taken into the swing; but it does not stop, and the dog falls; then he barks and gets angry. The children stoop towards him, and the bubble bursts. A swinging plank, a light sparkling foam picture,-that is my story.”
“It may be all very pretty what you are telling me,” said little Gerda, “but you speak so mournfully, and you do not mention little Kay at all.”
What do the hyacinths say? “There were three beautiful sisters, fair and delicate. The dress of one was red, of the second blue, and of the third pure white. Hand in hand they danced in the bright moonlight, by the calm lake; but they were human beings, not fairy elves. The sweet fragrance attracted them, and they disappeared in the wood; here the fragrance became stronger. Three coffins, in which lay the three beautiful maidens, glided from the thickest part of the forest across the lake. The fire-flies flew lightly over them, like little floating torches. Do the dancing maidens sleep, or are they dead? The scent of the flower says that they are corpses. The evening bell tolls their knell.”
“You make me quite sorrowful,” said little Gerda; “your perfume is so strong, you make me think of the dead maidens. Ah! is little Kay really dead then? The roses have been in the earth, and they say no.”
“Cling, clang,” tolled the hyacinth bells. “We are not tolling for little Kay; we do not know him. We sing our song, the only one we know.”
Then Gerda went to the buttercups that were glittering amongst the bright green leaves.
“You are little bright suns,” said Gerda; “tell me if you know where I can find my play-fellow.”
And the buttercups sparkled gayly, and looked again at Gerda. What song could the buttercups sing? It was not about Kay.
“The bright warm sun shone on a little court, on the first warm day of spring. His bright beams rested on the white walls of the neighboring house; and close by bloomed the first yellow flower of the season, glittering like gold in the sun’s warm ray. An old woman sat in her arm chair at the house door, and her granddaughter, a poor and pretty servant-maid came to see her for a short visit. When she kissed her grandmother there was gold everywhere: the gold of the heart in that holy kiss; it was a golden morning; there was gold in the beaming sunlight, gold in the leaves of the lowly flower, and on the lips of the maiden. There, that is my story,” said the buttercup.
“My poor old grandmother!” sighed Gerda; “she is longing to see me, and grieving for me as she did for little Kay; but I shall soon go home now, and take little Kay with me. It is no use asking the flowers; they know only their own songs, and can give me no information.”
And then she tucked up her little dress, that she might run faster, but the narcissus caught her by the leg as she was jumping over it; so she stopped and looked at the tall yellow flower, and said, “Perhaps you may know something.”
Then she stooped down quite close to the flower, and listened; and what did he say?
“I can see myself, I can see myself,” said the narcissus. “Oh, how sweet is my perfume! Up in a little room with a bow window, stands a little dancing girl, half undressed; she stands sometimes on one leg, and sometimes on both, and looks as if she would tread the whole world under her feet. She is nothing but a delusion. She is pouring water out of a tea-pot on a piece of stuff which she holds in her hand; it is her bodice. ‘Cleanliness is a good thing,’ she says. Her white dress hangs on a peg; it has also been washed in the tea-pot, and dried on the roof. She puts it on, and ties a saffron-colored handkerchief round her neck, which makes the dress look whiter. See how she stretches out her legs, as if she were showing off on a stem. I can see myself, I can see myself.”
“What do I care for all that,” said Gerda, “you need not tell me such stuff.” And then she ran to the other end of the garden. The door was fastened, but she pressed against the rusty latch, and it gave way. The door sprang open, and little Gerda ran out with bare feet into the wide world. She looked back three times, but no one seemed to be following her. At last she could run no longer, so she sat down to rest on a great stone, and when she looked round she saw that the summer was over, and autumn very far advanced. She had known nothing of this in the beautiful garden, where the sun shone and the flowers grew all the year round.
“Oh, how I have wasted my time?” said little Gerda; “it is autumn. I must not rest any longer,” and she rose up to go on. But her little feet were wounded and sore, and everything around her looked so cold and bleak. The long willow-leaves were quite yellow. The dew-drops fell like water, leaf after leaf dropped from the trees, the sloe-thorn alone still bore fruit, but the sloes were sour, and set the teeth on edge. Oh, how dark and weary the whole world appeared!
