Соловьев С.М. Соловьев Сергей Михайлович (1820 –1879) - русский историк
), служил и работал. Семья (отец - священник Михаил Васильевич Соловьёв (1791--1861)) воспитала в Соловьёве глубокое религиозное чувство, сказавшееся позже в том значении, какое он придавал в исторической жизни народов религии вообще и, в применении к России , православию в частности.
Уже в детстве Соловьёв любил историческое чтение: до 13 лет он перечитал «Историю» Карамзина не менее 12 раз; увлекался также описаниями путешествий, сохранив интерес к ним до конца жизни. Университетские годы ( -) на I отделении философского факультета прошли под сильным влиянием не М. П. Погодина , читавшего излюбленный Соловьёвым предмет - русскую историю, - а Т. Н. Грановского . Преподаванием первого синтетический ум Соловьёва не удовлетворился: оно не вскрывало внутренней связи явлений. Красоту описаний Карамзина, на что Погодин особенно обращал внимание слушателей, Соловьёв уже перерос; фактическая сторона курса давала мало нового, и Соловьёв на лекциях нередко подсказывал Погодину, дополняя его указания своими. Курс Грановского внушил Соловьёву сознание необходимости изучать русскую историю в тесной связи с судьбой других народностей и в широкой рамке духовной жизни вообще: интерес к вопросам религии , права , политики , этнографии и литературы руководил Соловьёвым в течение всей его научной деятельности. В университете Соловьёв одно время сильно увлекался Гегелем и «на несколько месяцев стал протестантом»; «но, - говорит он, - отвлечённость была не по мне, я родился историком».
Книга Эверса «Древнейшее право Руссов», излагавшая взгляд на родовое устройство древних русских племён, составила, по словам самого Соловьёва, «эпоху в его умственной жизни, ибо Карамзин наделял одними фактами, ударял только на чувство», а «Эверс ударил на мысль, заставил думать над русской историей». Два года заграничной жизни ( -), в качестве домашнего учителя в семье графа Строганова , дали Соловьёву возможность слушать профессоров в Берлине , Гейдельберге и Париже , свести в Праге знакомство с Ганкой , Палацким и Шафариком и вообще всмотреться в строй европейской жизни.
В 1845 году Соловьёв блестяще защитил магистерскую диссертацию «Об отношениях Новгорода к великим князьям» и занял в Московском университете кафедру русской истории, остававшуюся вакантной после ухода Погодина. Работа о Новгороде сразу выдвинула Соловьёва, как крупную научную силу с оригинальным умом и самостоятельными воззрениями на ход русской исторической жизни. Вторая работа Соловьёва, «История отношений между русскими князьями Рюрикова дома» (Москва, ) доставила Соловьёву степень доктора русской истории, окончательно установив за ним репутацию первоклассного учёного.
Его сын, Владимир Сергеевич Соловьёв , станет выдающимся русским философом, историком, поэтом, публицистом, литературным критиком, сыгравшим значительную роль в развитии русской философии и поэзии конца XIX - начала XX веков. Другой сын, Всеволод Сергеевич Соловьёв - романист, автор исторических романов и хроник.
Преподавательская деятельность
Кафедру русской истории в Московском университете Соловьёв занимал (за исключением небольшого перерыва) в течение более 30 лет (1845-1879); был избираем в деканы и ректоры.
В лице Соловьёва Московский университет имел всегда горячего поборника научных интересов, свободы преподавания и автономии университетского строя. Выросший в эпоху напряжённой борьбы славянофилов и западников , Соловьёв навсегда сохранил чуткость и отзывчивость к явлениям современной ему политической и общественной жизни. Даже в чисто научных трудах, при всей объективности и соблюдении строго критических приёмов, Соловьёв обыкновенно всегда стоял на почве живой действительности; его научность никогда не носила отвлечённого кабинетного характера. Держась известных принципов, Соловьёв чувствовал потребность не только следовать им самому, но и пропагандировать их; отсюда выдающиеся по благородному пафосу страницы в его книгах, наставительный оттенок в университетских его лекциях.
В пору студенчества и за границей, - говорит он о себе, - «я был жаркий славянофил, и только пристальное занятие русской историей спасло меня от славянофильства и ввело мой патриотизм в должные пределы».
Позже, примкнув к западникам, Соловьёв не порвал, однако, со славянофилами, с которыми его сближали одинаковые воззрения на религию и вера в историческое призвание русского народа. Идеалом Соловьёва была твёрдая самодержавная власть в тесном союзе с лучшими силами народа.
Огромная начитанность, глубина и разносторонность знания, широта мысли, спокойный ум и цельность миросозерцания составляли отличительные черты Соловьёва как учёного; они же обуславливали и характер его университетского преподавания.
Лекции Соловьёва не поражали красноречием, но в них чувствовалась необыкновенная сила; они брали не блеском изложения, а сжатостью, твёрдостью убеждения, последовательностью и ясностью мысли (К. Н. Бестужев-Рюмин). Тщательно продуманные, они всегда вызывали на размышление.
| Соловьёв давал слушателю удивительно цельный, стройной нитью проведённый сквозь цепь обобщённых фактов взгляд на ход русской истории, а известно, какое наслаждение для молодого ума, начинающего научное изучение, чувствовать себя в обладании дельным взглядом на научный предмет. Обобщая факты, Соловьёв стройной мозаикой вводил в их изложение общие исторические идеи, их объяснявшие. Он не давал слушателю ни одного крупного факта, не озарив его светом этих идей. Слушатель чувствовал ежеминутно, что поток изображаемой перед ним жизни катится по руслу исторической логики; ни одно явление не смущало его мысли своей неожиданностью или случайностью. В его глазах историческая жизнь не только двигалась, но и размышляла, сама оправдывала своё движение. Благодаря этому, курс Соловьёва, излагая факты местной истории, оказывал сильное методическое влияние, будил и складывал историческое мышление. Настойчиво говорил и повторял Соловьёв, где нужно, о связи явлений, о последовательности исторического развития, об общих его законах, о том, что называл он необычным словом - историчностью. (В. О. Ключевский) |
Черты характера
Как характер и нравственная личность, Соловьёв обрисовался вполне определённо уже с самых первых шагов своей научной и служебной деятельности. Аккуратный до педантизма, он не потерял даром, кажется, ни одной минуты; каждый час его дня был предусмотрен. Соловьёв и умер за работой. Избранный в ректоры, он принял должность, «потому что тяжело было её выполнение». Убедившись, что русское общество не имеет истории, удовлетворяющей научным требованиям времени, и почувствовав в себе силы дать таковую, он принялся за неё, видя в ней свой общественный долг. В этом сознании он черпал силы для совершения своего «патриотического подвига».
«История России»
30 лет неустанно работал Соловьёв над «Историей России», славой его жизни и гордостью русской исторической науки. Первый том её появился в 1851 году , и с тех пор аккуратно из года в год выходило по тому. Последний, 29-й, вышел в 1879 году , уже по смерти автора. В этом монументальном труде Соловьёв проявил энергию и силу духа, тем более изумительные, что в часы «отдыха» он продолжал готовить много других книг и статей разнообразного содержания.
Русская историография, в ту пору, когда появился Соловьёв, уже вышла из карамзинского периода, перестав главную задачу свою видеть в одном только изображении деятельности государей и смены правительственных форм; чувствовалась потребность не только рассказывать, но и объяснять события прошлого, уловить закономерность в последовательной смене явлений, открыть руководящую «идею», основное «начало» русской жизни. Попытки подобного рода даны были ещё Полевым и славянофилами, как реакция старому направлению, олицетворённом Карамзиным в его «Истории государства Российского». В этом отношении Соловьёв сыграл роль примирителя. Государство, учил он, будучи естественным продуктом народной жизни, есть сам народ в его развитии: одно нельзя безнаказанно отделять от другого. История России есть история её государственности - не правительства и его органов, как думал Карамзин, но жизни народной в её целом. В этом определении слышится влияние отчасти Гегеля с его учением о государстве, как совершеннейшем проявлении разумных сил человека, отчасти Ранке , оттенявшего с особой рельефностью последовательный рост и силу государств на Западе; но ещё больше влияние самих факторов, определивших характер русской исторической жизни. Преобладающая роль государственного начала в русской истории подчёркивалась и раньше Соловьёва, но им впервые было указано истинное взаимодействие этого начала и элементов общественных. Вот почему, идя значительно дальше Карамзина, Соловьёв не мог преемственность правительственных форм изучать иначе, как в самой тесной связи с обществом и с теми переменами, какие вносила в его жизнь эта преемственность; и в то же время он не мог противопоставлять, подобно славянофилам, «государство» «земле», ограничиваясь проявлениями одного только «духа» народа. Одинаково необходим был в его глазах генезис и государственного, и общественного быта.
В логической связи с такой постановкой задачи находится другое основное воззрение Соловьёва, заимствованное у Эверса и развитое им в стройное учение о родовом быте. Постепенный переход этого быта в быт государственный, последовательное превращение племён в княжества, а княжеств - в единое государственное целое - вот, по мнению Соловьёва, основной смысл русской истории. С Рюрика и до наших дней русский историк имеет дело с единым цельным организмом, что обязывает его «не делить, не дробить русскую историю на отдельные части, периоды, но соединять их, следить преимущественно за связью явлений, за непосредственным преемством форм; не разделять начал, но рассматривать их во взаимодействии, стараться объяснять каждое явление из внутренних причин, прежде чем выделить его из общей связи событий и подчинить внешнему влиянию». Эта точка зрения оказала громадное влияние на последующее развитие русской историографии. Прежние деления на эпохи, основанные на внешних признаках, лишённые внутренней связи, потеряли свой смысл; их заменили стадии развития. «История России с древнейших времён» и есть попытка проследить наше прошлое применительно к высказанным взглядам. Вот сжатая схема русской жизни в её историческом развитии, выраженная, по возможности, собственными словами Соловьёва.
Природа для народов Западной Европы была матерью, для народов Восточной Европы - мачехой; там она содействовала успехам цивилизации, здесь - тормозила их; потому-то и русский народ позже западноевропейских собратий приобщился к греко-римской культуре и позже выступил на историческое поприще, чему, кроме того, немало способствовало и непосредственное соседство с варварскими кочевниками Азии, с которыми необходимо было вести упорную борьбу. История застаёт русских пришедшими с Дуная и расселившимися по великому водному пути из варяг в греки; они живут родовым бытом: общественной ячейкой была не семья, ещё не известная в ту пору нашим предкам, но вся совокупность лиц, связанных узами родства, как самых близких, так и самых отдалённых; вне родовой связи не существовало и связи общественной. Во главе рода стоял родоначальник с патриархальной властью; старшинство определялось рождением; дядья имели все преимущества перед племянниками, а старший брат, родоначальник, был для младших «в отца место». Родоначальник был распорядителем рода, судил и наказывал, но сила его распоряжений опиралась на общее согласие младших родичей. Такая неопределённость прав и отношений вела к усобицам и позже вызвала распадение рода. Появление Олега в Киеве положило начало постоянной княжеской власти. Прежняя неподвижность сменилась кипучей жизнью: князья собирают дань, рубят города, вызывают желающих селиться; является надобность в ремесленниках, возникает торговля, пустеют села; масса народа принимает участие в походах на Византию и возвращается не только с богатой добычей, но и с новой верой. Всколыхнулось сонное царство русских племён! Его разбудили «лучшие» люди того времени, то есть храбрейшие, одарённые большей материальной силой. В более крупных городах появляются князьями сыновья, братья главного князя киевского; племена исчезают, сменяясь волостями, княжениями; имена княжений заимствуются уже не от племени, а от правительственного городского центра, стянувшего к себе окружное население. Обширность территории грозила распадением связей, только что возникших и ещё не успевших окрепнуть; но от него предохранили родовые отношения князей, с их непоседливостью, постоянной сменой на престоле и вечным стремлением к обладанию Киевом. Это мешало обособиться и волостям, создавая общие интересы и укореняя сознание о нераздельности русской земли. Таким образом, время розни и княжеских усобиц в сущности положило прочное основание народному государственному единству, созданию русского народа. Но до самого единства было ещё далеко. Появление князя с дружиной, образование нового класса горожан коренным образом изменяло быт племён; но русское общество ещё долго оставалось как бы в жидком состоянии, пока успело окончательно осесться и перейти в более твёрдое: вплоть до половины XII века русская жизнь знала одних князей-богатырей, переходящих из волости в волость, бродячие дружины, следовавшие за своим князем, веча с первоначальными формами народных собраний, безо всяких определений, а на границе - полукочевые и чисто кочевые азиатские племена. Все элементы общественной жизни были задержаны в своём развитии; России ещё не и вышла из периода богатырства. Новый толчок дан был северо-востоком. Несчастное положение юго-западной Украины , терпевшей от набегов степняков, вынудило часть жителей выселиться в Суздальский край. Прилив населения совершался туда не целыми особыми племенами, а вразброд, поодиночке или небольшими толпами. На новом месте поселенцы встретили князя, хозяина земли, и сразу вступили в обязательные к нему отношения, которые и легли в основу будущего сильного развития княжеской власти на севере. Опираясь на новые свои города, суздальский князь вносил новое понятие о личной собственности, как уделе, в противоположность общему родовому владению, и с большей свободой развивал свою власть. Покорив в 1169 году Киев , Андрей Боголюбский не покинул своей земли и остался жить во Владимире - событие поворотное, от которого история приняла новый ход и начался новый порядок вещей. Возникают (только теперь!) удельные отношения: суздальский князь не только старший в роде, но и материально сильнейший; сознание этой двойной силы побуждает его требовать от младших князей безусловного повиновения - первый удар родовым отношениям: впервые обнаруживается возможность перехода родовых отношений в государственные. В последующей борьбе новых городов со старыми победили новые, и это ещё сильнее подорвало начала родового строя, оказав решительное влияние на дальнейший ход событий не только на севере, но и в целой России, ибо север получает преобладающее значение. Новый путь был намечен ещё до появления монголов, и видной роли в его определении последние отнюдь не играли: ослабление родовой связи, борьба князей из-за усиления своего удела на счёт других, закончившаяся поглощением всех княжеств княжеством Московским - обнаружились независимо от татарского ига; монголы в этой борьбе служили князьям лишь орудием. Нельзя, следовательно, говорить о монгольском периоде и выдвигать на первый план монголов: значение их второстепенное.
