За что Толстого отлучили от церкви? Определение Святейшего синода о графе Льве Толстом. Проклятье, которого не было. Церковь и Толстой: история отношений
Как отмечают историки и богословы, постановление Синода было скорее констатацией свершившегося факта - выхода Толстого из Церкви, - нежели его принудительным исключением из неё. Лев Николаевич к тому моменту уже много лет не посещал служб и не участвовал в таинствах, открыто называл себя противником Церкви.
Впервые наиболее чётко свою позицию в отношении официальной религии он определил в письме к тётушке Александре Андреевне Толстой, с которой состоял в многолетней переписке, 4 марта 1882 года. Там он называет себя не просто противником православия - он берёт на себя более глобальную функцию.
"Я ведь в отношении православия - вашей веры - нахожусь не в положении заблуждающегося или отклоняющегося - я нахожусь в положении обличителя"
В 2010 году, к 100-летию кончины писателя, благодаря известным его потомкам в РПЦ был поднят вопрос о пересмотре решения Синода. Однако патриархия ответила, что это невозможно. Причиной тому были слова самого Льва Николаевича, написанные в ответе Синоду. Ничего отрицающего эту позицию с тех пор от писателя ни разу не прозвучало.
То, что я отрёкся от Церкви, называющей себя православной, это совершенно справедливо… Я отвергаю все таинства… Я действительно отрёкся от Церкви, перестал исполнять её обряды и написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко мне церковных служителей…
Лев Толстой, ответ Синоду Русской Церкви, 1901 год
Немного протестанства в Ясной Поляне
Если рассматривать религиозные взгляды Льва Николаевича, можно сделать вывод, что он был не столько обличителем русской Церкви, сколько близок к отрицанию самой основы христианства. Таким образом, окажись Толстой в среде католиков-консерваторов, вероятно, его постигла бы та же участь - отлучение от церкви. В России же церковники, вероятно, были для Толстого носителями тех взглядов, которые стали ему чужды, и оттого раздражали.
Что отрицал Толстой
Божественную природу Христа
Воскрешение Христа
Загробную жизнь
Троичность Бога
Непорочное зачатие Богоматери
Церковные таинства - причастие, исповедь, венчание и т.д.
Тем не менее Толстой никогда не был человеком неверующим, и в своей "Исповеди" он пишет, что всегда верил во "что-то". Благодаря почитанию Библии и Христа как проповедника более всего его взгляды походят на протестантские вероучения, коих множество. Все они зарождались примерно как у Толстого: не согласный с линией церкви создавал собственное течение.
Не могу заставить себя встать на колени перед Иисусом Христом
Лев Толстой
Ни одно из существующих учений не устраивало Толстого до конца, и в поисках "идеальной религии" он создал собственный кружок. В религию он развиться не успел, но "Евангелие от Толстого" всё же было создано. Кстати, среди потомков Толстого, которые разбрелись по разным континентам, включая Америку и Австралию (сейчас их около ста человек), наиболее многочисленной является ветка, исповедующая протестантизм. Они проживают в Швеции. Также известно, что именно протестанты особенно почитают литературу Толстого как наиболее близкую своим идеям.
Всё началось в "Воскресении"
В крупной художественной форме антицерковные идеи Толстого нашли отражение в романе "Воскресение". С особенным презрением писатель относился к Константину Победоносцеву - идеологу контрреформ Александра III и обер-прокурору Русской церкви. Именно он стал прототипом антигероя Топорова. В его характеристике писатель заостряет внимание на отсутствии у него главного, с точки зрения самого Толстого, религиозного чувства - сознания равенства и братства людей.
Он относился к поддерживаемой им религии так, как относится куровод к падали, которою он кормит своих кур: падаль очень неприятна, но куры любят и едят её, и потому их надо кормить падалью
Лев Толстой, "Воскресение"
Духовные поиски
Религиозный кризис Толстого тянулся с конца 1870-х годов, когда он начал в беседах и переписках задаваться неразрешимыми вопросами о духовной стороне жизни, написал очерк "Исповедь". Из него становится ясно, что сомнения посещали Толстого ещё в молодости.
Я с шестнадцати лет перестал становиться на молитву и перестал по собственному побуждению ходить в церковь и говеть. Я перестал верить в то, что мне было сообщено с детства, но я верил во что-то. Во что я верил, я никак бы не мог сказать, - пишет он.
Тогда же Лев Николаевич начал ездить в Оптину Пустынь (монастырь в Калужской области), где в те годы был расцвет старчества и где жил Амвросий Оптинский - прототип старца Зосимы в "Братьях Карамазовых" Достоевского. Там писатель вёл с отшельниками долгие беседы о вере и Боге. Но итогом всех исканий и диспутов стало ускоренение собственных антицерковных убеждений. Если роман "Воскресение" стал литературным воплощением этих взглядов, к которым пришёл Толстой, то научным стало "Исследование догматического богословия", которое опубликовали в 1891 году в Женеве.
Было ли покаяние
О многом говорит то, что первым пунктом странствований Толстого после его ухода из дома в ноябре 1910 года стала Оптина Пустынь. По воспоминаниям сопровождавшего его врача Маковицкого, Толстой даже хотел остаться там жить.
Лев Николаевич желал видеть отшельников-старцев, [...] поговорить с ними о Боге, о душе, об отшельничестве и посмотреть их жизнь и узнать условия, на каких можно жить при монастыре, - вспоминает он.
По словам Маковицкого, писатель дважды подходил к воротам скита, но так и не решился войти в него. Оттуда он направился в другой монастырь - Шамординский, а вскоре, на станции Астапово, ему стало плохо. Узнавший об этом игумен Оптиной Ворсанофий отправился к нему и взял с собой все необходимые церковные атрибуты, чтобы принять его покаяние (по инструкции, он ждал от него лишь слова "каюсь") и причастить перед смертью.
Неизвестно доподлинно, желал ли сам Толстой примириться с Церковью перед кончиной, однако технически это не случилось по его плану. Старца так и не пустили к писателю, поскольку тот чётко прописал это в заранее подготовленном завещании.
В феврале 1901 года Льва Толстого громогласно отлучили от церкви. Со второй половины девятнадцатого века Синод делал неоднократные попытки объявить писателю анафему, однако каждый раз этому препятствовал действующий император Александр III. Но когда «отпадение» Толстого всё же случилось, вокруг события разразился настоящий скандал.
Фактрум рассказывает, за что и как знаменитого писателя отлучали от церкви.