Fourth Story:
The Prince and Princess
“Gerda was obliged to rest again, and just opposite the place where she sat, she saw a great crow come hopping across the snow toward her. He stood looking at her for some time, and then he wagged his head and said, “Caw, caw; good-day, good-day.” He pronounced the words as plainly as he could, because he meant to be kind to the little girl; and then he asked her where she was going all alone in the wide world.
The word alone Gerda understood very well, and knew how much it expressed. So then she told the crow the whole story of her life and adventures, and asked him if he had seen little Kay.
The crow nodded his head very gravely, and said, “Perhaps I have-it may be.”
“No! Do you think you have?” cried little Gerda, and she kissed the crow, and hugged him almost to death with joy.
“Gently, gently,” said the crow. “I believe I know. I think it may be little Kay; but he has certainly forgotten you by this time for the princess.”
“Does he live with a princess?” asked Gerda.
“Yes, listen,” replied the crow, “but it is so difficult to speak your language. If you understand the crows’ language1 then I can explain it better. Do you?”
“No, I have never learnt it,” said Gerda, “but my grandmother understands it, and used to speak it to me. I wish I had learnt it.”
“It does not matter,” answered the crow; “I will explain as well as I can, although it will be very badly done;” and he told her what he had heard. “In this kingdom where we now are,” said he, “there lives a princess, who is so wonderfully clever that she has read all the newspapers in the world, and forgotten them too, although she is so clever. A short time ago, as she was sitting on her throne, which people say is not such an agreeable seat as is often supposed, she began to sing a song which commences in these words:
‘Why should I not be married?’
‘Why not indeed?’ said she, and so she determined to marry if she could find a husband who knew what to say when he was spoken to, and not one who could only look grand, for that was so tiresome. Then she assembled all her court ladies together at the beat of the drum, and when they heard of her intentions they were very much pleased. ‘We are so glad to hear it,’ said they, ‘we were talking about it ourselves the other day.’ You may believe that every word I tell you is true,” said the crow, “for I have a tame sweetheart who goes freely about the palace, and she told me all this.”
Of course his sweetheart was a crow, for “birds of a feather flock together,” and one crow always chooses another crow.
“Newspapers were published immediately, with a border of hearts, and the initials of the princess among them. They gave notice that every young man who was handsome was free to visit the castle and speak with the princess; and those who could reply loud enough to be heard when spoken to, were to make themselves quite at home at the palace; but the one who spoke best would be chosen as a husband for the princess. Yes, yes, you may believe me, it is all as true as I sit here,” said the crow. “The people came in crowds. There was a great deal of crushing and running about, but no one succeeded either on the first or second day. They could all speak very well while they were outside in the streets, but when they entered the palace gates, and saw the guards in silver uniforms, and the footmen in their golden livery on the staircase, and the great halls lighted up, they became quite confused. And when they stood before the throne on which the princess sat, they could do nothing but repeat the last words she had said; and she had no particular wish to hear her own words over again. It was just as if they had all taken something to make them sleepy while they were in the palace, for they did not recover themselves nor speak till they got back again into the street. There was quite a long line of them reaching from the town-gate to the palace. I went myself to see them,” said the crow. “They were hungry and thirsty, for at the palace they did not get even a glass of water. Some of the wisest had taken a few slices of bread and butter with them, but they did not share it with their neighbors; they thought if they went in to the princess looking hungry, there would be a better chance for themselves.”
“But Kay! tell me about little Kay!” said Gerda, “was he amongst the crowd?”
“Stop a bit, we are just coming to him. It was on the third day, there came marching cheerfully along to the palace a little personage, without horses or carriage, his eyes sparkling like yours; he had beautiful long hair, but his clothes were very poor.”
“That was Kay!” said Gerda joyfully. “Oh, then I have found him;” and she clapped her hands.
“He had a little knapsack on his back,” added the crow.
“No, it must have been his sledge,” said Gerda; “for he went away with it.”
“It may have been so,” said the crow; “I did not look at it very closely. But I know from my tame sweetheart that he passed through the palace gates, saw the guards in their silver uniform, and the servants in their liveries of gold on the stairs, but he was not in the least embarrassed. ‘It must be very tiresome to stand on the stairs,’ he said. ‘I prefer to go in.’ The rooms were blazing with light. Councillors and ambassadors walked about with bare feet, carrying golden vessels; it was enough to make any one feel serious. His boots creaked loudly as he walked, and yet he was not at all uneasy.”