Отливом народной жизни с Приднепровья на северо-восток порвалась связь с Европой : новые поселенцы стали жить в бассейне верхней Волги , а куда текла она, главная река государственной области, туда, на Восток, обращено было все. Западная Россия, потеряв своё значение и способы к дальнейшему развитию, разорённая вконец татарами и Литвой , подпала под чуждую власть; политическая связь её с восточной Русью порвалась. Назначение старой южной Руси было расплодить русскую землю, раздвинуть и наметить её границы; Руси северо-восточной выпал удел закрепить приобретённое, сплотить части; дать им внутреннее единство, собрать русскую землю. Южные князья - витязи-богатыри, мечтающие о славе и чести, северные - князья-собственники, руководимые пользой, практической выгодой; занятые одной думой, они идут медленно, осторожно, но постоянно и неуклонно. Благодаря этой неуклонности, великая цель была достигнута: родовые княжеские отношения рушились и сменились государственными. Но новое государство было поразительно бедно материальными средствами: страна преимущественно сельская, земледельческая, с ничтожной промышленностью, без природных границ, открытая врагу с севера, запада и юга, Московская Русь изначала осуждалась на постоянную чёрную работу, на изнурительную борьбу с внешними врагами - и чем беднее и реже было население, тем труднее доставалась эта борьба. Нужды фиска, рука об руку с потребностями военными, привели к закреплению промышленного городского и сельского крестьянского люда; оседлость князей ещё раньше превратила дружинников в «бояр и вольных слуг», а система поместий окончательно лишила их прежней подвижности, низведя на степень «холопов». Это вызвало реакцию: бега и закладничество тяглого населения, борьбу служилого класса с князьями за свои политические права. Северные леса дали приют разбойничьим шайкам, широкие степи пустынного юга населились казаками. Выделением беспокойных сил за окраины государства облегчалась внутренняя деятельность правительственная, беспрепятственно усиливалась централизация; но зато образование вольных зарубежных обществ должно было вести к постоянной борьбе с ними.
Высшего напряжения борьба эта достигла в эпоху самозванцев, когда настало смутное время, то есть казацкое царство; но в эту-то страшную пору и сказалась вся сила порядка вещей, утвердившегося при московских государях: единство религиозное и государственное спасло Россию, помогло обществу соединиться и очистить государство. Смутная пора была тяжёлым, но поучительным уроком. Она раскрыла недостатки нашего экономического быта, наше невежество, вызвала на сравнение с богатым и образованным Западом и возбудила желание умерить односторонность земледельчества. быта развитием промышленным и торговым. Отсюда движение от Востока к Западу, от Азии к Европе, от степи к морю. Новый путь стал определяться ещё со времён Ивана III и Ивана IV , но особенно сознательно выяснился он в XVII веке . Для России окончился период чувства и началось господство мысли; древняя история перешла в новую. Переход этот Россия совершила на два века позже, чем западноевропейские народы, но, подчиняясь тому же историческому закону, как и те. Движение к морю было вполне естественным и необходимым: тут не могло быть и мысли о каком-нибудь заимствовании или подражании. Но переход этот совершился не безболезненно: рядом с вопросом экономическим вырос и вопрос образования, а масса привыкла слепо верить в превосходство своего над чужим, фанатически отстаивая предании старины, не умея отличить духа от буквы, правды Божией от человеческой ошибки. Раздался крик: западная наука - еретическая; явился раскол. Однако, необходимость науки была осознана и провозглашена торжественно; народ поднялся, готовый выступить на новый путь. Он только ждал вождя, и этот вождь явился: то был Пётр Великий . Усвоение европейской цивилизации становится задачею XVIII века : при Петре усваивалась преимущественно материальная сторона, при Екатерине преобладала забота о духовном, нравственном просвещении, стремление вложить душу в приготовленное тело. То и другое дало силы пробиться к морю, воссоединить западную половину русской земли с восточной и встать в ряду европейских держав на положении равноправного и равносильного сочлена.
Таков, по мнению Соловьёва, ход русской истории и связь явлений, в ней замечаемых. Соловьёв первый из русских историков (совместно с Кавелиным , одновременно высказывавшим ту же мысль) осмыслил всё наше прошлое, объединив отдельные моменты и события одной общей связью. Для него нет эпох более или менее интересных или важных: все имеют одинаковый интерес и важность, как неразрывные звенья одной великой цепи. Соловьёв указал, в каком направлении должна вообще идти работа русского историка, установил исходные точки в изучении нашего прошлого. Он первый высказал настоящую теорию в приложении к русской истории, внеся принцип развития, постепенной смены умственных и нравственных понятий и постепенного роста народного - и в этом одна из важнейших заслуг Соловьёва.
«История России» доведена до 1774 года . Будучи эпохой в развитии русской историографии, труд Соловьёва определил известное направление, создал многочисленную школу. «История России», по верному определению профессора Герье , есть национальная история: впервые исторический материал, необходимый для такого труда, был собран и исследован с надлежащей полнотой, с соблюдением строго научных приёмов, применительно к требованиям современного исторического знания: источник всегда на первом плане, трезвая правда и объективная истина одни руководят пером автора. Монументальный труд Соловьёва впервые схватил существенные черты и форму исторического развития нации. В натуре Соловьёва «глубоко коренились три великие инстинкта русского народа, без которых этот народ не имел бы истории, - его политический, религиозный и культурный инстинкты, выразившиеся в преданности государству, в привязанности к церкви и в потребности просвещения»; это и помогло С. за внешней оболочкой явлений вскрыть духовные силы, их определившие.
Западники, к которым принадлежал Соловьёв, ставили современному обществу высокие общечеловеческие идеалы, побуждали его во имя идеи прогресса идти вперёд по пути общественной культуры, вселяя ему сочувствие к гуманным началам. Бессмертная заслуга Соловьёва заключается в том, что он внёс это гуманное, культурное начало в русскую историю и вместе с тем поставил разработку её на строго-научную почву. Оба начала, проводимые им в русской истории, тесно связаны одно с другим и обуславливают собой как общий взгляд его на ход русской истории, так и отношение его к отдельным вопросам. Он сам указал на эту связь, назвав своё направление историческим и определив сущность его тем, что оно признает историю тожественной с движением, с развитием, тогда как противники этого направления не хотят видеть в истории прогресса или не сочувствуют ему. «История России», особенно во второй половине, основана главным образом на архивном материале; по многим вопросам к этому труду и теперь приходится обращаться, как к первоисточнику.
Правда, критика не без основания упрекает автора в несоразмерности и механической сшивке частей, в обилии сырого материала, излишней догматичности, лаконизме примечаний; далеко не все страницы, посвящённые явлениям юридического и экономического быта, удовлетворяют современного читателя; исторический фонарь Соловьёва, направленный преимущественно на рост государственности и объединяющую деятельность центра, неизбежно оставил в тени многие ценные проявления жизни областной; но рядом с этим Соловьёв впервые выдвинул и осветил массу важнейших явлений русского прошлого , которых раньше не замечали вовсе, и если некоторые из его взглядов и не получили полного права гражданства в науке, то все без исключения будили мысль и вызывали на дальнейшую разработку.
Сюда могут быть отнесены:
- вопрос о делении русской истории на эпохи;
- влияние природных условий территории (в духе воззрений К. Риттера) на исторические судьбы русского народа;
- значение этнографического состава русского государства;
- характер русской колонизации и её направление;
- теория родового быта и смена его строем государственным, в связи с новым и оригинальным взглядом на период уделов;
- теория новых княжеских городов, объясняющая факт возвышения княжеской собственности и зарождение нового порядка на севере;
- выяснение особенностей новгородского строя, как выросшего на чисто туземной почве;
- сведение почти к нулю политического значения монгольского ига;
- историческая преемственность суздальских князей XII - XIII вв. и московских XIV -XV веков ;
- преемственность идеи в поколении Даниловичей, тип «бесстрастных ликов» и основные условия возвышения Москвы (географическое положение Москвы и её области, личная политика князей, характер населения, содействие духовенства, неразвитость самостоятельной жизни в городах Северо-восточной Руси, отсутствие сильных областных привязанностей, отсутствие препятствий со стороны дружинного элемента, слабость Литвы);
- характер Ивана Грозного , в связи с условиями его воспитания;
- политический смысл борьбы Грозного с боярами - проведение начал государственности, в ущерб старой дружинной «воле»;
- преемственная связь между стремлениями Ивана Грозного продвинуться к морю и политическими задачами Петра Великого;
- должное внимание к истории Западной Руси;
- поступательное движение русского народа на Восток и роль России в жизни азиатских народов;
- взаимные отношения Московского государства и Малороссии;
- значение Смутного времени, как борьбы государственных и антигосударственных элементов, и вместе с тем как исходной точки последующего преобразовательного движения;
- связь эпохи первых Романовых с временами Петра Великого;
- историческое значение Петра Великого: отсутствие какого-либо разрыва с московским периодом, естественность и необходимость реформы, тесная связь между эпохами допетровской и послепетровской;
- немецкое влияние при преемниках Петра Великого;
- значение елизаветинского царствования, как основы последующего, екатерининского;
- значение екатерининского царствования (впервые введены в должные рамки как преувеличенные восхваления, так и обрисовка теневых сторон личности и государственной деятельности императрицы);
- применение сравнительно-исторического метода: события русской истории у Соловьёва постоянно освещены аналогиями из истории западноевропейских народов, славянских и германо-романских, и не ради большей наглядности, а во имя того, что русский народ, оставаясь цельным и единым организмом, в то же время сам есть часть другого великого организма - европейского.
Другие труды
До известной степени продолжением «Истории России» могут служить две других книги Соловьёва:
- «История падения Польши» (Москва, 1863, 369 стр.);
- «Император Александр Первый. Политика, Дипломатия» (Санкт-Петербург, 1877, 560 стр.).
Последующие издания «Истории России» - компактные в 6 больших томах (7-й - указатель; 2-е изд., СПб., ). Соловьёв написал ещё «Учебную книгу русской истории» (1-е изд. 1859, 10 изд. 1900), применительно к гимназическому курсу, и «Общедоступные чтения о русской истории» (Москва, 1874, 2-е изд., Москва, 1882), примененные к уровню народной аудитории, но выходящие из тех же начал, как и главный труд Соловьёва.
«Публичные чтения о Петре Великом» (Москва, 1872) - блестящая характеристика преобразовательной эпохи.
Из сочинений Соловьёва по русской историографии наиболее важны:
- «Писатели русской истории XVIII в.» («Архив ист.-юрид. свед. Калачева», 1855, кн. II, пол. 1);
- «Г. Ф. Миллер» («Современник », 1854, т. 94);
- «М. Т. Каченовский» («Биогр. словарь профессоров Моск. унив.», ч. II);
- «Н. М. Карамзин и его литературная деятельность: История государства российского» («Отечественные записки » 1853-1856, тт. 90, 92, 94, 99, 100, 105);
- «А. Л. Шлецер» («Русский вестник» , 1856, № 8).
По всеобщей истории:
- «Наблюдения над исторической жизнью народов» («Вестник Европы», 1868-1876) - попытка уловить смысл исторической жизни и наметить общий ход её развития, начиная с древнейших народов Востока (доведено до начала X века)
- и «Курс новой истории» (Москва, 1869-1873, 2 изд. 1 898; до половины XVIII века).
Свой метод и задачи русской историографии Соловьёв изложил в статье: «Шлецер и антиисторическое направление» («Русский вестник», 1857, апр., кн. 2). Весьма незначительная часть статей Соловьёва (между ними «Публичные чтения о Петре Великом» и «Наблюдения») вошла в издание «Сочинений С. М. Соловьева» (СПб., 1882).
Библиографический перечень сочинений Соловьёва составлен Н. А. Поповым (систематический; «Речь и отчет, чит. в торжеств. собр. Моск. унив. 12 января 1880 г.», переп. в «Сочинениях» Соловьёва) и Замысловским (хронологический, неполный, в некрологе Соловьёва, «Журнал Министерства народного просвещения », 1879, № 11).
Основные положения Соловьёва подверглись критике ещё при его жизни. Кавелин , в разборе обеих диссертаций и 1-го тома «Истории России», указывал на существование промежуточной стадии между родовым бытом и государственным - вотчинного строя («Полное собрание сочинений Кавелина» т. I, СПб., 1897); К. Аксаков , в разборе 1, 6, 7 и 8 тт. «Истории России», отрицая родовой быт, настаивал на признании быта общинного («Полное собрание сочинений К. Аксакова», т. I, изд. 2-е, М., 1889); проф. Сергеевич определял отношения древнерусских князей не родовым, а договорным началом («Вече и князь», М., 1867). Против Кавелина и Сергеевича Соловьёв защищался в «Дополнениях» ко 2-му тому, а Аксакову возражал в одном из примечаний к 1-му тому «Истории России» позднейших изданий. Бестужев-Рюмин, впоследствии один из самых горячих поклонников Соловьёва, в более ранних своих статьях («Отечественные записки », 1860-1861) охотнее подчеркивал слабые стороны «Истории России». Как пример полного непонимания исторических воззрений Соловьёва, можно указать на статью Шелгунова: «Учёная односторонность» («Русское Слово», 1864, № 4).
Общую оценку трудов Соловьёва смотрите у:
- Герье («С. М. Соловьев», «Истор. Вестн.», 1880, № 1),
- Ключевского (в некрологе С., «Речь и отчет, читан, в торж. собр. Моск. унив. 12 января 1880 г.»),
- Бестужева-Рюмина (XXV-летие «Истории России» С. М. Соловьева, «
Предисловие
Русскому историку, представляющему свой труд во второй половине XIX века, не нужно говорить читателям о значении, пользе истории отечественной; его обязанность предуведомить их только об основной мысли труда.
Не делить, не дробить русскую историю на отдельные части, периоды, но соединять их, следить преимущественно за связью явлений, за непосредственным преемством форм, не разделять начал, но рассматривать их во взаимодействии, стараться объяснить каждое явление из внутренних причин, прежде чем выделить его из общей связи событий и подчинить внешнему влиянию – вот обязанность историка в настоящее время, как понимает ее автор предлагаемого труда.