Лев Толстой
Дерзкая критика
Последние 10 лет жизни Лев Толстой и сам отвергал церковь. Он нещадно критиковал её учения, сравнивая их с вредными суевериями, ложью и даже колдовством. Писатель настаивал, что всё это лишь искажает истинные христианские догмы, а сама православная церковь уже давно не имеет никакого отношения к Богу. В 1880 годах даже возникло так называемое «толстовство» - религиозно-этическое общественное течение, основанное на философии Льва Николаевича. А в произведениях писателя то и дело начали появляться толстые намёки, компрометирующие действующую церковную власть. К примеру, литературоведы полагают, что в своём романе «Воскресенье» прототипом Топорова стал Константин Победоносцев - обер-прокурор. В романе герой предстаёт перед читателями глуповатым и лицемерным обманщиком.
Разумеется, такое дерзкое сравнение, да ещё и вкупе с многочисленными провокационными высказываниями графа, не могло не спровоцировать ответные действия со стороны священнослужителей. Ещё в конце девятнадцатого века Синод несколько раз выдвигал предложение объявить писателю анафему, однако император Александр III не желал допустить, чтобы к широкой известности и влиятельности Толстого добавился ещё и ореол мученика. Именно по этой причине все попытки объявить анафему он каждый раз отклонял. А тем временем Лев Николаевич продолжал позволять себе «богохульные» изречения, чем жутко нервировал верхушку церкви.
Безуспешные попытки
В 1888 году архиепископ Никанор выдвинул предложение объявить в отношении Льва Николаевича «торжественную анафему», а ещё спустя буквально пару лет к императору с аналогичной просьбой пришёл харьковский протоиерей Тимофей Буткевич. В 1891 году Тульский архиерей отдал приказ священникам собрать обличающие писателя документы, чтобы предоставить государю весомые доказательства безбожия Толстого. Однако и здесь Александр III отказал в просьбе, опасаясь волны негодования. В итоге церкви пришлось ждать смерти императора, чтобы в 1896 году вновь возобновить дискуссии об отлучении писателя.
Финальная «расправа»
Отлучение всё же состоялось - 24 февраля 1901 года в прессе опубликовали «Определение Святейшего Синода». Согласно документу, Толстого наконец официального отлучили. По данным некоторых источников, уже 25 числа, то есть на следующий же день, Николай II устроил жёсткий выговор Победоносцеву. Сам же Толстой об этой новости узнал за чтением газеты, когда отдыхал в своём доме в Москве. И буквально в тот же день к нему пришли толпы людей с цветами. Несколько дней они встречали Льва Николаевича бурными аплодисментами.
Позже Софья Андреевна напишет в своём дневнике о том, какая в тот день была чудесная праздничная атмосфера.
В феврале 1901 года Синод выпустил "Определение", в котором объявлял об отречении писателя Льва Николаевича Толстого от Церкви. Документ стал итогом многолетней полемики между писателем и его сподвижниками-"толстовцами" и представителями духовенства.
Одним из самых сложных, противоречивых и обсуждаемых моментов в биографии великого русского писателя Льва Николаевича Толстого является его отлучение от Русской Православной Церкви. Многие полагают, что Церковь предала анафеме писателя, однако на самом деле никакой анафемы не было. Наиболее распространённой в нынешние дни является точка зрения, согласно которой Толстой сам отсоединился от РПЦ, а Церкви оставалось лишь констатировать этот факт. На деле же обстоятельства этой истории гораздо сложнее.
Дело в том, что в начале XX века в Церкви не предавали анафеме никого: эта религиозная процедура была упразднена. Так, последним человеком, преданным анафеме, стал гетман Мазепа - в XVIII веке. Более того, самого Толстого не сажали в тюрьму, не ссылали в Сибирь и не отправляли в Англию, но делали это с его сторонниками - и именно это больнее всего било по писателю. Однако же, как и во многих других аналогичных случаях, официальные запреты лишь сыграли на руку "толстовцам": запрет на печать его произведений ширил сеть их подпольного распространения, а в самих творениях писателя видели скрываемую от простого народа государством и Церковью правду.
По словам писателя и журналиста Павла Басинского, давно занимающегося исследованием жизни и творчества Льва Толстого, такие видные церковные лица, как архимандрит Антоний (Храповицкий), архиепископ Херсонский и Одесский Никанор (Бровкович), архиепископ Харьковский и Ахтырский Амвросий (Ключарев), архиепископ Казанский и Свияжский Павел (Лебедев), известные священники и преподаватели духовных академий, состояли в полемике с Толстым аж с 1883 года. Особенно интересен этот факт тем, что на тот момент ни одно из религиозных произведений Толстого не было напечатано даже за рубежом.
Сам Толстой был человеком верующим, крещённым в православии, однако в последние 20 лет своей жизни ясно дал понять, что не принимает ряд главных догматов Русской Православной Церкви. Это ярко выражается в произведении "Воскресение", опубликованном в 1899 году, в котором описывалась холодность духовенства, наспех совершающего положенные религиозные обряды. Параллельно сторонники Толстого распространяли брошюры с описанием собственного мироощущения писателя. Это собственное понимание христианства получило название "толстовство". Писатель не принимал учение о Троичности Бога, отрицал непогрешимый авторитет Вселенских соборов, церковные таинства, непорочное зачатие, действительность воскресения Иисуса Христа и его божественность. Он подвергал критике Церковь за то, что та ставит свои интересы выше, чем интересы всего христианства.
Призывы отлучить Толстого от Церкви звучали ещё с конца 1880-х годов. Александра III не раз просили отлучить Толстого от Церкви, однако тот отказывался совершать данный поступок, поскольку не желал "прибавлять к славе Толстого мученического венца". Призывы зазвучали активнее после смерти Александра III и восхождения на престол Николая II. "Определение" Синода, принятого 20-22 февраля 1901 года и опубликованного 24 февраля того же года в "Церковных Ведомостях", было своеобразным ответом на вопросы духовенства относительно "толстовства". Что это за новое верование? Что за взгляды? Вроде бы они хорошие в нравственном плане, но как обстоит дело в реальности?
Текст Синода гласил следующее:
"Божией милостью
Святейший Всероссийский Синод верным чадам православныя кафолическия греко-российския Церкви о Господе радоватися.
Молим вы, братие, блюдитеся от творящих распри и раздоры, кроме учения, ему же вы научитеся, и уклонитеся от них (Римл. 16:17).
Изначально Церковь Христова терпела хулы и нападения от многочисленных еретиков и лжеучителей, которые стремились ниспровергнуть ее и поколебать в существенных ее основаниях, утверждающихся на вере во Христа, Сына Бога Живого. Но все силы ада, по обетованию Господню, не могли одолеть Церкви Святой, которая пребудет неодоленною вовеки. И в наши дни, Божиим попущением, явился новый лжеучитель, граф Лев Толстой.