“It must be Kay,” said Gerda, “I know he had new boots on, I have heard them creak in grandmother’s room.”
“They really did creak,” said the crow, “yet he went boldly up to the princess herself, who was sitting on a pearl as large as a spinning wheel, and all the ladies of the court were present with their maids, and all the cavaliers with their servants; and each of the maids had another maid to wait upon her, and the cavaliers’ servants had their own servants, as well as a page each. They all stood in circles round the princess, and the nearer they stood to the door, the prouder they looked. The servants’ pages, who always wore slippers, could hardly be looked at, they held themselves up so proudly by the door.”
“It must be quite awful,” said little Gerda, “but did Kay win the princess?”
“If I had not been a crow,” said he, “I would have married her myself, although I am engaged. He spoke just as well as I do, when I speak the crows’ language, so I heard from my tame sweetheart. He was quite free and agreeable and said he had not come to woo the princess, but to hear her wisdom; and he was as pleased with her as she was with him.”
“Oh, certainly that was Kay,” said Gerda, “he was so clever; he could work mental arithmetic and fractions. Oh, will you take me to the palace?”
“It is very easy to ask that,” replied the crow, “but how are we to manage it? However, I will speak about it to my tame sweetheart, and ask her advice; for I must tell you it will be very difficult to gain permission for a little girl like you to enter the palace.”
“Oh, yes; but I shall gain permission easily,” said Gerda, “for when Kay hears that I am here, he will come out and fetch me in immediately.”
“Wait for me here by the palings,” said the crow, wagging his head as he flew away.
It was late in the evening before the crow returned. “Caw, caw,” he said, “she sends you greeting, and here is a little roll which she took from the kitchen for you; there is plenty of bread there, and she thinks you must be hungry. It is not possible for you to enter the palace by the front entrance. The guards in silver uniform and the servants in gold livery would not allow it. But do not cry, we will manage to get you in; my sweetheart knows a little back-staircase that leads to the sleeping apartments, and she knows where to find the key.”
Then they went into the garden through the great avenue, where the leaves were falling one after another, and they could see the light in the palace being put out in the same manner. And the crow led little Gerda to the back door, which stood ajar. Oh! how little Gerda’s heart beat with anxiety and longing; it was just as if she were going to do something wrong, and yet she only wanted to know where little Kay was. “It must be he,” she thought, “with those clear eyes, and that long hair.” She could fancy she saw him smiling at her, as he used to at home, when they sat among the roses. He would certainly be glad to see her, and to hear what a long distance she had come for his sake, and to know how sorry they had been at home because he did not come back. Oh what joy and yet fear she felt! They were now on the stairs, and in a small closet at the top a lamp was burning. In the middle of the floor stood the tame crow, turning her head from side to side, and gazing at Gerda, who curtseyed as her grandmother had taught her to do.
“My betrothed has spoken so very highly of you, my little lady,” said the tame crow, “your life-history, Vita, as it may be called, is very touching. If you will take the lamp I will walk before you. We will go straight along this way, then we shall meet no one.”
“It seems to me as if somebody were behind us,” said Gerda, as something rushed by her like a shadow on the wall, and then horses with flying manes and thin legs, hunters, ladies and gentlemen on horseback, glided by her, like shadows on the wall.
“They are only dreams,” said the crow, “they are coming to fetch the thoughts of the great people out hunting.”
“All the better, for we shall be able to look at them in their beds more safely. I hope that when you rise to honor and favor, you will show a grateful heart.”
“You may be quite sure of that,” said the crow from the forest.
They now came into the first hall, the walls of which were hung with rose-colored satin, embroidered with artificial flowers. Here the dreams again flitted by them but so quickly that Gerda could not distinguish the royal persons. Each hall appeared more splendid than the last, it was enought to bewilder any one. At length they reached a bedroom. The ceiling was like a great palm-tree, with glass leaves of the most costly crystal, and over the centre of the floor two beds, each resembling a lily, hung from a stem of gold. One, in which the princess lay, was white, the other was red; and in this Gerda had to seek for little Kay. She pushed one of the red leaves aside, and saw a little brown neck. Oh, that must be Kay! She called his name out quite loud, and held the lamp over him. The dreams rushed back into the room on horseback. He woke, and turned his head round, it was not little Kay! The prince was only like him in the neck, still he was young and pretty. Then the princess peeped out of her white-lily bed, and asked what was the matter. Then little Gerda wept and told her story, and all that the crows had done to help her.