Русская история открывается тем явлением, что несколько племен, не видя возможности выхода из родового, особного быта, призывают князя из чужого рода, призывают единую общую власть, которая соединяет роды в одно целое, дает им наряд, сосредоточивает силы северных племен, пользуется этими силами для сосредоточения остальных племен нынешней средней и южной России. Здесь главный вопрос для историка состоит в том, как определились отношения между призванным правительственным началом и призвавшими племенами, равно и теми, которые были подчинены впоследствии; как изменился быт этих племен вследствие влияния правительственного начала – непосредственно и посредством другого начала – дружины, и как, в свою очередь, быт племен действовал на определение отношений между правительственным началом и остальным народонаселением при установлении внутреннего порядка или наряда. Замечаем именно могущественное влияние этого быта, замечаем другие влияния, влияние греко-римское, которое проникает вследствие принятия христанства от Византии и обнаруживается преимущественно в области права. Но, кроме греков, новорожденная Русь находится в тесной связи, в беспрестанных сношениях с другим европейским народом – с норманнами: от них пришли первые князья, норманны составляли главным образом первоначальную дружину, беспрестанно являлись при дворе наших князей, как наемники участвовали почти во всех походах, – каково же было их влияние? Оказывается, что оно было незначительно. Норманны не были господствующим племенем, они только служили князьям туземных племен; многие служили только временно; те же, которые оставались в Руси навсегда, по своей численной незначительности быстро сливались с туземцами, тем более что в своем народном быте не находили препятствий к этому слиянию. Таким образом, при начале русского общества не может быть речи о господстве норманнов, о норманском периоде.
Выше замечено, что быт племен, быт родовой могущественно действовал при определении отношений между правительственным началом и остальным народонаселением. Этот быт долженствовал потерпеть изменения вследствие влияния новых начал, но оставался еще столько могущественным, что в свою очередь действовал на изменявшие его начала; и когда семья княжеская, семья Рюриковичей, стала многочисленна, то между членами ее начинают господствовать родовые отношения, тем более что род Рюрика, как род владетельный, не подчинялся влиянию никакого другого начала. Князья считают всю Русскую землю в общем, нераздельном владении целого рода своего, причем старший в роде, великий князь, сидит на старшем столе, другие родичи смотря по степени своего старшинства занимают другие столы, другие волости, более или менее значительные; связь между старшими и младшими членами рода чисто родовая, а не государственная; единство рода сохраняется тем, что когда умрет старший или великий князь, то достоинство его вместе с главным столом переходит не к старшему сыну его, но к старшему в целом роде княжеском; этот старший перемещается на главный стол, причем перемещаются и остальные родичи на те столы, которые теперь соответствуют их степени старшинства. Такие отношения в роде правителей, такой порядок преемства, такие переходы князей могущественно действуют на весь общественный быт древней Руси, на определение отношений правительственного начала к дружине и к остальному народонаселению, одним словом, находятся на первом плане, характеризуют время.
Начало перемены в означенном порядке вещей мы замечаем во второй половине XII века, когда Северная Русь выступает на сцену; замечаем здесь, на севере, новые начала, новые отношения, имеющие произвести новый порядок вещей, замечаем перемену в отношениях старшего князя к младшим, ослабление родовой связи между княжескими линиями, из которых каждая стремится увеличить свои силы на счет других линий и подчинить себе последние уже в государственном смысле. Таким образом, чрез ослабление родовой связи между княжескими линиями, чрез их отчуждение друг от друга и чрез видимое нарушение единства Русской земли приготовляется путь к ее собиранию, сосредоточению, сплочению частей около одного центра, под властию одного государя.
Первым следствием ослабления родовой связи между княжескими линиями, отчуждения их друг от друга было временное отделение Южной Руси от Северной, последовавшее по смерти Всеволода III. Не имея таких прочных основ государственного быта, какими обладала Северная Русь, Южная Русь после татарского нашествия подпала под власть князей литовских. Это обстоятельство не было гибельно для народности юго-западных русских областей, потому что литовские завоеватели приняли русскую веру, русский язык, все оставалось по-старому; но гибельно было для русской жизни на юго-западе соединение всех литовско-русских владений с Польшею вследствие восшествия на польский престол литовского князя Ягайла: с этих пор Юго-Западная Русь должна была вступить в бесплодную для своего народного развития борьбу с Польшею для сохранения своей народности, основою которой была вера; успех этой борьбы, возможность для Юго-Западной Руси сохранить свою народность условливались ходом дел в Северной Руси, ее самостоятельностью и могуществом.
Здесь новый порядок вещей утверждался неослабно. Вскоре по смерти Всеволода III, по отделении Южной Руси от Северной, явились и в последней татары, опустошили значительную ее часть, наложили дань на жителей, заставили князей брать от ханов ярлыки на княжение. Так как для нас предметом первой важности была смена старого порядка вещей новым, переход родовых княжеских отношений в государственные, отчего зависело единство, могущество Руси и перемена внутреннего порядка, и так как начала нового порядка вещей на севере мы замечаем прежде татар, то монгольские отношения должны быть важны для нас в той мере, в какой содействовали утверждению этого нового порядка вещей. Мы замечаем, что влияние татар не было здесь главным и решительным. Татары остались жить вдалеке, заботились только о сборе дани, нисколько не вмешиваясь во внутренние отношения, оставляя все как было, следовательно, оставляя на полной свободе действовать те новые отношения, какие начались на севере прежде них. Ярлык ханский не утверждал князя неприкосновенным на столе, он только обеспечивал волость его от татарского нашествий; в своих борьбах князья не обращали внимания на ярлыки; они знали, что всякий из них, кто свезет больше денег в Орду, получит ярлык преимущественно перед другим и войско на помощь. Независимо от татар обнаруживаются на севере явления, знаменующие новый порядок, – именно ослабление родовой связи, восстания сильнейших князей на слабейших мимо родовых прав, старание приобрести средства к усилению своего княжества на счет других. Татары в этой борьбе являются для князей только орудиями, следовательно, историк не имеет права с половины XIII века прерывать естественную нить событий – именно постепенный переход родовых княжеских отношений в государственные – и вставлять татарский период, выдвигать на первый план татар, татарские отношения, вследствие чего необходимо закрываются главные явления, главные причины этих явлений.
Борьба отдельных княжеств оканчивается на севере тем, что княжество Московское вследствие разных обстоятельств пересиливает все остальные, московские князья начинают собирать Русскую землю: постепенно подчиняют и потом присоединяют они к своему владению остальные княжества, постепенно в собственном роде их родовые отношения уступают место государственным, удельные князья теряют права свои одно за другим, пока, наконец, в завещании удельный князь становится совершенно подданным великого князя, старшего брата, который носит уже титул царя. Это главное, основное явление – переход родовых отношений между князьями в государственные – условливает ряд других явлений, сильно отзывается в отношениях правительственного начала к дружине и остальному народонаселению; единство, соединение частей условливает силу, которою новое государство пользуется для того, чтобы победить татар и начать наступательное движение на Азию; с другой стороны, усиление Северной Руси вследствие нового порядка вещей условливает успешную борьбу ее с королевством Польским, постоянною целию которой становится соединение обеих половин Руси под одною державою; наконец, соединение частей, единовластие, окончание внутренней борьбы дает Московскому государству возможность войти в сношения с европейскими государствами, приготовлять себе место среди них.
В таком положении находилась Русь в конце XVI века, когда пресеклась Рюрикова династия. Начало XVII века ознаменовано страшными смутами, грозившими юному государству разрушением. Крамолами людей, питавших старинные притязания, нарушена была духовная и материальная связь областей с правительственным средоточием: части разрознились в противоположных стремлениях. Земля замутилась; своекорыстным стремлениям людей, хотевших воспользоваться таким положением дел для своих выгод, хотевших жить на счет государства, открылось свободное поприще. Несмотря, однако, на страшные удары, на множество врагов внутренних и внешних, государство спаслось; связь религиозная и связь гражданская были в нем так сильны, что, несмотря на отсутствие видимого сосредоточивающего начала, части соединились, государство было очищено от врагов внутренних и внешних, избран государь всею Землею. Так юное государство со славою выдержало тяжкое испытание, при котором ясно выказалась его крепость.
С новою династией начинается приготовление к тому порядку вещей, который знаменует государственную жизнь России среди европейских держав. При первых трех государях новой династии мы видим уже начало важнейших преобразований: является постоянное войско, обученное иностранному строю, приготовляется, следовательно, важнейшая перемена в судьбе древнего служивого сословия, так сильно отозвавшаяся в общественном строе; видим начатки кораблестроения; видим стремление установить нашу торговлю на новых началах; иностранцам даются привилегии для учреждения фабрик, заводов; внешние сношения начинают принимать другой характер; громко высказывается необходимость просвещения, заводятся училища; при дворе и в домах частных людей являются новые обычаи; определяются отношения церкви к государству. Преобразователь воспитывается уже в понятиях преобразования, вместе с обществом приготовляется он идти только далее по начертанному пути, докончить начатое, решить нерешенное. Так тесно связан в нашей истории XVII век с первою половиною XVIII, разделять их нельзя. Во второй половине XVIII века замечаем новое направление: заимствование плодов европейской цивилизации с исключительною целию материального благосостояния оказывается недостаточным, является потребность в духовном, нравственном просвещении, потребность вложить душу в приготовленное прежде тело, как выражались лучшие люди эпохи. Наконец, в наше время просвещение принесло свой необходимый плод – познание вообще привело к самопознанию.
Таков ход русской истории, такова связь главных явлений, в ней замечаемых.
Соловьев Сергей Михайлович
— знаменитый историк, род. в Москве 5 мая 1820 г., ум. 4 октября 1879 г. тоже в Москве, где протекла вся его жизнь, где он учился (в Коммерческом училище, 1-ой гимназии и Университете), служил и работал. Семья (отец его был священником) воспитала в С. глубокое религиозное чувство, сказавшееся позже в том значении, какое он придавал в исторической жизни народов религии вообще и, в применениь к России, православию в частности. Уже в детстве С. любил историческое чтение: до 13 лет он перечитал историю Карамзина не менее 12 раз; увлекался также и описаниями путешествий, сохранив интерес к ним до конца жизни. Университетские годы (1838-1842) на I отделении философского факультета прошли у С. под сильным влиянием не Погодина, читавшего излюбленный предмет С. - русскую историю, - а Грановского. Преподаванием первого синтетический ум С. не удовлетворился: внутренней связи явлений оно не вскрывало. Красоту описаний , на что особенно обращал внимание слушателей, С. уже перерос; фактическая сторона курса давала мало нового, и С. на лекциях нередко подсказывал Погодину, дополняя его указания своими. Курс Грановского внушил С. сознание необходимости изучать русскую историю в тесной связи с судьбой других народностей и в широкой рамке духовной жизни вообще: интерес к вопросам религии, права, политики, этнографии и литературы руководил С. в течение всей его научной деятельности. В Университете С. одно время сильно увлекался Гегелем и «на несколько месяцев сделался протестантом»; «но, - говорит он, - отвлеченность была не по мне, я родился историком». Книга Эверса: «Древнейшее право Руссов», излагавшая взгляд на родовое устройство древних русских племен, составила, по словам самого С., «эпоху в его умственной жизни, ибо Карамзин наделял одними фактами, ударял только на чувство», а «Эверс ударил на мысль, заставил думать над русской историей». Два года заграничной жизни (1842-44), в качестве домашнего учителя в семье гр. Строганова, дали С. возможность слушать профессоров в Берлине, Гейдельберге и Париже, свести в Праге знакомство с Ганкой, Палацким и Шафариком и вообще всмотреться в строй европейской жизни. В 1845 г. С. блестяще защитил магистерскую диссертацию: «Об отношениях Новгорода к великим князьям» и занял в Московском университете кафедру русской истории, остававшуюся вакантной после ухода Погодина. Работа о Новгороде сразу выдвинула С., как крупную научную силу с оригинальным умом и самостоятельными воззрениями на ход русской исторической жизни. Вторая работа С., «История отношений между русскими князьями Рюрикова дома» (М., 1847), доставила С. степень доктора русской истории, окончательно установив за ним репутацию первоклассного ученого. Кафедру русской истории в Моск. университете С. занимал (за исключением небольшого перерыва) в течение более 30 лет; был избираем в деканы и ректоры. В лице С. Московский университет имел всегда горячего поборника научных интересов, свободы преподавания и автономии университетского строя. Выросши в эпоху напряженной борьбы так назыв. славянофилов и западников, С. навсегда сохранил чуткость и отзывчивость к явлениям современной ему политической и общественной жизни. Даже в чисто научных трудах, при всей объективности и соблюдении строго критических приемов, Соловьев обыкновенно всегда стоял на почве живой действительности; его научность никогда не носила отвлеченного кабинетного характера. Держась известных принципов, С. чувствовал потребность не только следовать им самому, но и пропагандировать их; отсюда выдающиеся по благородному пафосу страницы в его книгах, наставительный оттенок в университетских его лекциях. В пору студенчества и за границей, - говорит он о себе, - «я был жаркий славянофил, и только пристальное занятие русской историей спасло меня от славянофильства и ввело мой патриотизм в должные пределы». Позже, примкнув к западникам, С. не порвал, однако, со славянофилами, с которыми его сближали одинаковые воззрения на религию и вера в историческое призвание русского народа. Идеалом С. была твердая самодержавная власть в тесном союзе с лучшими силами народа. Огромная начитанность, глубина и разносторонность знания, широта мысли, спокойный ум и цельность миросозерцания составляли отличительные черты С., как ученого; они же обуславливали и характер его университетского преподавания. Лекции С. не поражали красноречием, но в них чувствовалась необыкновенная сила; они брали не блеском изложения, а сжатостью, твердостью убеждения, последовательностью и ясностью мысли (Бестужев-Рюмин). Тщательно продуманные, они всегда вызывали на размышление. «С. давал слушателю удивительно цельный, стройной нитью проведенный сквозь цепь обобщенных фактов взгляд на ход русской истории, а известно, какое наслаждение для молодого ума, начинающего научное изучение, чувствовать себя в обладании дельным взглядом на научный предмет. Обобщая факты, С. стройной мозаикой вводил в их изложение общие исторические идеи, их объяснявшие. Он не давал слушателю ни одного крупного факта, не озарив его светом этих идей. Слушатель чувствовал ежеминутно, что поток изображаемой перед ним жизни катится по руслу исторической логики; ни одно явление не смущало его мысли своей неожиданностью или случайностью. В его глазах историческая жизнь не только двигалась, но и размышляла, сама оправдывала свое движение. Благодаря этому, курс С., излагая факты местной истории, оказывал сильное методическое влияние, будил и складывал историческое мышление. Настойчиво говорил и повторял С., где нужно, о связи явлений, о последовательности исторического развития, об общих его законах, о том, что называл он необычным словом - историчностью» (). Как характер и нравственная личность, С. обрисовался вполне определенно уже с самых первых шагов своей научной и служебной деятельности. Аккуратный до педантизма, он не потерял даром, кажется, ни одной минуты; каждый час его дня был предусмотрен. С. и умер за работой. Избранный в ректоры, он принял должность, «потому что тяжело было ее выполнение». Убедясь, что русское общество не имеет истории, удовлетворяющей научным требованиям времени, и почувствовав в себе силы дать таковую, он принялся за нее, видя в ней свой общественный долг. В этом сознании он почерпал силы для совершения своего «патриотического подвига». 