Известный миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и воспитанию своему, граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно перед всеми отрекся от вскормившей и воспитавшей его матери, Церкви Православной, и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и Церкви, и на истребление в умах и сердцах людей веры отеческой, веры православной, которая утвердила вселенную, которою жили и спасались наши предки и которою доселе держалась и крепка была Русь Святая.
В своих сочинениях и письмах, в множестве рассеиваемых им и его учениками по всему свету, в особенности же в пределах дорогого Отечества нашего, он проповедует с ревностью фанатика ниспровержение всех догматов Православной Церкви и самой сущности веры христианской; отвергает личного Живого Бога, во Святой Троице славимого, создателя и промыслителя Вселенной, отрицает Господа Иисуса Христа — Богочеловека, Искупителя и Спасителя мира, пострадавшего нас ради человек и нашего ради спасения и воскресшего из мертвых, отрицает божественное зачатие по человечеству Христа Господа и девство до рождества и по рождестве Пречистой Богородицы, Приснодевы Марии, не признает загробной жизни и мздовоздаяния, отвергает все таинства Церкви и благодатное в них действие Святого Духа и, ругаясь над самыми священными предметами веры православного народа, не содрогнулся подвергнуть глумлению величайшее из таинств, святую Евхаристию. Все сие проповедует граф Толстой непрерывно, словом и писанием, к соблазну и ужасу всего православного мира, и тем неприкровенно, но явно пред всеми, сознательно и намеренно отверг себя сам от всякого общения с Церковью Православной.
Бывшие же к его вразумлению попытки не увенчались успехом. Посему Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею. Ныне о сем свидетельствуем перед всею Церковью к утверждению правостоящих и к вразумлению заблуждающихся, особливо же к новому вразумлению самого графа Толстого. Многие из ближних его, хранящих веру, со скорбию помышляют о том, что он, в конце дней своих, остается без веры в Бога и Господа Спасителя нашего, отвергшись от благословений и молитв Церкви и от всякого общения с нею.
Посему, свидетельствуя об отпадении его от Церкви, вместе и молимся, да подаст ему Господь покаяние в разум истины (2 Тим. 2:25). Молимтися, милосердный Господи, не хотяй смерти грешных, услыши и помилуй и обрати его ко святой Твоей Церкви. Аминь.
Подлинное подписали:
Смиренный АНТОНИЙ, митрополит С.-Петербургский и Ладожский.
Смиренный ФЕОГНОСТ, митрополит Киевский и Галицкий.
Смиренный ВЛАДИМИР, митрополит Московский и Коломенский.
Смиренный ИЕРОНИМ, архиепископ Холмский и Варшавский.
Смиренный ИАКОВ, епископ Кишиневский и Хотинский.
Смиренный ИАКОВ, епископ.
Смиренный БОРИС, епископ.
Смиренный МАРКЕЛ, епископ.
Вслед за постановлением Синода в адрес Льва Толстого посыпались письма самого разнообразного характера. Некоторые из них содержали проклятия, призывы к покаянию и даже угрозы. Так, например, критика доносилась со стороны протоиерея Иоанна Кронштадского в 1902 году: "Поднялась же рука Толстого написать такую гнусную клевету на Россию, на её правительство!.. Дерзкий, отъявленный безбожник, подобный Иуде предателю… Толстой извратил свою нравственную личность до уродливости, до омерзения… Невоспитанность Толстого с юности и его рассеянная, праздная с похождениями жизнь в лета юности, как это видно из собственного его описания своей жизни, были главной причиной его радикального безбожия; знакомство с западными безбожниками ещё более помогло ему стать на этот страшный путь, а отлучение его от Церкви Святейшим Синодом озлобило его до крайней степени, оскорбив его графское писательское самолюбие, помрачив ему мирскую славу… о, как ты ужасен, Лев Толстой, порождение ехидны…".
В то же время, известный православный философ Василий Розанов, не оспаривая решение Синода, подчёркивал, что Синод не имеет права судить графа: "Толстой, при полной наличности ужасных и преступных его заблуждений, ошибок и дерзких слов, есть огромное религиозное явление, может быть, величайший феномен религиозной русской ис-тории за 19 веков, хотя и искажённый. Но дуб, криво выросший, есть, однако, дуб, и не его судить механически формальному "учреждению"… Акт этот потряс веру русскую более, чем учение Толстого".
Ему вторил философ Дмитрий Мережковский: "Религиозного учения Льва Толстого я не разделяю… Всё-таки мы говорим: если вы отлучили от церкви Л. Толстого, то отлучите и нас всех, потому что мы с ним, а мы с ним потому, что верим, что с ним Христос".
Ответ на отлучение писателя от Церкви не заставил себя ждать, однако сперва он последовал не от самого Толстого, а от его супруги - Софьи Андреевны. 26 февраля 1901 года она направила своё письмо по поводу публикации в газетах "Определения" Синода первенствующему члену Синода Санкт-Петербургскому митрополиту Антонию (Вадковскому).
"Ваше Высокопреосвященство!
Прочитав (вчера) в газетах жестокое определение Синода об отлучении от церкви мужа моего, графа Льва Николаевича Толстого, и увидав в числе подписей пастырей церкви и вашу подпись, я не могла остаться к этому вполне равнодушна. Горестному негодованию моему нет пределов. И не с точки зрения того, что от этой бумаги погибнет духовно муж мой: это не дело людей, а дело Божье. Жизнь души человеческой, с религиозной точки зрения — никому, кроме Бога, неведома и, к счастью, не подвластна. Но с точки зрения той Церкви, к которой я принадлежу и от которой никогда не отступлю, — которая создана Христом для благословения именем Божьим всех значительнейших моментов человеческой жизни: рождений, браков, смертей, горестей и радостей людских… — которая громко должна провозглашать закон любви, всепрощения, любовь к врагам, к ненавидящим нас, молиться за всех, — с этой точки зрения для меня непостижимо распоряжение Синода.
Оно вызовет не сочувствие (разве только "Московских ведомостей"), а негодование в людях и большую любовь и сочувствие Льву Николаевичу. Уже мы получаем такие изъявления, и им не будет конца, со всех концов мира.
Не могу не упомянуть ещё о горе, испытанном мною от той бессмыслицы, о которой я слышала раньше, а именно: о секретном распоряжении Синода священникам не отпевать в церкви Льва Николаевича, в случае его смерти.
Кого же хотят наказывать? — умершего, не чувствующего уже ничего, человека, или окружающих его, верующих и близких ему людей? Если это угроза, то кому и чему?
Неужели для того, чтобы отпевать моего мужа и молиться за него в церкви, я не найду — или такого порядочного священника, который не побоится людей перед настоящим Богом любви, или не порядочного, которого я подкуплю большими деньгами для этой цели? Но мне этого и не нужно. Для меня церковь есть понятие отвлечённое, и служителями её я признаю только тех, кто истинно понимает значение церкви.