“You poor child,” said the prince and princess; then they praised the crows, and said they were not angry for what they had done, but that it must not happen again, and this time they should be rewarded.
“Would you like to have your freedom?” asked the princess, “or would you prefer to be raised to the position of court crows, with all that is left in the kitchen for yourselves?”
Then both the crows bowed, and begged to have a fixed appointment, for they thought of their old age, and said it would be so comfortable to feel that they had provision for their old days, as they called it. And then the prince got out of his bed, and gave it up to Gerda,-he could do no more; and she lay down. She folded her little hands, and thought, “How good everyone is to me, men and animals too;” then she closed her eyes and fell into a sweet sleep. All the dreams came flying back again to her, and they looked like angels, and one of them drew a little sledge, on which sat Kay, and nodded to her. But all this was only a dream, and vanished as soon as she awoke.
The following day she was dressed from head to foot in silk and velvet, and they invited her to stay at the palace for a few days, and enjoy herself, but she only begged for a pair of boots, and a little carriage, and a horse to draw it, so that she might go into the wide world to seek for Kay. And she obtained, not only boots, but also a muff, and she was neatly dressed; and when she was ready to go, there, at the door, she found a coach made of pure gold, with the coat-of-arms of the prince and princess shining upon it like a star, and the coachman, footman, and outriders all wearing golden crowns on their heads. The prince and princess themselves helped her into the coach, and wished her success. The forest crow, who was now married, accompanied her for the first three miles; he sat by Gerda’s side, as he could not bear riding backwards. The tame crow stood in the door-way flapping her wings. She could not go with them, because she had been suffering from headache ever since the new appointment, no doubt from eating too much. The coach was well stored with sweet cakes, and under the seat were fruit and gingerbread nuts. “Farewell, farewell,” cried the prince and princess, and little Gerda wept, and the crow wept; and then, after a few miles, the crow also said “Farewell,” and this was the saddest parting. However, he flew to a tree, and stood flapping his black wings as long as he could see the coach, which glittered in the bright sunshine.
Fifth Story:
Little Robber-Girl
The coach drove on through a thick forest, where it lighted up the way like a torch, and dazzled the eyes of some robbers, who could not bear to let it pass them unmolested.
“It is gold! it is gold!” cried they, rushing forward, and seizing the horses. Then they struck the little jockeys, the coachman, and the footman dead, and pulled little Gerda out of the carriage.
“She is fat and pretty, and she has been fed with the kernels of nuts,” said the old robber-woman, who had a long beard and eyebrows that hung over her eyes. “She is as good as a little lamb; how nice she will taste!” and as she said this, she drew forth a shining knife, that glittered horribly. “Oh!” screamed the old woman the same moment; for her own daughter, who held her back, had bitten her in the ear. She was a wild and naughty girl, and the mother called her an ugly thing, and had not time to kill Gerda.
“She shall play with me,” said the little robber-girl; “she shall give me her muff and her pretty dress, and sleep with me in my bed.” And then she bit her mother again, and made her spring in the air, and jump about; and all the robbers laughed, and said, “See how she is dancing with her young cub.”
“I will have a ride in the coach,” said the little robber-girl; and she would have her own way; for she was so self-willed and obstinate.
She and Gerda seated themselves in the coach, and drove away, over stumps and stones, into the depths of the forest. The little robber-girl was about the same size as Gerda, but stronger; she had broader shoulders and a darker skin; her eyes were quite black, and she had a mournful look. She clasped little Gerda round the waist, and said,-
“They shall not kill you as long as you don’t make us vexed with you. I suppose you are a princess.”
“No,” said Gerda; and then she told her all her history, and how fond she was of little Kay.
The robber-girl looked earnestly at her, nodded her head slightly, and said, “They sha’nt kill you, even if I do get angry with you; for I will do it myself.” And then she wiped Gerda’s eyes, and stuck her own hands in the beautiful muff which was so soft and warm.
The coach stopped in the courtyard of a robber’s castle, the walls of which were cracked from top to bottom. Ravens and crows flew in and out of the holes and crevices, while great bulldogs, either of which looked as if it could swallow a man, were jumping about; but they were not allowed to bark. In the large and smoky hall a bright fire was burning on the stone floor. There was no chimney; so the smoke went up to the ceiling, and found a way out for itself. Soup was boiling in a large cauldron, and hares and rabbits were roasting on the spit.