30 лет неустанно работал С. над «Историей России», славой его жизни и гордостью русской исторической науки. Первый том ее появился в 1851 г., и с тех пор аккуратно из года в год выходило по тому. Последний, 29-й, вышел в 1879 г., уже по смерти автора. В этом монументальном труде С. проявил энергию и силу духа, тем более изумительные, что в часы «отдыха» он продолжал готовить много других книг и статей разнообразного содержания. Русская историография, в ту пору, когда появился С., уже вышла из карамзинского периода, перестав главную задачу свою видеть в одном только изображении деятельности государей и смены правительственных форм; чувствовалась потребность не только рассказывать, но и объяснять события прошлого, уловить закономерность в последовательной смене явлений, открыть руководящую «идею», основное «начало» русской жизни. Попытки подобного рода даны были еще Полевым и славянофилами, как реакция старому направлению, олицетворенном в его «Истории государства Российского». В этом отношении С. сыграл роль примирителя. Государство, учил он, будучи естественным продуктом народной жизни, есть сам народ в его развитии: одно нельзя безнаказанно отделять от другого. История России есть история ее государственности - не правительства и его органов, как думал Карамзин, но жизни народной в ее целом. В этом определении слышится влияние отчасти Гегеля с его учением о государстве, как совершеннейшем проявлении разумных сил человека, отчасти Ранке, оттенявшего с особой рельефностью последовательный рост и силу государств на Западе; но еще больше влияние самих факторов, определивших характер русской исторической жизни. Преобладающая роль государственного начала в русской истории подчеркивалась и раньше С., но им впервые было указано истинное взаимодействие этого начала и элементов общественных. Вот почему, идя значительно дальше Карамзина, С. не мог преемственность правительственных форм изучать иначе, как в самой тесной связи с обществом и с теми переменами, какие вносила в его жизнь эта преемственность; и в то же время он не мог противопоставлять, подобно славянофилам, «государство» «земле», ограничиваясь проявлениями одного только «духа» народа. Одинаково необходим был в его глазах генезис и государственного, и общественного быта. В логической связи с такой постановкой задачи находится другое основное воззрение С., заимствованное у Эверса и развитое им в стройное учение о родовом быте. Постепенный переход этого быта в быт государственный, последовательное превращение племен в княжества, а княжеств - в единое государственное целое - вот, по мнению С., основной смысл русской истории. С Рюрика и до наших дней русский историк имеет дело с единым цельным организмом, что обязывает его «не делить, не дробить русскую историю на отдельные части, периоды, но соединять их, следить преимущественно за связью явлений, за непосредственным преемством форм; не разделять начал, но рассматривать их во взаимодействии, стараться объяснять каждое явление из внутренних причин, прежде чем выделить его из общей связи событий и подчинить внешнему влиянию». Эта точка зрения оказала громадное влияние на последующее развитие русской историографии. Прежние деления на эпохи, основанные на внешних признаках, лишенные внутренней связи, потеряли свой смысл; их заменили стадии развития. «История России с древнейших времен» и есть попытка проследить наше прошлое применительно к высказанным взглядам. Вот сжатая схема русской жизни в ее историческом развитии, выраженная, по возможности, собственными словами С. Природа для народов Западной Европы была матерью, для народов Восточной Европы - мачехой; там она содействовала успехам цивилизации, здесь - тормозила их; потому-то и русский народ позже западно-европейских собратий приобщился к греко-римской культуре и позже выступил на историческое поприще, чему, кроме того, немало способствовало и непосредственное соседство с варварскими кочевниками Азии, с которыми необходимо было вести упорную борьбу. История застает русских пришедшими с Дуная и расселившимися по великому водному пути из варяг в греки; они живут родовым бытом: общественной ячейкой была не семья, еще не известная в ту пору нашим предкам, но вся совокупность лиц, связанных узами родства, как самых близких, так и самых отдаленных; вне родовой связи не существовало и связи общественной. Во главе рода стоял родоначальник с патриархальной властью; старшинство определялось рождением; дядья имели все преимущества перед племянниками, а старший брат, родоначальник, был для младших «в отца место». Родоначальник был распорядителем рода, судил и наказывал, но сила его распоряжений опиралась на общее согласие младших родичей. Такая неопределенность прав и отношений вела к усобицам и позже вызвала распадение рода. Появление Олега в Киеве положило начало постоянной княжеской власти. Прежняя неподвижность сменилась кипучей жизнью: князья собирают дань, рубят города, вызывают желающих селиться; является надобность в ремесленниках, возникает торговля, пустеют села; масса народа принимает участие в походах на Византию и возвращается не только с богатой добычей, но и с новой верой. Всколыхнулось сонное царство русских племен! Его разбудили «лучшие» люди того времени, т. е. храбрейшие, одаренные большей материальной силой. В более крупных городах появляются князьями сыновья, братья главного князя киевского; племена исчезают, сменяясь волостями, княжениями; имена княжений заимствуются уже не от племени, а от правительственного городского центра, стянувшего к себе окружное население. Обширность территории грозила распадением связей, только что возникших и еще не успевших окрепнуть; но от него предохранили родовые отношения князей, с их непоседливостью, постоянной сменой на престоле и вечным стремлением к обладанию Киевом. Это мешало обособиться и волостям, создавая общие интересы и укореняя сознание о нераздельности русской земли. Таким образом, время розни и княжеских усобиц в сущности положило прочное основание народному государственному единству, созданию русского народа. Но до самого единства было еще далеко. Появление князя с дружиной, образование нового класса горожан коренным образом изменяло быть племен; но русское общество еще долго оставалось как бы в жидком состоянии, пока успело окончательно осесться и перейти в более твердое: вплоть до половины XII стол. русская жизнь знала одних князей-богатырей, переходящих из волости в волость, бродячие дружины, следовавшие за своим князем, веча с первоначальными формами народных собраний, безо всяких определений, а на границе - полукочевые и чисто кочевые азиатские племена. Все элементы общественной жизни были задержаны в своем развитии; России еще не и вышла из периода богатырства. Новый толчок дан был северо-востоком. Несчастное положение юго-западной Украины, терпевшей от набегов степняков, вынудило часть жителей выселиться в Суздальский край. Прилив населения совершался туда не целыми особыми племенами, а вразброд, поодиночке или небольшими толпами. На новом месте поселенцы встретили князя, хозяина земли, и сразу вступили в обязательные к нему отношения, которые и легли в основу будущего сильного развития княжеской власти на севере. Опираясь на новые свои города, суздальский князь вносил новое понятие о личной собственности, как уделе, в противоположность общему родовому владению, и с большей свободой развивал свою власть. Покорив в 1169 г. Киев, Андрей Боголюбский не покинул своей земли и остался жить во Владимире - событие поворотное, от которого история приняла новый ход и начался новый порядок вещей. Возникают (только теперь!) удельные отношения: суздальский князь не только старший в роде, но и материально сильнейший; сознание этой двойной силы побуждает его требовать от младших князей безусловного повиновения - первый удар родовым отношениям: впервые обнаруживается возможность перехода родовых отношений в государственные. В последующей борьбе новых городов со старыми победили новые, и это еще сильнее подорвало начала родового строя, оказав решительное влияние на дальнейший ход событий не только на севере, но и в целой России, ибо север получает преобладающее значение. Новый путь был намечен еще до появления монголов, и видной роли в его определении последние отнюдь не играли: ослабление родовой связи, борьба князей из-за усиления своего удела на счет других, закончившаяся поглощением всех княжеств княжеством Московским - обнаружились независимо от татарского ига; монголы в этой борьбе служили князьям лишь орудием. Нельзя, следовательно, говорить о монгольском периоде и выдвигать на первый план монголов: значение их второстепенное. Отливом народной жизни с Приднепровья на северо-восток порвалась связь с Европой: новые поселенцы стали жить в бассейне верхней Волги, а куда текла она, главная река государственной области, туда, на Восток, обращено было все. Западная Россия, потеряв свое значение и способы к дальнейшему развитию, разоренная вконец татарами и Литвой, подпала под чуждую власть; политическая связь ее с восточной Русью порвалась. Назначение старой южной Руси было расплодить русскую землю, раздвинуть и наметить ее границы; Руси северо-восточной выпал удел закрепить приобретенное, сплотить части; дать им внутреннее единство, собрать русскую землю. Южные князья - витязи-богатыри, мечтающие о славе и чести, северные - князья-собственники, руководимые пользой, практической выгодой; занятые одной думой, они идут медленно, осторожно, но постоянно и неуклонно. Благодаря этой неуклонности, великая цель была достигнута: родовые княжеские отношения рушились и сменились государственными. Но новое государство было поразительно бедно материальными средствами: страна преимущественно сельская, земледельческая, с ничтожной промышленностью, без природных границ, открытая врагу с севера, запада и юга, Московская Русь изначала осуждалась на постоянную черную работу, на изнурительную борьбу с внешними врагами - и чем беднее и реже было население, тем труднее доставалась эта борьба. Нужды фиска, рука об руку с потребностями военными, привели к закреплению промышленного городского и сельского крестьянского люда; оседлость князей еще раньше превратила дружинников в «бояр и вольных слуг», а система поместий окончательно лишила их прежней подвижности, низведя на степень «холопов». Это вызвало реакцию: бега и закладничество тяглого населения, борьбу служилого класса с князьями за свои политические права. Северные леса дали приют разбойничьим шайкам, широкие степи пустынного юга населились казаками. Выделением беспокойных сил за окраины государства облегчалась внутренняя деятельность правительственная, беспрепятственно усиливалась централизация; но зато образование вольных зарубежных обществ должно было вести к постоянной борьбе с ними. Высшего напряжения борьба эта достигла в эпоху самозванцев, когда настало смутное время, т. е. казацкое царство; но в эту-то страшную пору и сказалась вся сила порядка вещей, утвердившегося при московских государях: единство религиозное и государственное спасло Россию, помогло обществу соединиться и очистить государство. Смутная пора была тяжелым, но поучительным уроком. Она раскрыла недостатки нашего экономического быта, наше невежество, вызвала на сравнение с богатым и образованным Западом и возбудила желание умерить односторонность земледельч. быта развитием промышленным и торговым. Отсюда движение от Востока к Западу, от Азии к Европе, от степи к морю. Новый путь стал определяться еще со времен Ивана III и Ивана IV, но особенно сознательно выяснился он в XVII в. Для России окончился период чувства и началось господство мысли; древняя история перешла в новую. Переход этот Россия совершила на два века позже, чем западно-европейские народы, но, подчиняясь тому же историческому закону, как и те. Движение к морю было вполне естественным и необходимым: тут не могло быть и мысли о каком-нибудь заимствовании или подражании. Но переход этот совершился не безболезненно: рядом с вопросом экономическим вырос и вопрос образования, а масса привыкла слепо верить в превосходство своего над чужим, фанатически отстаивая предании старины, не умея отличить духа от буквы, правды Божией от человеческой ошибки. Раздался крик: западная наука - еретическая; явился раскол. Однако, необходимость науки была осознана и провозглашена торжественно; народ поднялся, готовый выступить на новый путь. Он только ждал вождя, и этот вождь явился: то был Петр Великий. Усвоение европейской цивилизации становится задачею XVIII в.: при Петре усваивалась преимущественно материальная сторона, при Екатерине преобладала забота о духовном, нравственном просвещении, стремление вложить душу в приготовленное тело. То и другое дало силы пробиться к морю, воссоединить западную половину русской земли с восточной и встать в ряду европейских держав на положении равноправного и равносильного сочлена. В наше время просвещение уже принесло свой плод: познание вообще привело к самопознанию. - Таков, по мнению С., ход русской истории и связь явлений, в ней замечаемых. С. первый из русских историков (совместно с , одновременно высказывавшим ту же мысль) осмыслил все наше прошлое, объединив отдельные моменты и события одной общей связью. Для него нет эпох более или менее интересных или важных: все имеют одинаковый интерес и важность, как неразрывные звенья одной великой цепи. С. указал, в каком направлении должна вообще идти работа русского историка, установил исходные точки изучении нашего прошлого. Он первый высказал настоящую теорию в приложении к русской истории, внеся принцип развития, постепенной смены умственных и нравственных понятий и постепенного роста народного - и в этом одна из важнейших заслуг С. Будучи эпохой в развитии русской историографии, труд С. определил известное направление, создал многочисленную школу. «История России», по верному определению проф. Герье, есть национальная история: впервые исторический материал, необходимый для такого труда, был собран и исследован с надлежащей полнотой, с соблюдением строго научных приемов, применительно к требованиям современного исторического знания: источник всегда на первом плане, трезвая правда и объективная истина одни руководят пером автора. Монументальный труд С. впервые схватил существенные черты и форму исторического развития нации. В натуре С. «глубоко коренились три великие инстинкта русского народа, без которых этот народ не имел бы истории, - его политический, религиозный и культурный инстинкты, выразившиеся в преданности государству, в привязанности к церкви