Если же признать церковью людей, дерзающих своей злобой нарушать высший закон любви Христа, то давно бы все мы, истинно верующие и посещающие церковь, ушли бы от неё.
И виновны в грешных отступлениях от церкви не заблудившиеся, ищущие истины люди, а те, которые гордо признали себя во главе её, и, вместо любви, смирения и всепрощения, стали духовными палачами тех, кого вернее простит Бог за их смиренную, полную отречения от земных благ, любви и помощи людям, жизнь, хотя и вне церкви, чем носящих бриллиантовые митры и звёзды, но карающих и отлучающих от церкви — пастырей её.
Опровергнуть мои слова лицемерными доводами — легко. Но глубокое понимание истины и настоящих намерений людей — никого не обманет.
Графиня София Толстая.
Письмо жены Толстого вызвало широкий общественный резонанс и было напечатано как в отечественных, так и в зарубежных газетах. Ответ митрополита Антония вскоре также был напечатан - в "Церковных Ведомостях".
"Милостивая государыня, графиня София Андреевна!
Не то жестоко, что сделал Синод, объявив об отпадении от Церкви Вашего мужа, а жестоко то, что сам он с собой сделал, отрекшись от веры в Иисуса Христа, Сына Бога Живого, Искупителя и Спасителя нашего. На это-то отречение и следовало давно излиться Вашему горестному негодованию. И не от клочка, конечно, печатной бумаги гибнет муж Ваш, а от того, что отвратился от Источника жизни вечной.
Для христианина не мыслима жизнь без Христа, по словам Которого "верующий в Него имеет жизнь вечную, и переходит от смерти в жизнь, а неверующий не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нём" (Иоанн III, 1. 16.36У, 24), и поэтому об отрекающемся от Христа одно только и можно сказать, что он перешёл от жизни в смерть. В этом и состоит гибель вашего мужа, но в этой гибели повинен только он сам один, а не кто-либо другой.
Из верующих во Христа состоит Церковь, к которой вы себя считаете принадлежащей, и — для верующих, для членов своих Церковь эта благословляет именем Божиим все значительнейшие моменты человеческой жизни: рождений, браков, смертей, горестей и радостей людских, но никогда не делает она этого и не может делать для неверующих, для язычников, для хулящих имя Божие, для отрекшихся от неё и не желающих получить от неё ни молитв, ни благословений, и вообще для всех тех, которые не суть члены её. И потому с точки зрения этой Церкви распоряжение Синода постижимо, понятно и ясно, как Божий день. И закон любви и всепрощения этим ничуть не нарушается. Любовь Божия бесконечна, но и Она прощает не всех и не за всё. Хула на Духа Святого не прощается ни в сей, ни в будущей жизни (Матф. XII, 32). Господь всегда ищет человека своею любовью, но человек иногда не хочет идти навстречу этой любви и бежит от Лица Божия, а потому и погибает. Христос молился на кресте за врагов Своих, но и Он в Своей первосвященнической молитве изрек горькое для любви Его слово, что погиб сын погибельный (Иоанн, XVII, 12). О вашем муже, пока жив он, нельзя ещё сказать, что он погиб, но совершенная правда сказана о нём, что он от Церкви отпал и не состоит её членом, пока не покается и не воссоединится с нею.
В своем послании, говоря об этом, Синод засвидетельствовал лишь существующий факт, и потому негодовать на него могут только те, которые не разумеют, что творят. Вы получаете выражения сочувствия от всего мира. Не удивляюсь сему, но думаю, что утешаться вам тут нечем. Есть слава человеческая и есть слава Божия. "Слава человеческая как цвет на траве: засохла, трава, и цвет её опал, но слово Господне пребывает вовек" (I Петра 1 , 24, 25).
Когда в прошлом году газеты разнесли весть о болезни графа, то для священнослужителей во всей силе встал вопрос: следует ли его, отпавшего от веры и Церкви, удостаивать христианского погребения и молитв? Последовали обращения к Синоду, и он в руководство священнослужителям секретно дал и мог дать только один ответ: не следует, если умрет, не восстановив своего общения с Церковию. Никому тут никакой угрозы нет, и иного ответа быть не могло. И я не думаю, чтобы нашёлся какой-нибудь, даже не порядочный, священник, который бы решился совершить над графом христианское погребение, а если бы и совершил, то такое погребение над неверующим было бы преступной профанацией священного обряда. Да и зачем творить насилие над мужем вашим? Ведь без сомнения, он сам не желает совершения над ним христианского погребения? Раз вы — живой человек — хотите считать себя членом Церкви, и она действительно есть союз живых разумных существ во имя Бога живого, то уж падает само собою ваше заявление, что Церковь для вас есть понятие отвлечённое. И напрасно вы упрекаете служителей Церкви в злобе и нарушении высшего закона любви, Христом заповеданной. В синодальном акте нарушения этого закона нет. Это, напротив, есть акт любви, акт призыва мужа вашего к возврату в Церковь и верующих к молитве о нём.
Пастырей Церкви поставляет Господь, а не сами они гордо, как вы говорите, признали себя во главе её. Носят они бриллиантовые митры и звезды, но это в их служении совсем не существенное. Оставались они пастырями, одеваясь и в рубище, гонимые и преследуемые, останутся таковыми и всегда, хотя бы и в рубище пришлось им опять одеться, как бы их ни хулили и какими бы презрительными словами ни обзывали.
В заключение прошу прощения, что не сразу вам ответил. Я ожидал, пока пройдёт первый острый порыв вашего огорчения.
Благослови вас Господь и храни, и графа — мужа вашего — помилуй!
АНТОНИЙ, МИТРОПОЛИТ С.-ПЕТЕРБУРГСКИЙ
Вскоре в переписку включился и сам Лев Толстой. Его "Ответ Синоду" был написан в апреле 1901 года.
"Я не хотел сначала отвечать на постановление обо мне синода, но постановление это вызвало очень много писем, в которых неизвестные мне корреспонденты — одни бранят меня за то, что я отвергаю то, чего я не отвергаю, другие увещевают меня поверить в то, во что я не переставал верить, третьи выражают со мной единомыслие, которое едва ли в действительности существует, и сочувствие, на которое я едва ли имею право; и я решил ответить и на самое постановление, указав на то, что в нем несправедливо, и на обращения ко мне моих неизвестных корреспондентов.
Постановление синода вообще имеет много недостатков; оно незаконно или умышленно двусмысленно; оно произвольно, неосновательно, неправдиво и, кроме того, содержит в себе клевету и подстрекательство к бурным чувствам и поступкам.