“You shall sleep with me and all my little animals to-night,” said the robber-girl, after they had had something to eat and drink. So she took Gerda to a corner of the hall, where some straw and carpets were laid down. Above them, on laths and perches, were more than a hundred pigeons, who all seemed to be asleep, although they moved slightly when the two little girls came near them. “These all belong to me,” said the robber-girl; and she seized the nearest to her, held it by the feet, and shook it till it flapped its wings. “Kiss it,” cried she, flapping it in Gerda’s face. “There sit the wood-pigeons,” continued she, pointing to a number of laths and a cage which had been fixed into the walls, near one of the openings. “Both rascals would fly away directly, if they were not closely locked up. And here is my old sweetheart ‘Ba;’” and she dragged out a reindeer by the horn; he wore a bright copper ring round his neck, and was tied up. “We are obliged to hold him tight too, or else he would run away from us also. I tickle his neck every evening with my sharp knife, which frightens him very much.” And then the robber-girl drew a long knife from a chink in the wall, and let it slide gently over the reindeer’s neck. The poor animal began to kick, and the little robber-girl laughed, and pulled down Gerda into bed with her.
“Will you have that knife with you while you are asleep?” asked Gerda, looking at it in great fright.
“I always sleep with the knife by me,” said the robber-girl. “No one knows what may happen. But now tell me again all about little Kay, and why you went out into the world.”
Then Gerda repeated her story over again, while the wood-pigeons in the cage over her cooed, and the other pigeons slept. The little robber-girl put one arm across Gerda’s neck, and held the knife in the other, and was soon fast asleep and snoring. But Gerda could not close her eyes at all; she knew not whether she was to live or die. The robbers sat round the fire, singing and drinking, and the old woman stumbled about. It was a terrible sight for a little girl to witness.
Then the wood-pigeons said, “Coo, coo; we have seen little Kay. A white fowl carried his sledge, and he sat in the carriage of the Snow Queen, which drove through the wood while we were lying in our nest. She blew upon us, and all the young ones died excepting us two. Coo, coo.”
“What are you saying up there?” cried Gerda. “Where was the Snow Queen going? Do you know anything about it?”
“She was most likely travelling to Lapland, where there is always snow and ice. Ask the reindeer that is fastened up there with a rope.”
“Yes, there is always snow and ice,” said the reindeer; “and it is a glorious place; you can leap and run about freely on the sparkling ice plains. The Snow Queen has her summer tent there, but her strong castle is at the North Pole, on an island called Spitzbergen.”
“Oh, Kay, little Kay!” sighed Gerda.
“Lie still,” said the robber-girl, “or I shall run my knife into your body.”
In the morning Gerda told her all that the wood-pigeons had said; and the little robber-girl looked quite serious, and nodded her head, and said, “That is all talk, that is all talk. Do you know where Lapland is?” she asked the reindeer.
“Who should know better than I do?” said the animal, while his eyes sparkled. “I was born and brought up there, and used to run about the snow-covered plains.”
“Now listen,” said the robber-girl; “all our men are gone away,- only mother is here, and here she will stay; but at noon she always drinks out of a great bottle, and afterwards sleeps for a little while; and then, I’ll do something for you.” Then she jumped out of bed, clasped her mother round the neck, and pulled her by the beard, crying, “My own little nanny goat, good morning.” Then her mother filliped her nose till it was quite red; yet she did it all for love.
When the mother had drunk out of the bottle, and was gone to sleep, the little robber-maiden went to the reindeer, and said, “I should like very much to tickle your neck a few times more with my knife, for it makes you look so funny; but never mind,-I will untie your cord, and set you free, so that you may run away to Lapland; but you must make good use of your legs, and carry this little maiden to the castle of the Snow Queen, where her play-fellow is. You have heard what she told me, for she spoke loud enough, and you were listening.”
Then the reindeer jumped for joy; and the little robber-girl lifted Gerda on his back, and had the forethought to tie her on, and even to give her her own little cushion to sit on.
“Here are your fur boots for you,” said she; “for it will be very cold; but I must keep the muff; it is so pretty. However, you shall not be frozen for the want of it; here are my mother’s large warm mittens; they will reach up to your elbows. Let me put them on. There, now your hands look just like my mother’s.”