и в потребности просвещения»; это и помогло С. за внешней оболочкой явлений вскрыть духовные силы, их определившие. Западники, к которым принадлежал С., ставили современному обществу высокие общечеловеческие идеалы, побуждали его во имя идеи прогресса идти вперед по пути общественной культуры, вселяя ему сочувствие к гуманным началам. Бессмертная заслуга С. заключается в том, что он внес это гуманное, культурное начало в русскую историю и вместе с тем поставил разработку ее на строго-научную почву. Оба начала, проводимые им в русской истории, тесно связаны одно с другим и обуславливают собой как общий взгляд его на ход русской истории, так и отношение его к отдельным вопросам. Он сам указал на эту связь, назвав свое направление историческим и определив сущность его тем, что оно признает историю тожественной с движением, с развитием, тогда как противники этого направления не хотят видеть в истории прогресса или не сочувствуют ему. «История России», особенно во второй половине, основана главным образом на архивном материале; по многим вопросам к этому труду и теперь приходится обращаться, как к первоисточнику. Правда, критика не без основания упрекает автора в несоразмерности и механической сшивке частей, в обилии сырого материала, излишней догматичности, лаконизме примечаний; далеко не все страницы, посвященные явлениям юридического и экономического быта, удовлетворяют современного читателя; исторический фонарь С., направленный преимущественно на рост государственности и объединяющую деятельность центра, неизбежно оставил в тени многие ценные проявления жизни областной; но рядом с этим С. впервые выдвинул и осветил массу важнейших явлений русского прошлого, которых раньше не замечали вовсе, и если некоторые из его взглядов и не получили полного права гражданства в науке, то все без исключения будили мысль и вызывали на дальнейшую разработку. Сюда могут быть отнесены: 1) вопрос о делении русской истории на эпохи; 2) влияние природных условий территории (в духе воззрений К. Риттера) на исторические судьбы русского народа; 3) значение этнографического состава русского государства; 4) характер русской колонизации и ее направление; 5) теория родового быта и смена его строем государственным, в связи с новым и оригинальным взглядом на период уделов; 6) теория новых княжеских городов, объясняющая факт возвышения княжеской собственности и зарождение нового порядка на севере; 7) выяснение особенностей новгородского строя, как выросшего на чисто туземной почве; 8) сведение почти к нулю политического значения монгольского ига; 9) историческая преемственность суздальских князей ХП - ХШ вв. и московских XIV - XV вв.; 10) преемственность идеи в поколении Даниловичей, тип «бесстрастных ликов» и основные условия возвышения Москвы (географическое положение Москвы и ее области, личная политика князей, характер населения, содействие духовенства, неразвитость самостоятельной жизни в городах Северо-восточной Руси, отсутствие сильных областных привязанностей, отсутствие препятствий со стороны дружинного элемента, слабость Литвы); 11) характер Ивана Грозного, в связи с условиями его воспитания; 12) политический смысл борьбы Грозного с боярами - проведение начал государственности, в ущерб старой дружинной «воле»; 13) преемственная связь между стремлениями Ивана Грозного продвинуться к морю и политическими задачами Петра Вел.; 14) должное внимание к истории Западной Руси; 15) поступательное движение русского народа на В и роль России в жизни азиатских народов; 16) взаимные отношения Московского государства и Малороссии; 17) значение Смутного времени, как борьбы государственных и антигосударственных элементов, и вместе с тем как исходной точки последующего преобразовательного движения; 18) связь эпохи первых Романовых с временами Петра Великого; 19) историческое значение Петра Великого: отсутствие какого-либо разрыва с московским периодом, естественность и необходимость реформы, тесная связь между эпохами допетровской и послепетровской; 20) немецкое влияние при преемниках Петра Великого; 21) значение елизаветинского царствования, как основы последующего, екатерининского; 22) значение екатерининского царствования (впервые введены в должные рамки как преувеличенные восхваления, так и обрисовка теневых сторон личности и государственной деятельности императрицы); 23) применение сравнительно-исторического метода: события русской истории у С. постоянно освещены аналогиями из истории зап.-европ. народов, славянских и германо-романских, и не ради большей наглядности, а во имя того, что русский народ, оставаясь цельным и единым организмом, в то же время сам есть часть другого великого организма - европейского. - «История России» доведена до 1774 г. До известной степени продолжением этого труда могут служить две других книги С.: «История падения Польши» (М., 1863, 369 стр.) и «Император Александр Первый. Политика, Дипломатия» (СПб., 1877, 560 стр.). Новейшие издания «Ист. Рос.» - компактные в 6 больших томах (7-й - указатель; 2-е изд., СПб., 1897). С. написал еще «Учебную книгу русской истории» (1-е изд. 1859, 10 изд. 1900), применительно к гимназическому курсу, и «Общедоступные чтения о русской истории» (М., 1874, 2-е изд., М., 1882), примененные к уровню народной аудитории, но выходящие из тех же начал, как и главный труд С. «Публичные чтения о Петре Вел.» (М., 1872) - блестящая характеристика преобразовательной эпохи. Из сочинений С. по русской историографии наиболее важны: «Писатели русской истории XVIII в.» («Архив ист.-юрид. свед. Калачева», 1855, кн. II, пол. 1); «Г. Ф. Миллер» («Современник», 1854, т. 94); «М. Т. Каченовский» («Биогр. словарь профессоров Моск. унив.», ч. II); «Н. М. Карамзин и его литературная деятельность: История государства российского» («Отеч. Записки» 1853-56, тт. 90, 92, 94, 99, 100, 105) и «А. Л. Шлецер» («Русс. Вестн.», 1856, № 8). По всеобщей истории: «Наблюдения над исторической жизнью народов» («Вестн. Европы», 1868-76) - попытка уловить смысл исторической жизни и наметить общий ход ее развития, начиная с древнейших народов Востока (доведено до начала Х стол. по Р. Х.) и «Курс новой истории» (М., 1869-73, 2 изд. 1 898; до половины XVIII стол.). Свой метод и задачи русской историографии С. изложил в статье: «Шлецер и антиисторическое направление» («Русский Вестн.», 1857, апр., кн. 2). Весьма незначительная часть статей С. (между ними «Публичные чтения о Петре Вел.» и «Наблюдения») вошла в издание «Сочинений С. М. Соловьева» (СПб., 1882). Библиографический перечень сочинений С. составлен Н. А. Поповым (систематический; «Речь и отчет, чит. в торжеств. собр. Моск. унив. 12 янв. 1880 г.», переп. в «Сочинениях» С.) и Замысловским (хронологический, неполный, в некрологе С., «Журнал Мин. Нар. Просв.», 1879, № 11). Основные положения С. подверглись критике еще при его жизни. Кавелин, в разборе обеих диссертаций и 1-го тома «Истории России», указывал на существование промежуточной стадии между родовым бытом и государственным - вотчинного строя («Полное собрание сочинений Кавелина» т. I, СПб., 1897); К. Аксаков, в разборе 1, 6, 7 и 8 тт. «Истории России», отрицая родовой быт, настаивал на признании быта общинного («Полн. собр. сочин. К. Аксакова», т. I, изд. 2-е, М., 1889); проф. Сергеевич определял отношения древнерусских князей не родовым, а договорным началом («Вече и князь», М., 1867). ПротивСоловьев Сергей Михайлович (1820-1879). Крупнейший историк дореволюционный России родился в семье церковнослужащего. Обучался в духовном училище, гимназии, Московском университете. В 1845 г. защитил магистерскую диссертацию на тему "Об отношениях Новгорода к великим князьям". В 1847 г. защитил докторскую диссертацию на тему "История отношений между русскими князьями Рюрикова дома". В опубликованном виде она представляла собой книгу объемом 700 страниц. Главным положением в ней стал вывод о том, что борьба родовых и государственных отношений составляет основное содержание истории России до конца XVI в., когда произошло окончательное торжество государственных отношений над родовыми. Всего в 27 лет Соловьев стал профессором Московского университета. Все последующие годы он работал здесь в должностях заведующего кафедрой, декана, ректора. В 1864 г. он избирается членом-корреспондентом, а в 1872 г. - действительным членом Российской Академии наук. Практически всю жизнь историк работал над своим крупнейшим произведением - "Историей России с древнейших времен", которая и сегодня является беспрецедентной по своему объему. В ней он свою идею борьбы родовых и государственных отношений положил в основу периодизации истории России. С утверждением господства государственных отношений к концу XVI в., по его мнению, наступает период Смуты, который грозил юному государству разрушением; затем наступает длившийся вплоть до середины XVIII в. период, когда государственная жизнь России развивается в среде европейских держав; с середины XVIII до середины XIX в. - время, когда заимствование "плодов европейской цивилизации" стало необходимым не только "для материального благосостояния", но и для "нравственного просвещения". К числу недостатков его труда современники относили тот факт, что в нем описана лишь история государства.
== БИБЛИОГРАФИЯ ==
** Историческая библиотека **
История России с древнейших времен
-- 1. История России с древнейших времен. Книга I. Русь изначальная
-- 2. История России с древнейших времен. Книга II. 1054-1462
-- 3. История России с древнейших времен. Книга III. 1463-1584
-- 4. История России с древнейших времен. Книга IV. 1584-1613
-- 5. История России с древнейших времен. Книга V. 1613-1657
-- 6. История России с древнейших времен. Книга VI. 1657-1676
-- 7. История России с древнейших времен. Книга VII. 1676-1703
-- 8. История России с древнейших времен. Книга VIII. 1703 - начало 20-х годов XVIII века
-- 9. История России с древнейших времен. Книга IX. Начало 20-х годов XVIII века - 1725
-- 10. История России с древнейших времен. Книга X. 1725-1740
-- 11. История России с древнейших времен. Книга XI. 1740-1748
-- 12. История России с древнейших времен. Книга XII. 1749-1761
-- 13. История России с древнейших времен. Книга ХIII. 1762-1765
-- 14. История России с древнейших времен. Книга XIV. 1766-1772
-- 15. История России с древнейших времен. Книга XV. 1773-1774
** Без серии **
-- Великие российские историки о Смутном времени
-- Взгляд на историю установления государственного порядка в России до Петра Великого
-- Император Александр I. Политика, дипломатия
-- История падения Польши
-- История России с древнейших времен (Том 1)
-- История России с древнейших времен (Том 1-29)
-- История России с древнейших времен (Том 5)
-- История России с древнейших времен (Том 6)
-- История России с древнейших времен (Том 7)
-- История России с древнейших времен (Том 8)
-- Мои записки для детей моих, а если можно, и для других
-- Наблюдения над исторической жизнью народов
-- Н. М. Карамзин и его литературная деятельность: "История государства Российского"
-- Общедоступные чтения о русской истории
-- Петровские чтения
-- Полный курс русской истории: в одной книге
-- Рассказы из русской истории 18 века
-- Русская летопись для первоначального чтения
-- Сочинения (Том 1)
-- Сочинения (Том 2)
-- Сочинения (Том 3)
-- Сочинения (Том 4)
-- Учебная книга по Русской истории
** История, Критика **
-- Шлецер и антиисторическое направление
Сергей Михайлович Соловьев — признанный классик. Его имя хорошо знают не только историки. Из всего многообразного, многожанрового наследия, оставленного потомкам, наибольшей известностью пользуется 29-томная «История России с древнейших времен». Ее написание стало смыслом жизни и творческим подвигом историка. Начиная с 1851 г. и вплоть до конца жизни Соловьев ежегодно публиковал очередной том своего понимания исторического развития Отечества. Выход в свет первого тома стал научным и общественным событием, вызвал массу откликов, не всегда благожелательных. Проблемы, поднятые в спорах вокруг труда Соловьева, оставались предметом изучения и обсуждения на протяжении десятилетий и тем содействовали разработке основополагающих явлений отечественной государственности. Хорошо знавший Соловьева В.И. Герье писал: «С.М. Соловьев вообще не любил борьбы, полемики с ложными тенденциями в науке и общественной жизни. Полемика нарушала правильное течение его научных занятий, которое сделалось для него нравственной потребностью». Однако на первые концептуально неприемлемые отзывы оппонентов Соловьев ответил. В дальнейшем он действительно отказался от участия в полемике. Его ответом были выходившие в свет очередные тома «Истории России...».
Соловьев заявил о себе во всеуслышание в середине XIX в. Принципиальное свидетельство о положении в исторической науке тех лет оставил К.Н. Бестужев-Рюмин: «...никем не замененный Карамзин утратил, быть может, слишком рано все свое воспитательное значение». С.М. Соловьев, высоко оценивая значение Карамзина в историографии, был убежден, что свою роль в науке тот уже сыграл.
В этой связи принципиальным является ответ на вопрос: чем являлся для молодого историка основной труд предшественника «История государства Российского»? Сам С.М. Соловьев описал отношение к Карамзину таким образом: «Первый писатель эпохи, творец нового литературного языка Карамзин посвятил свою деятельность отечественной истории, и все, что мог сделать сильный талант для внешней живописи событий, все было сделано Карамзиным; мечта Ломоносова сбылась: русская история нашла своего Ливия. Что касается до основного взгляда историографа, то Карамзин был представителем екатерининского века, в который окончательно сложились его воззрения: недовольство эпохою преобразования, недовольство внешним заимствованием форм западноевропейской гражданственности, требование внутреннего нравственного совершенствования, перерождения, требование души, чувства, чувствительности...». Соловьев называл «Историю государства Российского» «величайшей поэмой», воспевающей славянское государство. Он подчеркивал, что у Карамзина вполне отразилось сознание того, что «из всех славянских народов народ русский один образовал государство, не только не утратившее своей самостоятельности, как другие, но громадное, могущественное, с решительным влиянием на исторические судьбы мира».
Однако Соловьев литературной составляющей труда Карамзина предпочел собственное научное смысловое наполнение русской истории и объяснение смысла событий и закономерностей в развитии русской государственности. Поэтическому настроению Карамзина Соловьев противопоставил прозу истории. Если у Карамзина, по мнению Соловьева, на первом месте была живопись, а на втором источник, то Соловьев поменял их местами сознательно. Соловьев считал, что литературной истории государства российского пришло время уступить место истории научной. Таким образом, он сознательно и с полной ответственностью взял на себя ношу написания новой «Истории России», которая с его точки зрения отвечала бы требованиям современной науки. И здесь столкнулся с непониманием. В первую очередь его не удовлетворяло отсутствие широкого философского взгляда на историю. Соловьев считал, что концепция, объясняющая ход истории лишь замыслом или капризом отдельной личности, мало что объясняет: «Произвол одного лица, как бы сильно это лицо ни было, не может переменить течение народной жизни, выбить народ из своей колеи».
К этому времени философско-исторические воззрения Соловьева качественно отличались от взглядов Карамзина. Подходя к анализу конкретно-исторического материала с иных позиций, Соловьев сформулировал антропологический принцип изучения и понимания истории народа: «Наука указывает нам, что народы живут, развиваются по известным законам, проходят известные возрасты как отдельные люди, как все живое, все органическое...». Впитав богатство современных идей, в том числе «Философии истории» Г.Гегеля, Соловьев пришел к пониманию органической взаимосвязи исторических явлений.