Оно незаконно или умышленно двусмысленно потому, что если оно хочет быть отлучением от церкви, то оно не удовлетворяет тем церковным правилам, по которым может произноситься такое отлучение; если же это есть заявление о том, что тот, кто не верит в церковь и ее догмата, не принадлежит к ней, то это само собой разумеется, и такое заявление не может иметь никакой другой цели, как только ту, чтобы, не будучи в сущности отлучением, оно бы казалось таковым, что собственно и случилось, потому что оно так и было понято.
Оно произвольно, потому что обвиняет одного меня в неверии во все пункты, выписанные в постановлении, тоща как не только многие, но почти все образованные люди в России разделяют такое неверие и беспрестанно выражали и выражают его и в разговорах, и в чтении, и в брошюрах и книгах.
Оно неосновательно, потому что главным поводом своего появления выставляет большое распространение моего совращающего людей лжеучения, тогда как мне хорошо известно, что людей, разделяющих мои взгляды, едва ли есть сотня, и распространение моих писаний о религии, благодаря цензуре, так ничтожно, что большинство людей, прочитавших постановление синода, не имеют ни малейшего понятия о том, что мною писано о религии, как это видно из получаемых мною писем.
Оно содержит в себе явную неправду, утверждая, что со стороны церкви были сделаны относительно меня не увенчавшиеся успехом попытки вразумления, тогда как ничего подобного никогда не было.
Оно представляет из себя то, что на юридическом языке называется клеветой, так как в нем заключаются заведомо несправедливые и клонящиеся к моему вреду утверждения. Оно есть, наконец, подстрекательство к дурным чувствам и поступкам, так как вызвало, как и должно было ожидать, в людях непросвещенных и нерассуждающих озлобление и ненависть ко мне, доходящие до угроз убийства и высказываемые в получаемых мною письмах. "Теперь ты предан анафеме и пойдешь после смерти в вечное мучение и издохнешь как собака… анафема та, старый черт… проклят будь", пишет один. Другой делает упреки правительству за то, что я не заключен еще в монастырь, и наполняет письмо ругательствами. Третий пишет: "Если правительство не уберет тебя, — мы сами заставим тебя замолчать"; письмо кончается проклятиями. "Чтобы уничтожить прохвоста тебя, — пишет четвертый, — у меня найдутся средства…" Следуют неприличные ругательства. Признаки такого же озлобления после постановления синода я замечаю и при встречах с некоторыми людьми. В самый же день 25 февраля, когда было опубликовано постановление, я, проходя по площади, слышал обращенные ко мне слова: "Вот дьявол в образе человека", и если бы толпа была иначе составлена, очень может быть, что меня бы избили, как избили, несколько лет тому назад, человека у Пантелеймоновской часовни.
Так что постановление синода вообще очень нехорошо; то, что в конце постановления сказано, что лица, подписавшие его, молятся, чтобы я стал таким же, как они, не делает его лучше.
Это так вообще, в частностях же постановление это несправедливо в следующем. В постановлении сказано: "Известный миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и воспитанию, граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа его и на святое его достояние, явно перед всеми отрекся от вскормившей и воспитавшей его матери, церкви православной".
То, что я отрекся от церкви, называющей себя православной, это совершенно справедливо. Но отрекся я от нее не потому, что я восстал на Господа, а напротив, только потому, что всеми силами души желал служить ему. Прежде чем отречься от церкви и единения с народом, которое мне было невыразимо дорого, я, по некоторым признакам усомнившись в правоте церкви, посвятил несколько лет на то, чтобы исследовать теоретически и практически учение церкви: теоретически — я перечитал все, что мог, об учении церкви, изучил и критически разобрал догматическое богословие; практически же — строго следовал, в продолжение более года, всем предписаниям церкви, соблюдая все посты и посещая все церковные службы. И я убедился, что учение церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же собрание самых грубых суеверий и колдовства, скрывающее совершенно весь смысл христианского учения:
И я действительно отрекся от церкви, перестал исполнять ее обряды и написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко мне церковных служителей, и мертвое мое тело убрали бы поскорей, без всяких над ним заклинаний и молитв, как убирают всякую противную и ненужную вещь, чтобы она не мешала живым. То же, что сказано, что я "посвятил свою литературную деятельность и данный мне от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и церкви" и т. д., и что "я в своих сочинениях и письмах, во множестве рассылаемых мною так же, как и учениками моими, по всему свету, в особенности же в пределах дорогого отечества нашего, проповедую с ревностью фанатика ниспровержение всех догматов православной церкви и самой сущности веры христианской", — то это несправедливо. Я никогда не заботился о распространении своего учения. Правда, я сам для себя выразил в сочинениях свое понимание учения Христа и не скрывал эти сочинения от людей, желавших с ними познакомиться, но никогда сам не печатал их; говорил же людям о том, как я понимаю учение Христа, только тогда, когда меня об этом спрашивали. Таким людям я говорил то, что думаю, и давал, если они у меня были, мои книги.
Потом сказано, что я "отвергаю Бога, во святой троице славимого создателя и промыслителя вселенной, отрицаю господа Иисуса Христа, богочеловека, искупителя и спасителя мира, пострадавшего нас ради человеков и нашего ради спасения и воскресшего из мертвых, отрицаю бессеменное зачатие по человечеству Христа господа и девство до рождества и по рождестве пречистой богородицы".
Стоит только почитать требник и проследить за теми обрядами, которые не переставая совершаются православным духовенством и считаются христианским богослужением, чтобы увидать, что все эти обряды не что иное, как различные приемы колдовства, приспособленные ко всем возможным случаям жизни. Для того, чтобы ребенок, если умрет, пошел в рай, нужно успеть помазать его маслом и выкупать с произнесением известных слов; для того, чтобы родительница перестала быть нечистою, нужно произнести известные заклинания; чтобы был успех в деле или спокойное житье в новом доме, для того, чтобы хорошо родился хлеб, прекратилась засуха, для того, чтобы путешествие было благополучно, для того, чтобы излечиться от болезни, для того, чтобы облегчилось положение умершего на том свете, для всего этого и тысячи других обстоятельств есть известные заклинания, которые в известном месте и за известные приношения произносит священник.
То, что я отвергаю непонятную троицу и не имеющую никакого смысла в наше время басню о падении первого человека, кощунственную историю о Боге, родившемся от девы, искупляющем род человеческий, то это совершенно справедливо. Бога же — духа, бога — любовь, единого бога — начало всего, не только не отвергаю, но ничего не признаю действительно существующим, кроме Бога, и весь смысл жизни вижу только в исполнении воли Бога, выраженной в христианском учении. Еще сказано: "не признает загробной жизни и мздовоздаяния". Если разуметь жизнь загробную в смысле второго пришествия, ада с вечными мучениями, дьяволами, и рая — постоянного блаженства, то совершенно справедливо, что я не признаю такой загробной жизни; но жизнь вечную и возмездие здесь и везде, теперь и всегда, признаю до такой степени, что, стоя по своим годам на краю гроба, часто должен делать усилия, чтобы не желать плотской смерти, то есть рождения новой жизни, верю, что всякий добрый поступок увеличивает истинное благо моей вечной жизни, а всякий злой поступок уменьшает его.