But Gerda wept for joy.
“I don’t like to see you fret,” said the little robber-girl; “you ought to look quite happy now; and here are two loaves and a ham, so that you need not starve.” These were fastened on the reindeer, and then the little robber-maiden opened the door, coaxed in all the great dogs, and then cut the string with which the reindeer was fastened, with her sharp knife, and said, “Now run, but mind you take good care of the little girl.” And then Gerda stretched out her hand, with the great mitten on it, towards the little robber-girl, and said, “Farewell,” and away flew the reindeer, over stumps and stones, through the great forest, over marshes and plains, as quickly as he could. The wolves howled, and the ravens screamed; while up in the sky quivered red lights like flames of fire. “There are my old northern lights,” said the reindeer; “see how they flash.” And he ran on day and night still faster and faster, but the loaves and the ham were all eaten by the time they reached Lapland.
Sixth Story:
The Lapland Woman and the Finland Woman
They stopped at a little hut; it was very mean looking; the roof sloped nearly down to the ground, and the door was so low that the family had to creep in on their hands and knees, when they went in and out. There was no one at home but an old Lapland woman, who was cooking fish by the light of a train-oil lamp. The reindeer told her all about Gerda’s story, after having first told his own, which seemed to him the most important, but Gerda was so pinched with the cold that she could not speak. “Oh, you poor things,” said the Lapland woman, “you have a long way to go yet. You must travel more than a hundred miles farther, to Finland. The Snow Queen lives there now, and she burns Bengal lights every evening. I will write a few words on a dried stock-fish, for I have no paper, and you can take it from me to the Finland woman who lives there; she can give you better information than I can.” So when Gerda was warmed, and had taken something to eat and drink, the woman wrote a few words on the dried fish, and told Gerda to take great care of it. Then she tied her again on the reindeer, and he set off at full speed. Flash, flash, went the beautiful blue northern lights in the air the whole night long. And at length they reached Finland, and knocked at the chimney of the Finland woman’s hut, for it had no door above the ground. They crept in, but it was so terribly hot inside that that woman wore scarcely any clothes; she was small and very dirty looking. She loosened little Gerda’s dress, and took off the fur boots and the mittens, or Gerda would have been unable to bear the heat; and then she placed a piece of ice on the reindeer’s head, and read what was written on the dried fish. After she had read it three times, she knew it by heart, so she popped the fish into the soup saucepan, as she knew it was good to eat, and she never wasted anything. The reindeer told his own story first, and then little Gerda’s, and the Finlander twinkled with her clever eyes, but she said nothing. “You are so clever,” said the reindeer; “I know you can tie all the winds of the world with a piece of twine. If a sailor unties one knot, he has a fair wind; when he unties the second, it blows hard; but if the third and fourth are loosened, then comes a storm, which will root up whole forests. Cannot you give this little maiden something which will make her as strong as twelve men, to overcome the Snow Queen?”
“The Power of twelve men!” said the Finland woman; “that would be of very little use.” But she went to a shelf and took down and unrolled a large skin, on which were inscribed wonderful characters, and she read till the perspiration ran down from her forehead. But the reindeer begged so hard for little Gerda, and Gerda looked at the Finland woman with such beseeching tearful eyes, that her own eyes began to twinkle again; so she drew the reindeer into a corner, and whispered to him while she laid a fresh piece of ice on his head, “Little Kay is really with the Snow Queen, but he finds everything there so much to his taste and his liking, that he believes it is the finest place in the world; but this is because he has a piece of broken glass in his heart, and a little piece of glass in his eye. These must be taken out, or he will never be a human being again, and the Snow Queen will retain her power over him.”
“But can you not give little Gerda something to help her to conquer this power?”
“I can give her no greater power than she has already,” said the woman; “don’t you see how strong that is? How men and animals are obliged to serve her, and how well she has got through the world, barefooted as she is. She cannot receive any power from me greater than she now has, which consists in her own purity and innocence of heart. If she cannot herself obtain access to the Snow Queen, and remove the glass fragments from little Kay, we can do nothing to help her. Two miles from here the Snow Queen’s garden begins; you can carry the little girl so far, and set her down by the large bush which stands in the snow, covered with red berries. Do not stay gossiping, but come back here as quickly as you can.” Then the Finland woman lifted little Gerda upon the reindeer, and he ran away with her as quickly as he could.