Отношение к Г. Гегелю
В студенческие годы (1838-1842) в сознании С.М. Соловьева шел активный процесс узнавания, изучения, осмысления философии Гегеля. Он размышлял о ее применимости к русской истории. Гегель был тогда кумиром московского студенчества. «Кружил все головы, хотя очень немногие читали самого Гегеля, а пользовались им только из лекций молодых профессоров; занимавшиеся студенты не иначе выражались как гегелевскими терминами...», — вспоминал об этом времени С. М. Соловьев. Молодые лекторы античник Д. Л. Крюков, экономист А.И. Чивилев, правоведы П.Г. Редкий и Н.И. Крылов, историк и юрист К.Д. Кавелин, историк-медиевист Т. Н. Грановский прошли стажировку за границей. Они выделялись среди московских профессоров, особенно так называемой «уваровской партии» (к ней принадлежали историк М.П. Погодин, словесники С.П. Шевырев и И.И. Давыдов), тем, что все были горячими поклонниками гегелевской философии и знатоками европейской историографии. Соловьев слушал лекции представителей обеих сторон, причем сила воздействия на студенческое сознание отдельных лекторов не была одинаковой. Соловьев отдавал должное профессору Д.Л. Крюкову, хотя в 1843-1844 гг. имел к нему претензии. «Крюков, можно сказать, бросился на нас, гимназистов, с огромною массою новых идей, с совершенно новою для нас наукою, изложил ее блестящим образом и, разумеется, ошеломил нас, ...посеял хорошими семенами...», — вспоминал Соловьев. Лекции Крюкова начинались с обзора основных трудов по истории философии и анализа научных схем Фихте, Шеллинга, Гердера, но предпочтение все же отдавалось Гегелю. Лектор демонстрировал плоды собственного применения историко-философского подхода к истории при изложении конкретных проблем (образования Римского государства на основе разложения институтов родового строя или характеристики родоплеменной структуры древнеримского общества). Он рассказал студентам о влиянии географической среды на эволюцию общественных отношений. Благодаря историографическим обзорам Крюкова Соловьев, возможно, обратил внимание на труды Г. Эверса.
Как же повлияло изучение Гегеля на творческий рост Соловьева? На этот вопрос отчасти ответил сам историк: «Из гегелевских сочинений я прочел только «Философию истории»; она произвела на меня сильное впечатление; на несколько месяцев я сделался протестантом, но дальше дело не пошло, религиозное чувство коренилось слишком глубоко в моей душе, и вот явилась во мне мысль — заниматься философиею, чтобы воспользоваться ее средствами для утверждения религии, христианства, но отвлеченности были не по мне; я родился историком». Так был сделан профессиональный выбор: не философия, а наука, не философия истории, а наука истории. Это противопоставление в глазах Соловьева имело методологический смысл.
Соловьев достаточно быстро перерос состояние увлеченности Гегелем и его детищем «Философией истории», благодаря исключительной работоспособности и любознательности: «В изучении историческом я бросался в разные стороны, читал Гиббона, Вико, Сисмонди; не помню, когда именно попалось мне в руки Эверсово «Древнейшее право русов», эта книга составляет эпоху в моей умственной жизни, ибо у Карамзина я набирал только факты, Карамзин ударял только на мои чувства. Эверс ударил на мысль, он заставил думать над русской историей».
Размышляя о прочитанном, Соловьев пришел к выводу, что западные мыслители пренебрегли русской историей; более того, русский народ не был у них (прежде всего, у Гегеля) включен в число «всемирно-исторических» народов. Соловьев прекрасно осознавал задачу, которая в то время стояла перед национальной русской мыслью — построение философии русской истории и тем самым «включение» в ее состав философии истории вообще. И он вносит весомый вклад в ее решение.
Если славянофилы старались приложить философско-исторические мысли Шеллинга к построениям и истолкованиям русской истории, то Соловьев поставил вопрос в другой плоскости. Он счел недостаточным «подключение» русского народа к числу всемирно-исторических только для выявления значения и специфики русского народа в истории по сравнению с западноевропейскими народами. Более важной представлялась историку другая задача, а именно: разъяснение неполноты и незавершенности философско-исторического взгляда на всемирную историю при условии игнорирования судеб русского и славянских народов. В этом он видел непременное условие успешного познания назначения истории русского народа и сравнения его с народами западноевропейскими. Как видим, определенное видоизменение содержания и структуры прежней философии истории (в данном случае — системы Гегеля) для Соловьева было неизбежно уже потому, что он вводил в философию истории новый элемент: русский народ.
В 1841 г. в семинаре С.П. Шевырева Соловьев подготовил работу «Феософический взгляд на историю России» (опубликованную в 1996 г.). В этой ранней работе были заложены важнейшие методологические основания исторической концепции ученого. Ряд высказанных тогда мыслей прозвучит в программных работах зрелого С.М. Соловьева («Публичных чтениях о Петре Великом» (1872) и «Наблюдениях над исторической жизнью народов» (1868-1876)).
Постановка вопроса об особом качестве русского народа и I специфике его исторической жизни среди других всемирно-исторических народов в «Феософическом взгляде» дана Соловьевым в рамках его представления о двух «возрастах» народной жизни. «У всякого народа бывает свой религиозный период — детский»; для него характерны невысокая степень образованности, бессознательное следование «религиозным внушениям» и слепое повиновение «духовным водителям». Второй возраст — «возмужалость народа» — в исторической жизни народа начинается, когда место религии занимает философия (наука). Рождается «философия истории», или «сознание народа о собственных судьбах». С переходом от веры к разуму, по Соловьеву, «исчезает и спасительное влияние религии на человека и народ», сеются семена неверия и разрушения. Отличие (или исключение из общего правила) русского народа историк видел в том, что первый период его исторической жизни, соответствующий «детскому» возрасту (с конца IX до начала XVII в.), прошел, как и везде, под знаком глубокого религиозного чувства; но, вступив во второй период «возраст возмужания», и, выйдя, благодаря реформам Петра на поприще всемирно-исторической деятельности, русский народ не расстался с религией как основанием духовной сферы жизни народа. И в этом состоит его коренное отличие.
Таким образом, формула «правило — исключение» не чужда Соловьеву: «В одном только русском народе религиозное влияние будет продолжаться вечно, но вместе с тем разумно и сознательно». Это мнение Соловьева близко славянофильскому и показывает, что он испытывал разносторонние влияния. Много лет спустя, историк, сохранив общую структурную типологию общественного развития, т.е., не отказавшись от деления истории народной жизни на два возраста, изменил названия самих категорий, определив их как «возраст чувства» и «возраст мысли». Соловьев напишет в «Публичных чтениях о Петре Великом»: «Если народ способен к развитию, способен вступить во второй период или второй возраст своей жизни, то движение обыкновенно начинается знакомством с чужим; мысль начинает свободно относиться к своему и чужому, отдавать преимущество в жизни народов чужих, опередивших в развитии находящихся уже во втором периоде». В состояние исторического движения русский народ, по Соловьеву, привел Петр Великий.
Во время заграничной поездки 1842-1844 гг. у Соловьева усиливается его критическое восприятие Гегеля. В это время историк получил возможность глубоко ознакомиться с достижениями западноевропейской исторической науки. Тогда же он в основном определился в методологическом отношении. И первоначальное интуитивное чувство «неприятия» гегелевской философии истории, созрев, превращается у него в осознанную методологическую позицию, важнейшим признаком которой становится антигегелевская направленность.
Нельзя не согласиться, что точки зрения, отличной от Гегеля, Соловьев придерживался в целом ряде вопросов, прежде всего в отношении роли русского народа во всемирно-историческом процессе. Для обоснования своей позиции Соловьев провел сопоставление России и Западной Европы по трем линиям, которые приобрели характер антитез. Первая антитеза «природа-мать» (для Западной Европы) — «природа-мачеха» (для России) подчеркивала различия по степени благоприятности природных условий. В свою очередь, специфика природных условий объясняла различие способов и результатов этногенеза. В отличие от европейских народов, закрытых «наплыву» новых азиатских варварских народов и поэтому имевших возможность развития национальности, народы Восточной Европы такой возможностью не располагали. В этническом отношении «народ пограничный, особенно живущий на распутий других народов, необходимо должен быть смесью из разных народов»; «славяне суть племя смешанное, народ, образовавшийся от наращения, а не нация, образовавшаяся порядком естественного происхождения целого рода от другого». И наконец, специфика генезиса государственности России вытекала из первых двух особенностей. На Западе монархические государства были результатом завоевания и насильственного покорения туземного населения дружинниками германских племен. А насилие, в соответствии с законом диалектики, порождает свою противоположность — борьбу за свободу и, как следствие, — революцию. У славян же, по Соловьеву, ни деспотическая форма правления (в силу смешанного характера населения), ни республика (в силу обширности территории), ни монархическая власть, основанная на завоевании (такого завоевания здесь не было), утвердиться не могли. Славяне сами дошли до мысли о необходимости власти, и данное обстоятельство Соловьев им ставил в заслугу. А сама эта идея родилась из состояния первоначального безвластия. Собственно русская история, как считал Соловьев, начинается с началом русской государственности. Он связывал ее с утверждением Рюрика князем среди северных племен славянских и финских.
Таким образом, отказавшись от гегелевской триады, или трехэлементной структуры исторического бытия Восток-Античность-Христианство и выдвинув свою, четырехэлементную Восток-Античность-Западная Европа-Россия, Соловьев тем самым отказался от диалектики в ее гегелевской форме, предложив собственную философско- историческую конструкцию.
Еще более очевидна разница между Соловьевым и Гегелем при сравнении их позиций в вопросе о роли народов в движении мировой истории. Для Гегеля отдельные народы — орудия, средства «мирового духа», а их принципы — «моменты» идеи свободы, реализующейся в идеальном государстве. Для Соловьева же народы имеют самостоятельное значение, хотя и разное. Он видел в специфике исторической жизни народов, их религии и форм государственности продукт реальных географических, этнографических и исторических условий жизни.
Но всем этим размышлениям Соловьев все-таки обязан Гегелю. Очевидно, что Гегель оставил глубокий след в методологическом становлении Соловьева и его творчестве. Отметим лишь некоторые моменты: восприятие диалектических принципов развития, анализ «восточной мощи природы» как влиятельного исторического фактора; идею переселения и исторического движения; отношение к азиатским государствам, как стоящим вне связи с ходом всемирной истории; признание соединяющей роли рек и разъединяющей роли гор; роли государства как формы полной реализации духа в наличном бытии, выраженной Соловьевым таким образом, что только через государство или правительство народ проявляет свое историческое бытие, идею самосознания...
Исключительная ценность государства во взглядах Соловьева — это тоже от Гегеля. Дух русского народа (а в истории русской исторической науки Соловьев впервые определил научные параметры этого явления — природа страны, природа племени и ход внешних событий) проявился в особом отношении к государству. Государство — это ценностно-значимое явление русской истории вне зависимости от симпатий и антипатий. Соловьев считал, что ценностные ориентации народа не подлежат нравственному осуждению. Задача историка их понять, не допуская модернизации.
И в то же время идеи Гегеля Соловьев сознательно использовал против гегелевской философии истории. Среди таких идей — понятие об арийских (или исторических) народах. Соловьев подчеркнуто называет русский народ арийским народом и относит его к их числу, поскольку Гегель в этом ему отказал. Сравнивая славян с германцами, Соловьев пишет о них как о племенах-братьях одного индоевропейского народа. Он определяет их положение в Европе в христианские времена, как господствующее, которое они «удержали за собой навсегда». Соловьев считает неприемлемой постановку вопроса о племенном превосходстве кого-либо из них. Он видит причину происшедших различий в результате разного направления движения племен. Если немцы в свое время двинулись с северо-востока на юго- запад в области Римской империи, где уже был заложен фундамент европейской цивилизации, то славяне, наоборот, с юго-запада начали свое историческое движение на северо-восток в девственные леса, т.е. пространство, не затронутое цивилизацией. Поэтому суждение Гегеля о природно-климатических основаниях исключения стран и народов, находящихся в холодном или жарком климате, из всемирно-исторического движения для Соловьева было неприемлемо.
Обращая внимание на истоки различий России и стран Западной Европы, историк указывал, что целый ряд факторов, в том числе территории, уже освоенные древней цивилизацией, камень и горы, — содействовали быстрому утверждению на Западе феодального права, земельной собственности, быстрому оседанию, разнообразию народностей. Россия же, вследствие отсутствия этих условий, но при наличии беспредельного пространства, наоборот, была отмечена другими признаками: подвижностью князей, движимым имуществом, неустойчивостью, разбросанностью средств, небывалым по величине государством, дружиной, вечным движением. Соловьев писал, что в России брели с легкостью, везде «Русью пахло». «Мы говорили, — писал он в «Чтении третьем» о Петре Великом, — что Россия дурно защищена природою, открыта с востока, юга и запада, легко доступна вражьим нападениям; но отсутствие резких физических границ заменено было для русского народа духовными границами, религиозным различием на востоке и юге, вероисповедным на западе; в этих-то границах крепко держалась русская народность и сохранила свою особность и самостоятельность». Весь ход русской истории Соловьев связывал с началами христианства. Нравственные силы народу с его точки зрения давали христианство, созидательная роль государства и просвещение. Все названные Соловьевым признаки «особности» России никак не могли, по его мнению, исключить русский народ из числа исторических, или как вслед за Гегелем, он говорил «арийских».
Таким образом, в современной отечественной историографии сначала был поставлен под сомнение, а затем начал пересматриваться тезис о гегельянском характере философско- исторической концепции С.М. Соловьева, утвердившийся со времен вывода М.Н. Покровского о «гегелевской школе» в русской историографии. Осмысление творческой и методологической самостоятельности С.М. Соловьева привело исследователей сначала к наблюдению о неком «выпадении» Соловьева из рамок государственной школы (например, у Н.Л. Рубинштейна, А.М. Сахарова, С.С. Дмитриева, В.М. Далина), а затем и к суждению о том, что историк разработал свою своеобразную методологию исторического познания. Мнение А.Н. Ерыгина во многом разделяет А.Н. Шаханов.
Единство работам, посвященным С.М. Соловьеву, придает то обстоятельство, что никто не оспаривает сам факт методологической революции, происходившей в русской исторической науке в середине 1840-х гг., освоение русскими историками новых философско-методологических подходов.
Страницы жизни
В жизнеописаниях С.М. Соловьева (среди них: П.В. Безобразова (СПб., 1894. Сер. «Жизнь замечательных людей» Ф. Павленкова), оказавшее серьезное влияние на последующие работы этого жанра; И.А. Волковой (М., 1992. Сер. «Летописцы Отечества»), Н.И. Цимбаева (М., 1990. Сер. «Жизнь замечательных людей»), помимо воспоминаний С.М. Соловьева в разной степени привлекаются другие источники. Детальное изучение архива С.М. Соловьева, хранящегося в Российской государственной библиотеке А.Н. Шахановым, позволило осветить ранее малоизвестные стороны его жизни, прежде всего студенческих лет, участие в кружке Аполлона Григорьева, и высказать наблюдения об источниковой основе «Моих записок» великого историка.