Сказано также, что я отвергаю все таинства. Это совершенно справедливо. Все таинства я считаю низменным, грубым, несоответствующим понятию о Боге и христианскому учению колдовством и, кроме того, нарушением самых прямых указаний Евангелия. В крещении младенцев вижу явное извращение всего того смысла, который могло иметь крещение для взрослых, сознательно принимающих христианство; в совершении таинства брака над людьми, заведомо соединявшимися прежде, и в допущении разводов и в освящении браков разведенных вижу прямое нарушение и смысла, и буквы Евангельского учения. В периодическом прощении грехов на исповеди вижу вредный обман, только поощряющий безнравственность и уничтожающий опасение перед согрешением.
В елеосвящении так же, как и в миропомазании, вижу приемы грубого колдовства, как и в почитании икон и мощей, как и во всех тех обрядах, молитвах, заклинаниях, которыми наполнен требник. В причащении вижу обоготворение плоти и извращение христианского учения. В священстве, кроме явного приготовления к обману, вижу прямое нарушение слов Христа, — прямо запрещающего кого бы то ни было называть учителями, отцами, наставниками (Мф. XXIII, 8−10).
Сказано, наконец, как последняя и высшая степень моей виновности, что я, "ругаясь над самыми священными предметами веры, не содрогнулся подвергнуть глумлению священнейшее из таинств — евхаристию". То, что я не содрогнулся описать просто и объективно то, что священник делает для приготовлений этого, так называемого, таинства, то это совершенно справедливо; но то, что это, так называемое, таинство есть нечто священное и что описать его просто, как оно делается, есть кощунство, — это совершенно несправедливо. Кощунство не в том, чтобы назвать перегородку — перегородкой, а не иконостасом, и чашку — чашкой, а не потиром и т. п., а ужаснейшее, не перестающее, возмутительное кощунство — в том, что люди, пользуясь всеми возможными средствами обмана и гипнотизации, — уверяют детей и простодушный народ, что если нарезать известным способом и при произнесении известных слов кусочки хлеба и положить их в вино, то в кусочки эти входит Бог; и что тот, во имя кого живого вынется кусочек, тот будет здоров; во имя же кого умершего вынется такой кусочек, то тому на том свете будет лучше; и что тот, кто съест этот кусочек, в того войдет сам Бог.
Ведь это ужасно!
Как бы кто ни понимал личность Христа, то учение его, которое уничтожает зло мира и так просто, легко, несомненно дает благо людям, если только они не будут извращать его, это учение все скрыто, все переделано в грубое колдовство купанья, мазания маслом, телодвижений, заклинаний, проглатывания кусочков и т. п., так что от учения ничего не остается. И если когда какой человек попытается напомнить людям то, что не в этих волхвования, не в молебнах, обеднях, свечах, иконах учение Христа, а в том, чтобы люди любили друг друга, не платили злом за зло, не судили, не убивали друг друга, то поднимется стон негодования тех, которым выгодны эти обманы, и люди эти во всеуслышание, с непостижимой дерзостью говорят в церквах, печатают в книгах, газетах, катехизисах, что Христос никогда не запрещал клятву (присягу), никогда не запрещал убийство (казни, войны), что учение о непротивлении злу с сатанинской хитростью выдумано врагами Христа (Речь Амвросия, епископа харьковского).
Ужасно, главное, то, что люди, которым это выгодно, обманывают не только взрослых, но, имея на то власть, и детей, тех самых, про которых Христос говорил, что горе тому, кто их обманет. Ужасно то, что люди эти для своих маленьких выгод делают такое ужасное зло, скрывая от людей истину, открытую Христом и дающую им благо, которое не уравновешивается и в тысячной доле получаемой ими от того выгодой. Они поступают, как тот разбойник, который убивает целую семью, 5−6 человек, чтобы унести старую поддевку и 40 коп. денег. Ему охотно отдали бы всю одежду и все деньги, только бы он не убивал их. Но он не может поступить иначе. То же и с религиозными обманщиками. Можно бы согласиться в 10 раз лучше, в величайшей роскоши содержать их, только бы они не губили людей своим обманом. Но они не могут поступать иначе. Вот это-то и ужасно. И потому обличать их обманы не только можно, но должно. Если есть что священное, то никак уже не то, что они называют таинством, а именно эта обязанность обличать их религиозный обман, когда видишь его. Если чувашин мажет своего идола сметаной или сечет его, я могу равнодушно пройти мимо, потому что-то, что он делает, он делает во имя чуждого мне своего суеверия и не касается того, что для меня священно; но когда люди, как бы много их ни было, как бы старо ни было их суеверие и как бы могущественны они ни были, во имя того Бога, которым я живу, и того учения Христа, которое дало жизнь мне и может дать ее всем людям, проповедуют грубое колдовство, я не могу этого видеть спокойно. И если я называю по имени то, что они делают, то я делаю только то, что должен, чего не могу не делать, если я верую в Бога и христианское учение. Если же они вместо того, чтобы ужаснуться на свое кощунство, называют кощунством обличение их обмана, то это только доказывает силу их обмана и должно только увеличивать усилия людей, верующих в Бога и в учение Христа, для того, чтобы уничтожить этот обман, скрывающий от людей истинного Бога.
Про Христа, выгнавшего из храма быков, овец и продавцов, должны были говорить, что он кощунствует. Если бы он пришел теперь и увидал то, что делается его именем в церкви, то еще с большим и более законным гневом наверно повыкидал бы все эти ужасные антиминсы, и копья, и кресты, и чаши, и свечи, и иконы, и все то, посредством чего они, колдуя, скрывают от людей Бога и его учение.
Так вот что справедливо и что несправедливо в постановлении обо мне синода. Я действительно не верю в то, во что они говорят, что верят. Но я верю во многое, во что они хотят уверить людей, что я не верю.