“Oh, I have forgotten my boots and my mittens,” cried little Gerda, as soon as she felt the cutting cold, but the reindeer dared not stop, so he ran on till he reached the bush with the red berries; here he set Gerda down, and he kissed her, and the great bright tears trickled over the animal’s cheeks; then he left her and ran back as fast as he could.
There stood poor Gerda, without shoes, without gloves, in the midst of cold, dreary, ice-bound Finland. She ran forwards as quickly as she could, when a whole regiment of snow-flakes came round her; they did not, however, fall from the sky, which was quite clear and glittering with the northern lights. The snow-flakes ran along the ground, and the nearer they came to her, the larger they appeared. Gerda remembered how large and beautiful they looked through the burning-glass. But these were really larger, and much more terrible, for they were alive, and were the guards of the Snow Queen, and had the strangest shapes. Some were like great porcupines, others like twisted serpents with their heads stretching out, and some few were like little fat bears with their hair bristled; but all were dazzlingly white, and all were living snow-flakes. Then little Gerda repeated the Lord’s Prayer, and the cold was so great that she could see her own breath come out of her mouth like steam as she uttered the words. The steam appeared to increase, as she continued her prayer, till it took the shape of little angels who grew larger the moment they touched the earth. They all wore helmets on their heads, and carried spears and shields. Their number continued to increase more and more; and by the time Gerda had finished her prayers, a whole legion stood round her. They thrust their spears into the terrible snow-flakes, so that they shivered into a hundred pieces, and little Gerda could go forward with courage and safety. The angels stroked her hands and feet, so that she felt the cold less, and she hastened on to the Snow Queen’s castle.
But now we must see what Kay is doing. In truth he thought not of little Gerda, and never supposed she could be standing in the front of the palace.
Seventh Story:
Of the Palace of the Snow Queen and What Happened There At Last
The walls of the palace were formed of drifted snow, and the windows and doors of the cutting winds. There were more than a hundred rooms in it, all as if they had been formed with snow blown together. The largest of them extended for several miles; they were all lighted up by the vivid light of the aurora, and they were so large and empty, so icy cold and glittering! There were no amusements here, not even a little bear’s ball, when the storm might have been the music, and the bears could have danced on their hind legs, and shown their good manners. There were no pleasant games of snap-dragon, or touch, or even a gossip over the tea-table, for the young-lady foxes. Empty, vast, and cold were the halls of the Snow Queen. The flickering flame of the northern lights could be plainly seen, whether they rose high or low in the heavens, from every part of the castle. In the midst of its empty, endless hall of snow was a frozen lake, broken on its surface into a thousand forms; each piece resembled another, from being in itself perfect as a work of art, and in the centre of this lake sat the Snow Queen, when she was at home. She called the lake “The Mirror of Reason,” and said that it was the best, and indeed the only one in the world.
Little Kay was quite blue with cold, indeed almost black, but he did not feel it; for the Snow Queen had kissed away the icy shiverings, and his heart was already a lump of ice. He dragged some sharp, flat pieces of ice to and fro, and placed them together in all kinds of positions, as if he wished to make something out of them; just as we try to form various figures with little tablets of wood which we call “a Chinese puzzle.” Kay’s fingers were very artistic; it was the icy game of reason at which he played, and in his eyes the figures were very remarkable, and of the highest importance; this opinion was owing to the piece of glass still sticking in his eye. He composed many complete figures, forming different words, but there was one word he never could manage to form, although he wished it very much. It was the word “Eternity.” The Snow Queen had said to him, “When you can find out this, you shall be your own master, and I will give you the whole world and a new pair of skates.” But he could not accomplish it.
“Now I must hasten away to warmer countries,” said the Snow Queen. “I will go and look into the black craters of the tops of the burning mountains, Etna and Vesuvius, as they are called,-I shall make them look white, which will be good for them, and for the lemons and the grapes.” And away flew the Snow Queen, leaving little Kay quite alone in the great hall which was so many miles in length; so he sat and looked at his pieces of ice, and was thinking so deeply, and sat so still, that any one might have supposed he was frozen.
Just at this moment it happened that little Gerda came through the great door of the castle. Cutting winds were raging around her, but she offered up a prayer and the winds sank down as if they were going to sleep; and she went on till she came to the large empty hall, and caught sight of Kay; she knew him directly; she flew to him and threw her arms round his neck, and held him fast, while she exclaimed, “Kay, dear little Kay, I have found you at last.”