Сергей Михайлович Соловьев родился 5 (17) мая 1820 г. в Москве в семье законоучителя (т.е. преподавателя Закона Божьего) и настоятеля Московского коммерческого училища. Отец был священником, позднее протоиереем из духовного сословия. Мать была человеком светским, дочерью чиновника, дослужившегося до дворян. Соловьев сначала получал домашнее образование. Московское духовное уездное училище, в которое потом определил Соловьева отец, вызвало у мальчика внутреннее неприятие вследствие грубости царивших там нравов. В 13 лет Соловьев поступил в 3-й класс Первой московской гимназии. Некоторые из ее учителей одновременно состояли преподавателями в университете. В 1838 г. Соловьев окончил 7-й класс гимназии.
Судьбоносное значение для историка имела встреча с попечителем московского учебного округа графом С.Г. Строгановым. Она состоялась еще в гимназии. Соловьев был тогда представлен попечителю в качестве первого ученика. Строганов был искренне удивлен живостью мысли и самостоятельностью суждений гимназиста. Рассказывая о последующей жизни С.М. Соловьева и шире — Московского университета начала 1840-х гг., фактор Строганова нельзя не учитывать.
Большая заслуга в том, что для Московского университета пришло блистательное время, превратившее его в центр умственной жизни Москвы и всей России, принадлежала именно графу С.Г. Строганову. Он собрал на Моховой лучшие научные и педагогические кадры страны, избавил университет от мелочной опеки, пресек практику сдачи студентов в солдаты за проступки. Завоевал уважение студентов и преподавателей, сам посещал лекции и внимательно слушал лекции ученых.
На I (историко-филологическое) отделение философского факультета Московского университета и поступил С.М. Соловьев. С Московским университетом была связана вся его последующая жизнь, которая не изобиловала внешними событиями. Она была подчинена научному служению. В Московском университете Соловьев был студентом, профессором, деканом и ректором. По мнению М.К. Любавского, именно Соловьев поставил на надлежащую высоту преподавание отечественной истории в Московском университете, дал направление научной деятельности В. О. Ключевского и многих других.
Жизненных периодов, наполненных динамичной сменой внешних впечатлений, у Соловьева было не так уж и много. Среди них особую роль сыграло его пребывание за границей 1842-1844 гг., оказавшее глубокое влияние на становление ученого. В течение двух лет Соловьев побывал в Париже, Брюсселе, Берлине, Страсбурге, Регенсбурге, Мюнхене, Дрездене, Гей-дельберге, Аахене, Веймаре, Праге, в некоторых городах он прожил достаточно долго. Историк посещал университеты Берлина, Гейдельберга, Сорбонну, Коллеж де Франс, работал в Королевской библиотеке в Париже и в Аахенской библиотеке. Такую возможность выпускник Московского университета получил, работая в качестве домашнего учителя в семействе брата С.Г. Строганова А.Г. Строганова.
В 27 лет Соловьев становится доктором исторических наук, политэкономии и статистики и утверждается сначала в должности экстраординарного, а с июля 1850 г. — ординарного профессора Московского университета. В неразрывности пути педагога- учителя и ученого-исследователя — весь Соловьев. Он преподавал помимо Московского университета на Высших женских курсах В.И. Герье, в Третьем военном (Александровском) училище, Николаевском сиротском институте. По рекомендации С.Г. Строганова Соловьев в 1859-1863 гг. учил истории цесаревича Николая Александровича, позднее и его младшего брата, будущего императора Александра III, в последний год жизни читал лекции великому князю Сергею Александровичу. Занятия с великими князьями в конце 1850-х — начале 1860-х гг. послужили поводом к написанию «Учебной книги русской истории», предназначенной для средних учебных заведений. В 1867 г. вышло ее 7-е издание, а в 1915 г. -14-е. В наши дни «Учебная книга русской истории» была вновь переиздана. Историки отметили соотнесенность «Учебной книги...» с общим замыслом «Истории России с древнейших времен». Если в «Истории...» повествование Соловьев успел довести до последней трети XVIII в., то в «Учебной книге... » рассмотрены события Новейшей истории России, времена царствования Александра I и Николая I. По мнению Н.И. Цимбаева, это своеобразный проспект дальнейших томов незаконченной «Истории России...».
30 мая 1872 г. Россия торжественно отмечала 200-летие со дня рождения Петра I. В подготовке и проведении празднования активно участвовал Соловьев. Накануне юбилея он выступил с циклом из 12 публичных лекций («чтений») о Петре и его времени. Чтения проходили по воскресеньям с февраля по май в Колонном зале Дворянского собрания, самом большом тогда зале Москвы, вмещавшем до трех тысяч человек. Вход был бесплатным, но публика собиралась самая изысканная и очень внимательно слушала Соловьева. Кроме того, его личным вкладом в празднование юбилея были серия статей «Время Людовика XIV на Западе, время Петра Великого на Востоке Европы» на страницах журнала «Беседа» и организация исторического отдела на Политехнической выставке, на базе которой в том же 1872 г. был создан Музей прикладных знаний (позднее Политехнический). Затем Соловьев участвовал в налаживании лектория при Политехническом музее.
Последние годы жизни Соловьев был председателем Общества истории и древностей российских. В 1871-1877гг. он был ректором Московского университета. Много сил у него отнимала борьба за сохранение академических свобод и университетского устава 1863 г., которая привела к столкновению с Министерством народного образования. В зените славы он ушел в отставку. В 1876 г. министр просвещения Д. А. Толстой отклонил прошение коллег Соловьева о праздновании 25-летия научной деятельности ученого. Тем не менее оно состоялось. 4 октября 1879 г. Соловьев скончался и был похоронен на Новодевичьем кладбище... До намеченной цели — окончить «Историю России... » — ему осталось изложить последние 20 лет екатерининского царствования.
«История России с древнейших времен
Изложение событий внутренней жизни России в 29-м томе доведено до 1775 г., а в области дипломатических отношении — до 1780 г. М.О. Коялович следующим образом проанализировал порядок организации материалов С. М. Соловьевым: «В этом громадном историческом труде такой порядок. Сперва излагаются внешние события в хронологическом порядке за немногими исключениями. Так, время Иоанна III излагается не хронологически, а по группам событий: Новгород Великий, София Палеолог, Восток, Литва. Русские внешние дела освещаются при этом еще кратким обзором событий в славянском мире в древние времена и вообще западноевропейских государств. Эти последние обозрения особенно обширны и подробны в те времена, когда у нас устанавливались и усиливались дипломатические отношения, т. е. главным образом в новейшие времена, с Петра I.
Затем рассматриваются внутренние дела. Хронологическая группировка их неодинакова. В старые времена группы обнимают большое время, как, например, в 3-м томе от смерти Ярослава I до смерти Мстислава Торопецкого (т.е. Удалого, до 1228 г.) или в 4-м до Смерти этого Мстислава и до Иоанна III. В другие времена обозрения эти располагаются чаще всего по княжениям, царствованиям, наконец, просто по группам нескольких годов, как, например, в царствование Елизаветы Петровны по семилетиям или в царствование Екатерины по группам событий за три, за два и даже за один год. Везде, однако, более или менее выдерживается один план в распределении событий внутреннего быта. Начинается этот отдел обозрением жизни князей или царей, затем идут обозрения состояния высших сословий и учреждений, далее — жизни городов, жизни жителей сел, торговли, законов, духовного и светского просвещения, литературы, нравов».
Самому Соловьеву было важно высказать принципиальные соображения, следование которым должно было обеспечить внутреннее единство многотомной «Истории России...». В «Предисловии» он «предуведомил» читателей «об основной мысли труда»: «Не делить, не дробить русскую историю на отдельные части, периоды, но соединять их, следить преимущественно за связью явлений, за непосредственным преемством форм, не разделять начал, но рассматривать их во взаимодействии, стараться объяснить каждое явление из внутренних причин, прежде чем выделить его из общей связи событий и подчинить внешнему влиянию, — вот обязанность историка в настоящее время, как понимает ее автор предполагаемого труда».
Связь главных явлений, «замечаемых» в ходе русской истории, в глазах Соловьева определяли отношения между родовым и государственным (правительственным) началом, прочность основ государственного быта, внутренние и внешние влияния (родовое и греко-римское), отношения с европейскими народами. Смена старого порядка новым определялась переходом «родовых княжеских отношений в государственные, отчего зависели единство, могущество Руси и перемена внутреннего порядка». Начала нового порядка в северо-восточной Руси Соловьев обнаружил «прежде татар», при Андрее Боголюбском, Всеволоде III (Большое Гнездо). На этом основании историк дал оценку роли татаро-монгол в русской истории: «...монгольские отношения должны быть важны для нас в той мере, в какой содействовали утверждению этого нового порядка вещей. Мы замечаем, что влияние татар не было здесь главным и решительным». Соловьев отрицает в русской истории самостоятельный «татарский период». По его мнению, «...историк не имеет права с половины XIII века прерывать естественную нить событий — именно постепенный переход родовых княжеских отношений в государственные — и вставлять татарский период, выдвигать на первый план татар, татарские отношения, вследствие чего необходимо закрываются главные явления, главные причины этих явлений».
Задача историка состоит в том, чтобы анализировать «главное, основное явление — переход родовых отношений между князьями в государственные», которые окончательно торжествуют в XVI в. Юное государство выдержало испытание Смутой начала XVII в. и пресечением династии Рюриковичей. «С новой династией, — пишет Соловьев, — начинается приготовление к тому порядку вещей, который знаменует государственную жизнь России среди европейских держав». Соловьев не считает возможным разделять XVII и XVIII вв., настолько они тесно связаны в русской истории. «Во второй половине XVIII века замечаем новое направление: заимствование плодов европейской цивилизации с исключительной целью материального благосостояния оказывается недостаточным. Является потребность в духовном, нравственном просвещении, потребность вложить душу в приготовленное прежде тело... в наше время просвещение принесло свой необходимый плод — познание вообще привело к самопознанию».
Крепостное право
В концентрированном виде Соловьев сформулировал концепцию происхождения крепостного права в России во втором «Чтении» о Петре Великом: «Государство бедное, малонаселенное и должно содержать большое войско для защиты растянутых на длиннейшем протяжении и открытых границ... Бедное государство, но обязанное содержать большое войско, не имея денег вследствие промышленной и торговой неразвитости, раздает военным служилым людям земли. Но земля для землевладельца не имеет значения без земледельца, без работника, а его-то и недостает; рабочие руки дороги, за них идет борьба между землевладельцами: работников переманивают землевладельцы, которые побогаче... И вот единственным средством удовлетворения главной потребности страны найдено — прикрепление крестьян». И общий вывод: «Прикрепление крестьян — это вопль отчаяния, испущенный государством, находящимся в безвыходном экономическом положении». В «Истории России...» Соловьев отметил «новое движение юридических понятий» в Судебнике 1497 г. Им отмечен факт повторения в ст. 88 Судебника 1550 г. о крестьянском выходе соответствующего постановления Судебника 1497 г. Соловьев отметил централизаторские устремления Судебника 1550 г. Соловьев разделял мнение предшественников (М.М. Щербатова, Н.М. Карамзина, Г. Эверса) о прикреплении крестьян к земле законом, изданным во время царствования Федора Иоанновича, но не поддержал ни одной из высказанных ими точек зрения о времени издания этого закона. Соловьев относил издание закона о прикреплении крестьян к «началу царствования Федора», так как более ранняя датировка противоречила бы вступительной части Соборного Уложения Василия Шуйского, где Борис Годунов обвинялся в лишении крестьян права перехода в царствование Федора Иоанновича. По наблюдению В.И. Корецкого и B.C. Шульгина, Соловьев склонялся к тому, чтобы отнести издание закона о всеобщем прикреплении крестьян к октябрю 1584 г. Связывая прикрепление крестьян к земле с усилением государственной централизации, Соловьев сделал шаг вперед в изучении проблемы возникновения крепостного права.
Объясняя устойчивость крепостного права, которое лишь усилилось в XVIII в., малолюдностью страны и тем, что в России продолжался процесс колонизации, Соловьев и в этом случае рассматривал крепостное право как следствие низкого роста народонаселения и средством для закрепления результатов колонизации.
Периодизация
I. От Рюрика до Андрея Боголюбского — период господства родовых отношений в политической жизни.
Первый шаг к государственным отношениям Соловьев увидел в том, что владимиро-суздальский князь Андрей Юрьевич Боголюбский, заняв Киев, не сел в нем княжить, а посадил там своего подручника. «Этот поступок Андрея был событием величайшей важности, событием поворотным, от которого история принимала новый ход, с которого начинается на Руси новый порядок вещей». Нашелся князь, «которому не полюбилось Киевское княжение, который предпочел славному и богатому Киеву бедный, едва только начавший отстраиваться город на севере, Владимир Клязменский». У Владимиро-
Суздальской Руси для утверждения государственных начал были особые предпосылки, которые Соловьев видел в девственной почве, «на которой новый порядок вещей мог приняться гораздо легче», «не было укорененных старых преданий о единстве рода княжеского», князья не встречали препятствий своим намерениям со стороны горожан, веча, поскольку города «были построены и населены князьями» и потому «необходимо считали себя» княжеской собственностью. Соловьев полагал, что в Северо-Восточной Руси «впервые явились понятия об отдельной собственности княжеской, которую Боголюбский поспешил выделить из общей родовой собственности».
II. От Андрея Боголюбского до начала XVII в. — период борьбы родовых и государственных начал, завершившийся полным торжеством государственного начала. Этот длинный период имел внутренние стадии:
а) от Андрея Боголюбского до Ивана Калиты — начальное время борьбы родовых и государственных отношений;
б) от Ивана Калиты до Ивана III — время объединения Руси вокруг Москвы;
в) от Ивана III до начала XVII в. — период борьбы за полное торжество государственного начала.