Верю я в следующее: верю в Бога, которого понимаю как дух, как любовь, как начало всего. Верю в то, что он во мне и я в нем. Верю в то, что воля Бога яснее, понятнее всего выражена в учении человека Христа, которого понимать Богом и которому молиться считаю величайшим кощунством. Верю в то, что истинное благо человека — в исполнении воли Бога, воля же его в том, чтобы люди любили друг друга и вследствие этого поступали бы с другими так, как они хотят, чтобы поступали с ними, как и сказано в Евангелии, что в этом весь закон и пророки. Верю в то, что смысл жизни каждого отдельного человека поэтому только в увеличении в себе любви, что это увеличение любви ведет отдельного человека в жизни этой ко все большему и большему благу, дает после смерти тем большее благо, чем больше будет в человеке любви, и вместе с тем и более всего другого содействует установлению в мире царства Божия, то есть такого строя жизни, при котором царствующие теперь раздор, обман и насилие будут заменены свободным согласием, правдой и братской любовью людей между собою. Верю, что для преуспеяния в любви есть только одно средство: молитва, — не молитва общественная в храмах, прямо запрещенная Христом (Мф. VI, 5−13), а молитва, образец которой дан нам Христом, — уединенная, состоящая в восстановлении и укреплении в своем сознании смысла своей жизни и своей зависимости только от воли Бога.
Оскорбляют, огорчают или соблазняют кого-либо, мешают чему-нибудь и кому-нибудь или не нравятся эти мои верования, — я так же мало могу их изменить, как свое тело. Мне надо самому одному жить, самому одному и умереть (и очень скоро), и потому я не могу никак иначе верить, как так, как верю. Готовясь идти к тому Богу, от которого исшел. Я не говорю, чтобы моя вера была одна несомненно на все времена истинна, но я не вижу другой — более простой, ясной и отвечающей всем требованиям моего ума и сердца; если я узнаю такую, я сейчас же приму ее, потому что Богу ничего, кроме истины, не нужно. Вернуться же к тому, от чего я с такими страданиями только что вышел, я уже никак не могу, как не может летающая птица войти в скорлупу того яйца, из которого она вышла. "Тот, кто начнет с того, что полюбит христианство более истины, очень скоро полюбит свою церковь или секту более, чем христианство, и кончит тем, что будет любить себя (свое спокойствие) больше всего на свете", — сказал Кольридж.
Я шел обратным путем. Я начал с того, что полюбил свою православную веру более своего спокойствия, потом полюбил христианство более своей церкви, теперь же люблю истину более всего на свете. И до сих пор истина совпадает для меня с христианством, как я его понимаю. И я исповедую это христианство; и в той мере, в какой исповедую его, спокойно и радостно живу и спокойно и радостно приближаюсь к смерти.
С публикацией ответа писателя спешить не стали: "Ответ Синоду" был напечатан лишь летом 1901 года и только в церковных изданиях, причём в сокращённом виде. По словам цензора, он убрал из текста 100 строк, в которых граф Толстой "оскорбляет религиозные чувства". Публикация сопровождалась запретом на перепечатывание материала, поэтому письмо так и не появилось в других газетах. Вместе с тем, полный текст был опубликован в том же году в Англии. В России текст Льва Толстого был опубликован "без купюр" только в 1905 году.
Попытки примирить Толстого с Церковью предпринимались с момента ухудшения его здоровья в 1902 году. Во многом инициатором примирения выступала жена графа, Софья Андреевна, которая хоть и не была глубоко церковным человеком, но твёрдо придерживалась православных взглядов, из-за чего у неё не раз случались конфликты с мужем. Особую тревогу у Софьи Андреевны вызывало влияние Толстого на детей, которые понемногу отходили от православия. Сам писатель решительно отвергал такие примиренческие инициативы: "О примирении речи быть не может. Я умираю без всякой вражды или зла, а что такое церковь? Какое может быть примирение с таким неопределённым предметом?". За два года до своей смерти, в январе 1909 года, Толстой запишет в своём дневнике после визита тульского архиерея Парфения: "Вчера был архиерей <…> Особенно неприятно, что он просил дать ему знать, когда я буду умирать. Как бы не придумали они чего-нибудь такого, чтобы уверить людей, что я "покаялся" перед смертью. И потому заявляю, кажется, повторяю, что возвратиться к церкви, причаститься перед смертью, я так же не могу, как не могу перед смертью говорить похабные слова или смотреть похабные картинки, и потому все, что будут говорить о моем предсмертном покаянии и причащении, — ложь. Говорю это потому, что, если есть люди, для которых, по их религиозному пониманию, причащение есть некоторый религиозный акт, то есть проявление стремления к богу, для меня всякое такое внешнее действие, как причастие, было бы отречением от души, от добра, от учения Христа, от бога.<…> Повторяю при этом случае и то, что похоронить меня прошу также без так называемого богослужения, а зарыть тело в землю, чтобы оно не воняло".
Общеизвестный факт - Толстой завещал похоронить себя без положенных церковных обрядов. Однако же мало кто знает, что это было вторым завещанием писателя, опубликованным уже после скандально известного "Определения". По словам Павла Басинского, первое завещание граф составил в 1895 году: в нём он просил похоронить себя "на самом дешевом кладбище, если это в городе, и в самом дешевом гробу - как хоронят нищих. Цветов, венков не класть, речей не говорить. Если можно, то без священника и отпевания. Но если это неприятно тем, кто будет хоронить, то пускай похоронят и как обыкновенно с отпеванием, но как можно подешевле и попроще". Однако, зная упрямство своего супруга, Софья Андреевна всё же не решилась ослушаться последней - действительно последней - воли Толстого, и похоронила его без особых церемоний. "Всё правильно, и всё бездушно...", - пишет впоследствии она в дневниках.
В 1901 г. случилось событие, породившее множество домыслов и имевшее значительный резонанс в обществе, – писателя Льва Толстого отлучили от Русской Православной Церкви
. Вот уже более ста лет длятся споры о причинах и масштабах этого конфликта. Лев Толстой стал единственным литератором, отлученным от Церкви. Но дело в том, что ни в одном из храмов анафема ему не провозглашалась.
«Анафема» состоит в лишении церковного общения, анафеме предавали еретиков и нераскаявшихся грешников. При этом отлучение от церкви подлежит отмене в случае покаяния отлученного. Однако в акте об отлучении Льва Толстого термин «анафема» не употреблялся. Формулировка была куда более деликатной.
Газеты опубликовали Послание Священного Синода, в котором говорилось: «Известный миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и воспитанию своему, граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно перед всеми отрекся от вскормившей и воспитавшей его матери, Церкви Православной, и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и Церкви, и на истребление в умах и сердцах людей веры отеческой, веры православной». По сути, это была констатация отречения от церкви самого писателя.
Лев Толстой действительно в течение длительного времени проповедовал идеи, кардинально расходившиеся с православным учением. Он отвергал веру в Святую Троицу, считал невозможным непорочное зачатие Девы Марии, подвергал сомнению божественную природу Христа, называл мифом Воскресение Христово – в целом, писатель пытался найти рациональные объяснения основным религиозным постулатам. Его идеи имели такое влияние в народе, что они даже получили свое наименование – «толстовщина».