But he sat quite still, stiff and cold.
Then little Gerda wept hot tears, which fell on his breast, and penetrated into his heart, and thawed the lump of ice, and washed away the little piece of glass which had stuck there. Then he looked at her, and she sang-
“Roses bloom and cease to be,
But we shall the Christ-child see.”
Then Kay burst into tears, and he wept so that the splinter of glass swam out of his eye. Then he recognized Gerda, and said, joyfully, “Gerda, dear little Gerda, where have you been all this time, and where have I been?” And he looked all around him, and said, “How cold it is, and how large and empty it all looks,” and he clung to Gerda, and she laughed and wept for joy. It was so pleasing to see them that the pieces of ice even danced about; and when they were tired and went to lie down, they formed themselves into the letters of the word which the Snow Queen had said he must find out before he could be his own master, and have the whole world and a pair of new skates. Then Gerda kissed his cheeks, and they became blooming; and she kissed his eyes, and they shone like her own; she kissed his hands and his feet, and then he became quite healthy and cheerful. The Snow Queen might come home now when she pleased, for there stood his certainty of freedom, in the word she wanted, written in shining letters of ice.
Then they took each other by the hand, and went forth from the great palace of ice. They spoke of the grandmother, and of the roses on the roof, and as they went on the winds were at rest, and the sun burst forth. When they arrived at the bush with red berries, there stood the reindeer waiting for them, and he had brought another young reindeer with him, whose udders were full, and the children drank her warm milk and kissed her on the mouth. Then they carried Kay and Gerda first to the Finland woman, where they warmed themselves thoroughly in the hot room, and she gave them directions about their journey home. Next they went to the Lapland woman, who had made some new clothes for them, and put their sleighs in order. Both the reindeer ran by their side, and followed them as far as the boundaries of the country, where the first green leaves were budding. And here they took leave of the two reindeer and the Lapland woman, and all said-Farewell. Then the birds began to twitter, and the forest too was full of green young leaves; and out of it came a beautiful horse, which Gerda remembered, for it was one which had drawn the golden coach. A young girl was riding upon it, with a shining red cap on her head, and pistols in her belt. It was the little robber-maiden, who had got tired of staying at home; she was going first to the north, and if that did not suit her, she meant to try some other part of the world. She knew Gerda directly, and Gerda remembered her: it was a joyful meeting.
“You are a fine fellow to go gadding about in this way,” said she to little Kay, “I should like to know whether you deserve that any one should go to the end of the world to find you.”
But Gerda patted her cheeks, and asked after the prince and princess.
“They are gone to foreign countries,” said the robber-girl.
“And the crow?” asked Gerda.
“Oh, the crow is dead,” she replied; “his tame sweetheart is now a widow, and wears a bit of black worsted round her leg. She mourns very pitifully, but it is all stuff. But now tell me how you managed to get him back.”
Then Gerda and Kay told her all about it.
“Snip, snap, snare! it’s all right at last,” said the robber-girl.
Then she took both their hands, and promised that if ever she should pass through the town, she would call and pay them a visit. And then she rode away into the wide world. But Gerda and Kay went hand-in-hand towards home; and as they advanced, spring appeared more lovely with its green verdure and its beautiful flowers. Very soon they recognized the large town where they lived, and the tall steeples of the churches, in which the sweet bells were ringing a merry peal as they entered it, and found their way to their grandmother’s door. They went upstairs into the little room, where all looked just as it used to do. The old clock was going “tick, tick,” and the hands pointed to the time of day, but as they passed through the door into the room they perceived that they were both grown up, and become a man and woman. The roses out on the roof were in full bloom, and peeped in at the window; and there stood the little chairs, on which they had sat when children; and Kay and Gerda seated themselves each on their own chair, and held each other by the hand, while the cold empty grandeur of the Snow Queen’s palace vanished from their memories like a painful dream. The grandmother sat in God’s bright sunshine, and she read aloud from the Bible, “Except ye become as little children, ye shall in no wise enter into the kingdom of God.” And Kay and Gerda looked into each other’s eyes, and all at once understood the words of the old song,
“Roses bloom and cease to be,
But we shall the Christ-child see.”
And they both sat there, grown up, yet children at heart; and it was summer,-warm, beautiful summer.