XIII-XV вв. Соловьев считал закономерным этапом в поступательном развитии общества. Через такой этап прошли все «органически образованные государства». В это время при «видимом разделении» идет «долгий, тяжкий, болезненный процесс внутреннего возрастания и укрепления». По наблюдению В.Т. Пашуто, AM. Сахарова, B.C. Шульгина проблема образования Московского государства превращается у Соловьева в проблему возникновения государственности на Руси вообще. Центр исторической жизни русского народа переместился в XIII-XV столетиях в Северо-Восточную Русь, где вокруг Москвы стало образовываться единое Российское государство. Соловьев подчеркивал, что благодаря этому обстоятельству Северо-Восточная Русь приобрела ведущее положение в русской истории и что от этого зависел и самый исход борьбы Юго-Западной Руси против Литвы и Польши. Со второй половины XIII в. заметно явное усиление роли церкви в политических событиях. Соловьев объяснял это сменой митрополитов-греков русскими митрополитами и движением от родовых отношений к государственным. Соловьев показал, что объединение русских земель под властью Ивана III явилось не столько результатом деятельности самого московского князя, сколько было подготовлено предшествующим ходом истории. Иван III лишь «счастливый потомок целого ряда умных, трудолюбивых, бережливых предков». Иван III «доканчивает старое и вместе с тем необходимо начинает новое». В действиях Ивана Грозного Соловьев одним из первых в русской исторической науке увидел исторически обусловленную закономерность. Опричнина в глазах Соловьева была последним решающим ударом по родовым отношениям, носителем которых выступало боярство. Впервые опричнина характеризовалась как акт сознательной и исторически оправданной политической деятельности. Однако жестокости Ивана IV историк не оправдывает. Оценивая события с точки зрения развития государственности, Соловьев применил к событиям начала XVII в. словосочетание «страшные смуты» — насильственный перерыв в органическом ходе русской истории, регресс.
III. С начала XVII в. до середины XVIII в. — период вступления России в систему европейских государств.
Первой причиной Смуты Соловьев считал «неудовлетворительное состояние народной нравственности в Московском государстве». Падение нравственности в России произошло во время опричнины Ивана Грозного, тогда «водворилась страшная привычка не уважать жизни, чести, имущества ближнего». Другим благоприятствовавшим Смуте обстоятельством Соловьев считал казачество, которое придало Смуте такой размах, что государство оказалось на краю гибели. Историк подошел к определению Смуты как борьбы «между общественным и противообщественным элементом, борьбу земских людей, собственников, которым было выгодно поддерживать спокойствие, наряд государственный для своих мирных занятий, с так называемыми козаками, людьми безземельными, бродячими, людьми, которые разрознили свои интересы с интересами общества, которые хотели жить на счет общества, жить чужими трудами». Рост национального самосознания русского народа в ходе освободительной борьбы в начале XVII в. рассматривался Соловьевым как борьба за православную веру, восстановление монархии, против иноверных захватчиков — католиков и протестантов. Возведение на престол новой династии стало шагом на пути восстановления государственного единства. В общей концепции Соловьева XVII в. занимает особое место. Он подчеркивал его переломный переходный характер, поворот от «восьмивекового движения на Восток» к «движению на Запад». Направление реформ Петра Великого определилось в XVII в. «При первых трех государях новой династии мы видим уже начало важнейших преобразований: является постоянное войско... видим начатки кораблестроения; видим стремление установить нашу торговлю на новых началах; иностранцам даются привилегии для учреждения фабрик, заводов; внешние сношения начинают принимать другой характер»; громко высказывается необходимость просвещения, заводятся училища; при дворе и в домах частных лиц являются новые обычаи; определяются отношения церкви к государству. Преобразователь воспитывается уже в понятиях преобразования... Так тесно связан в нашей истории XVII век с первою половиною XVIII, разделять их нельзя». Преобразованиями Петра I открывался «новый» период истории России. В самих начинаниях царя-преобразователя заключалась программа развития страны на будущие времена. В освещении русской истории 1725-1740 гг. Соловьев исходил из признания необратимости перемен, происшедших в жизни страны в первой четверти XVIII в.
IV. С середины XVIII в. до реформ 60-х гг. XIX в. — новый период русской истории.
По замечанию В.Е. Иллерицкого, вся последующая история России рассматривалась Соловьевым под углом зрения выполнения петровских предначертаний. Соловьев обратил внимание на то, что дворцовые интриги, столкновения групповых интересов в правительстве отрицательно сказывались на состоянии государственных дел. При ближайшем рассмотрении действий Елизаветы Петровны Соловьев выявил ее следование не столько духу, сколько букве законодательства Петра I. Подражательная зависимость Елизаветы Петровны от установок отца лишала ее политику необходимого динамизма. Положительной тенденцией стало смягчение нравов, «к человеку начинают относиться с большим уважением и умственные интересы начинают находить более доступа в общество». Вследствие этого появляются «начатки литературы и попытки обработать, облагозвучить орудие выражения пробивающейся мысли — язык». Основным деянием дочери Петра Великого Соловьев считал избавление страны от установившегося во времена Бирона «ига с Запада, более тяжкого, чем прежнее иго с Востока». В результате «Россия пришла в себя. На высших местах управления снова явились русские люди». Время царствования Елизаветы Петровны и Екатерины II было дорого Соловьеву как период «переворота в нравственных понятиях», смягчения нравов, развития наук, «известного торжества «духовного начала» над материальной силой».
О Петре I
Этому понятию — «Великий человек», Соловьев придал методологическое значение: «Думая о Петре, думая о том, за что называют его великим человеком, разумеется, русский человек должен был думать и о том, что такое великий человек вообще». Соловьев противопоставляет языческому представлению о великом человеке как сверхъестественном, полубожественном существе, понятие христианское. Он считал, что великий человек может проявить себя только в эпоху перехода от возраста юности к возрасту зрелости, когда народ вступает на дорогу исторического движения. «Человека, начавшего это движение, совершавшего его; человека, по имени которого знают его время потомки, такого человека называют великим». Ему присуще осознание потребности времени, необходимости перемен, «и силою своей воли, своей неутомимой деятельности» он увлекает тяжелое на подъем большинство на новое и трудное дело. Великий человек, поскольку он именно человек, не может не ошибаться и «ошибки эти тем виднее, чем виднее эта деятельность». «Великий человек является сыном своего времени, своего народа... он высоко поднимается как представитель своего народа в известное время, носитель и выразитель народной мысли...». Его деятельность должна выводить «народ на новую дорогу, необходимую для продолжения его исторической жизни». Таким образом, понятие великого человека у Соловьева оптимистическое, оно органично связано с понятием развития, и ему предоставлено право на ошибку. Причем, «народ не отречется от своего великого человека, ибо такое отречение для народа есть самоотречение». «Век Петра был веком не света, а рассвета...»
«Великий человек дает свой труд, но величина, успех труда зависит от народного капитала, от того, что скопил народ от своей предшествовавшей жизни, от предшествовавшей работы, от соединения труда и способностей знаменитых деятелей с этим народным капиталом идет великое производство народной исторической жизни». По наблюдению С.М. Соловьева в XVII в. «необходимость движения на новый путь была осознана... народ поднялся и собрался в дорогу; но кого-то ждали; ждали вождя; вождь явился». В данном случае это о Петре и его месте в народной жизни.
Деяния Петра Великого разделили русскую общественную мысль на славянофилов и западников. Будучи западником, симпатизирующим славянофилам, С.М. Соловьев-ученый, по мнению А.Л. Юрганова, не вписался в эти споры. Он глубже, без догматизма, оценил великого царя, найдя в его судьбе драму всей русской истории. Во взгляде Соловьева на Петра Великого в полной мере проявился сравнительно-исторический анализ. Историк сравнивал преобразования царя с Французской революцией: «...во Франции слабое правительство не устояло, и произошли известные печальные явления. В России один человек, одаренный небывалой силой, взял в свои руки направление революционного движения, и этот человек был прирожденный глава государства». Соловьев ставил Петра выше всех знаменитых монархов и выдающихся государственных деятелей XVIII в.
Историческая основа трудов Соловьева
«История России...» основана на широком привлечении и использовании практически всех известных в то время исторических материалов. Одним из первых среди историков Соловьев стал использовать в качестве источника акты, в основном духовные и договорные грамоты князей, и отдельные акты феодального иммунитета в качестве памятника деятельности княжеской власти. Изложение событий политической истории до XVI в. строилось Соловьевым на основании летописей. Он пользовался преимущественно материалами поздней (XVI в.) Никоновской летописи. Заслугой исследователя является привлечение к решению вопроса о закрепощении крестьян в конце XVI в. приговора церковного собора 20 июля 1584 г. об отмене тарханов. В этом приговоре Соловьев увидел меру, подготавливавшую прикрепление крестьян в общегосударственном масштабе.
Критически сопоставляя версии «Нового летописца» и Угличского следственного дела об обстоятельствах смерти царевича Дмитрия в 1591 г., Соловьев обратил внимание на противоречия в следственном деле, изучив которое пришел к выводу о политическом характере убийства царевича по приказу Годунова и подтасовке в угоду Борису следственного дела.
Характеризуя И.И. Болотникова, Соловьев следует описанию, данному предводителю восставших Конрадом Буссовым, который видел в нем «доброго и верного рыцаря».
Архивные материалы (Московского архива Министерства иностранных дел, Московского архива Министерства юстиции, Московского отделения Архива Главного штаба, Государственного архива Российской империи, рукописных собраний Румянцевской библиотеки и библиотеки Эрмитажа) Соловьев привлек для изучения событий XVII и XVIII вв. Особенно широко он использовал документы из фонда Посольского приказа, характеризующие все основные стороны внешней политики России. В меньшей степени ученый обращался к источникам, освещающим внутреннюю историю России XVIII в. Он привлек документы личного кабинета Петра I и Екатерины I, фонды Сената, его следственных комиссий, Преображенского приказа, тайной канцелярии, Синода и другие материалы.
В своем повествовании Соловьев использовал мемуары русских и иностранных государственных деятелей XVIII в. (ЯП. Шаховского, Б.К. Миниха, X. Манштейна, Я. Штелина, Екатерины II, Фридриха II и др.), а также документы, опубликованные в «Сборниках Русского исторического общества», «Чтениях Общества истории и древностей Российских при Московском университете» и др.
Если в первых томах труда, написанных в значительной мере на основании материала летописей, имела место критика источников, то она практически отсутствует при описании событий XVII-XVIII вв. Соловьев, как правило, подробно пересказывал или цитировал содержание документов XVIII в. (часто целыми страницами). Наибольшего источниковедческого мастерства историк достиг при изучении источников, освещающих его излюбленные темы — перипетии внутриполитической, главным образом дворцовой, борьбы и тонкие хитросплетения дипломатических отношений.
. Диалектика позволила С.М. Соловьеву поднять исследование на новый уровень.
. Комплексное рассмотрение роли природно-географических, демографическо- этнических и внешнеполитических факторов в историческом развитии России принадлежит к числу несомненных заслуг С.М. Соловьева.
. Историк применил к области русской истории новейшие приемы исторической критики.
. С. М. Соловьев впервые в русской исторической науке выработал цивилизационный подход, с помощью которого он смог отличить русскую историю от западноевропейской и одновременно включить ее в мировой исторический процесс.
Культурное наследие С.М. Соловьева. Наставник многих поколений
Современник С.М. Соловьева историк славянофильского направления М.О. Коялович считал: «Над всем этим возвышается необыкновенное знание нашего прошедшего, необыкновенная добросовестность при фактическом изложении и крупная талантливость, способная делать большие завоевания, т.е. создавать последователей, школу». Ученики Соловьева научились от него уважать мнение предшественников и относиться с почтением к умственному труду. У него были ученики прямые — и самый известный — Ключевский, преемники — зять, известный историк Н.А. Попов, ученики его учеников, которым воззрения Соловьева казались более близкими, чем взгляды непосредственного учителя. Так, взятое у Соловьева суждение о возможности и уместности прямого заимствования позднее развил П. Н. Милюков.
Воспитанные в атмосфере творчества дети С.М. Соловьева (их было 12) были талантливы. Старший сын — Всеволод — популярный в свое время писатель-романист. Одна из младших дочерей — Поликсена — поэтесса, публиковавшаяся под псевдонимом Allegro, но наиболее известно имя другого сына, Владимира, религиозного мыслителя и философа. Мысли С.М. Соловьева органично вошли в национальную философию, труды И. А. Ильина, Н. А. Бердяева и др. Концепция царствования Петра Великого С. М. Соловьева легла в основу концептуального решения А.Н. Толстым при написании романа «Петр Первый». Соловьев, как никто другой из его предшественников, многое сделал для средней школы, к преподаванию истории в которой он относился крайне серьезно. «История есть единственная политическая наука в среднем образовании и поэтому ее преподавание — чрезвычайной важности: от направления ее преподавания зависит политический склад будущих граждан», — считал Соловьев.
Литература
Волкова И.В. Сергей Михайлович Соловьев. Очерк жизни и творчества // С.М. Соловьев.
Общедоступные чтения о русской истории. М., 1992.
Ерыгин А.Н. Восток. Запад. Россия. (Становление цивилизационного подхода в исторических исследованиях). Ростов-на-Дону, 1993.
Иллерицкий В.Е. Сергей Михайлович Соловьев. М., 1980.
Коялович М. О. С.М. Соловьев. Гл. XV // История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям. Минск, 1997.
Современники о С. М. Соловьеве (В.О. Ключевский, В.И. Герье, М.И. Семевский, Д.И. Иловайский, М.М. Стасюлевич, С.А. Муромцев, А.Н. Пыпин, П.В. Безобразов) // С.М. Соловьев. Соч. М., 2000. Кн. XXIII.
Соловьев С.М. Исторические поминки по историку. Речь 1 декабря 1866г. в Московском универститете в день 100-летнего юбилея Карамзина // Соч. М., 2000. Кн. XXIII.
Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Предисловие // Соч. М., 1988. Кн. I;
Россия перед эпохою преобразования // Соч. М., 1991. Кн. VII.
Соловьев С.М. Лекции по русской истории (1873/1874) //Соч. М., 1998. Кн. XXI.
Соловьев С.М. Мои записки для детей моих, а если можно, и для других // Соч. М., 1995. Кн. XVIII.
Соловьев С.М Письма из Европы / Публ. В.В. Кучурина // Отечественная культура и историческая наука XVIII-XX веков. Брянск, 1996.
Соловьев С.М. Публичные чтения о Петре Великом // Соч. М., 1995. Кн. XVIII.
Цимбаев Н.И. Сергей Соловьев. М., 1990.
Цамутали А.Н. Борьба течений в русской историографии. Л., 1977.
Шаханов АН. Архив С.М. Соловьева // Записки Отдела рукописей Государственной библиотеки имени В.И. Ленина. М., 1986. Вып. 45.
Шаханов А.Н. Становление ученого // С.М. Соловьев. Первые научные труды. Письма. М., 1996.