В ответ на определение Священного Синода Лев Толстой опубликовал свое послание, в котором писал: «То, что я отрекся от Церкви, называющей себя Православной, это совершенно справедливо. …И я убедился, что учение Церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же – собрание самых грубых суеверий и колдовства, скрывающего совершенно весь смысл христианского учения. …То, что я отвергаю непонятную Троицу и басню о падении первого человека, историю о Боге, родившемся от Девы, искупляющем род человеческий, то это совершенно справедливо».
Толстой не был единственным писателем, открыто выступавшим против Церкви. Чернышевский, Писарев, Герцен также высказывались критично, однако в проповедях Толстого видели больше опасности – у него было много последователей среди тех, кто был в числе убежденных христиан. Больше того, он сам считал себя истинным христианином и пытался изобличить «ложное» учение.
Реакция общества на отлучение Толстого была неоднозначной: кто-то негодовал на Синод, кто-то публиковал в газетах заметки о том, что писатель принял «сатанинский облик». За этим событием последовали заявления в Синод с просьбой об отлучении от разных лиц. Толстой получал как сочувственные письма, так и письма с призывами опомниться и покаяться.
Сын Толстого, Лев Львович, говорил о последствиях этого события: «Во Франции говорится часто, что Толстой был первой и главной причиной русской революции, и в этом есть много правды. Никто не сделал более разрушительной работы ни в одной стране, чем Толстой. Отрицание государства и его авторитета, отрицание закона и Церкви, войны, собственности, семьи. Что могло произойти, когда эта отрава проникла насквозь мозги русского мужика и полуинтеллигента и прочих русских элементов. К сожалению, моральное влияние Толстого было гораздо слабее, чем влияние политическое и социальное».
Примирения писателя с Церковью так и не произошло, покаяния – тоже. Поэтому до сегодняшнего дня он считается отлученным от Православной Церкви. А
27 июля 357 лет назад Бенедикт Спиноза был изгнан из иудейской общины Амстердама и предан анафеме. Тогда, в 1656 году, убеждения знаменитого ученого и философа посчитали слишком крамольными. Впрочем, Бенедикт Спиноза далеко не единственный, кто опередил время, поставил под сомнения учение церкви, за что и поплатился. Сегодня мы решили вспомнить исторических личностей, в разное время ставших вероотступниками.
Помните знаменитую фразу «И все таки она вертится!»? Принадлежит она именно Галилео Галилею. Итальянский физик, механик, астроном и философ, он внес огромный вклад в науку и даже преподавал математику в престижном в то время Падуанском университете. В одном только Галилей просчитался - последователь учения Коперника , он был уверен, что Земля вовсе не центр Вселенной, она вращается вокруг Солнца, в то время, как само светило остается на месте. И однажды рискнул выпустить в свет книгу «Диалог о двух главнейших системах мира - птолемеевой и коперниковой».
После публикации этой работы Галилео арестовали, отправили в тюрьму, а потом поселили на одной из вилл Медичи , где ученый был вынужден подчиняться строгому режиму и ни с кем не общался. После ареста Галилея отлучили от церкви и заставили прилюдно признать свою работу крамольной. По легенде, именно после отречения Галилео и произнес свою знаменитую фразу. Впрочем, многие современные исследователи уверяют, что это всего лишь миф, придуманный журналистами уже после смерти философа.
Этот знаменитый исследователь также был последователем Коперника. И даже пошел дальше, он предположил, что звезды это тоже Солнца, вокруг которых в свою очередь также вращаются другие планеты, а значит во Вселенной множество миров. Сегодня это известно каждому школьнику, а в средние века стало настоящим вызовом церкви и противоречило Священному писанию.
Бесстрашный Джордано Бруно рассказывал о своих догадках направо и налево, за что и поплатился. Инквизиторам донес на ученого один из его друзей, после чего Бруно арестовали. Не смотря на мучительные пытки, Бруно не отрекся от своих слов. И в 1600 году его казнили - на площади в Риме смелого исследователя сожгли на костре. Перед казнью ему даже заткнули рот, чтобы он не смог пообщаться с народом и донести до людей свои «крамольные» мысли.
Не только христианская церковь наказывала неугодных отлучением. Еврейская община в этом смысле оказалась ничуть не лучше и изгнала знаменитого философа Бенедикта Спинозу. Исследователь родился в Амстердаме в еврейском квартале в семье зажиточного купца. В школе изучал теологию, однако в более зрелом возрасте отступил от классического учения.
Спиноза полагал, что душа вовсе не бессмертна, а Бог это лишь некая субстанция, лишенная всяких чувств к человечеству. Конечно, такие представления совсем не соответствовали Писанию и вскоре философ был изгнан из иудейской общины и предан анафеме. Учитывая, что в то время от церкви у евреев имело в том числе и политический и экономический смысл, такой поворот серьезно сказался на благополучии Спинозы.
Кстати, сейчас ученые полагают, что Бенедикт Спиноза на самом деле был глубоко верующим человеком, хотя и не исповедовал ни одной конкретной религии.
Отлучением от церкви в России наказывали, также как и в Европе , часто самых умных и прогрессивных людей. Вот казалось бы - чего плохого в книгах? А первому печатнику Ивану Федорову пришлось пострадать за свое изобретение. Дело в том, что до него, написание книг и летописей было очень трудоемким и богоугодным делом, ведь все фолианты писались от руки и занимались этим, как правило монахи.
Иван Федоров же рискнул открыть первую типографию, тем самым сильно упростив и обесценив процесс. Московское духовенство обвинило Федорова и его печатников в ереси, узнав об этом, простые люди пошли громить типографию. В результате драгоценный станок был разбит, а помещение сожжено. Сам же Федоров позже уехал в Литву .
Лев Толстой , пожалуй самый знаменитый русский писатель, его проходят в школе, по его произведениям до сих пор Голливуд снимает фильмы с мировыми звездами в главных ролях. Однако, автор «Войны и мира», «Анны Карениной » и «Крейцеровой сонаты» прославился еще и тем, что практически добровольно отрекся от церкви.
Православный от рождения, с возрастом Толстой все больше уделял внимание вопросам веры и со временем полностью разочаровался в ней. Писатель даже сформулировал собственные заповеди, якобы истинные заветами Христа, которыми следует руководствоваться человеку. Ничего плохого в них не было, Толстой призывал не гневаться, не поддаваться злости, но при этом совсем не признавал церковный авторитет. Конечно, духовенство было вынуждено отреагировать и в 1901 году Синод публично осудил Толстого и отлучил его от церкви. К слову, сам писатель отнесся к этому совершенно спокойно.
